“…Потому, я прошу тебя: приходи. Мое сердце сгорает от желания видеть тебя. Клянусь, я подобна Розе, ждущей Мартина Воителя!”

…Солнце, чьи косые лучи проникали сквозь прикрытые шторы, освещали просторную спальню. Кровать под балдахином бала застелена, а её владелец — юный хорёк Гвидо, один сыновей дона Хервасо Ортеги-и-Аларо, Галрадийского кастеляна, лежал на стоящей около окна на кушетке, в который раз перечитывая довольно невзрачного вида записку. С некоторых пор, юноша прибывал в — как бы выразился автор одного из тех произведений изящной словесности, которые так любил читать Гвидо — “любовном томлении”. Предметом возвышенных чувств хорька была юная дочь дона Эрадо дель Менга-и-Риего-и-Ариа-и-Ускара… увы, слишком важного, знатного, сильного — и чванливого — вельможи даже и по меркам сына (не старшего, к тому же) кастеляна Галрадии. Однако же Гвидо имел возможность иногда встречаться с дочерью гордого вельможи, ибо донья Лаури, как оказалось, была без ума от тех же произведений изящной словесности, что и сам Гвидо. В частности, она нередко отправлялась за книгами в библиотеку Университета самое большое книгохранилище, какое Гвидо и Лаури видели в жизни. К тому же, такое, в котором зверь достаточно высокого положения мог разжиться пусть и не любой книгой из тех, что были на полках, но, во всяком случае, многими из них. Именно там, среди резных полок и пыльных корешков, Гвидо и Лаури завязали тесное знакомство… и начали мечтать о более обстоятельной встрече.    

Долгое время мечты о настоящей встрече оставались мечтами. Но вот однажды приятель Гвидо, лис Рикаро, принёс сгорающему от любовного томления хорьку записку, которую сунула ему донья Лаури, когда гуляла по улице неподалёку от дома Рикаро — что было несложно, ибо жил совсем не далеко от резиденции дона Эрадо. Рикаро был посвящен в чувства, которые питал Гвидо к юной дочери вельможи, однако, хотя и передал влюблённому приятелю записку, добавил к ней от себя совет никуда не ходить.

— Послушай, дружище, умного зверя! Это старый, чванливый Эрадо крут нравом. С ним нужно ухо востро держать… — при этих словах Рикаро почесал своё правое ухо — Не доводи до беды!

Но Гвидо ничего не хотел слушать:

— Брось, как же я могу не придти к деве, которая сама приглашает меня? Да ещё и к такой, какую люблю всем сердцем!

Слушая это, Рикаро подумал:

“Нет, мне его не переубедить… пожалуй, я своими попытками только хуже делаю.”

В слух он сказал:

— Ну хорошо, как тебе будет угодно. Но если что не так пойдёт, не говори потом, что я тебя не предупреждал!

С Рикаро ушёл. Позднее ему пришлось горько пожалеть о том, что он вообще взял у доньи Лаури злополучную записку, но тогда ему и в голову не могло придти, чём всё кончиться….

А Гвидо, избавившись от присутствия лиса, весьма довольный собой, повалился на кушетку, и вновь начал перечитывать записку своей возлюбленной. Она писала, что поздним вечером, в среду — а вернее, уже ночью со среды на четверг — ночного сторожа, который обыкновенно ходит по саду с колотушкой, не будет на месте. А совсем неподалёку от балкона покоев дочери дона Эрадо садовник оставил лестницу, по которой не составит труда взобраться на балкон. В конце же она сравнивала себя с Розой из старой “Песни о верной Розе”…..

— Что же, выходит, я тогда Мартин Воитель? — усмехнулся Гвидо. Он, надо сказать, немногое знал об этом герое. Известная ему и Лаури версия “Песни о верной Розе” очень немного сообщала об возлюбленном героини. Понятно было только, что он был воином, много сражался, встретился с Розой, но спасти её от смерти не смог. И после её гибели, отказавшись принять власть, Мартин удалился в какой-то монастырь, им же самим основанный, поклявшись никогда не жениться и больше не браться за оружие. Юноша не мог припомнить названия монастыря, однако эти размышления придали ему ещё больше решимости и окончательно уничтожили даже тень сомнения в принятом решении. Гвидо был уверен, что никакие силы ему не помешают исполнить задуманное. Из дома ускользнуть было совсем не сложно. Гвидо оделся так, как ему показалось должным: дублет он выбрал тёмно-синий, епанчу и берет — чёрные. Выждав, когда колокол пробил полночь, юноша взял гитару и, крадучись, пошёл к выходу из дома. Вскоре он уже выходил через заднюю калитку на тихую улицу, ночной мрак на которой разгоняли висящие кое-где на воротах масляные фонари. Булыжник мостовой ещё не совсем остыл после дневного жара. В усеянном звёздами ясном небе поднялась луна, ярка и круглая, точно золотая монета, слегка обрезанная с краю — полнолунье ещё не наступило. Хорёк, с наслаждением вдыхая ночные запахи, шёл по улице. В этой части города ему не приходилось опасаться нежелательных встреч… да и просто того, что бы поскользнуться и упасть в помои. Порядок здесь всегда был почти безупречным. Гвидо дошёл до дома дона Эрадо, не встретив никого по дороге, разве что на соседней улице мелькнули фонари и донёслись голоса ночных стражей: “Всё спокойно! Небо ясное!”….

Дойдя до нужного дома, Гвидо забросил гитару за спину и начал карабкаться через окружающею владения чванливого вельможи стену. Эта стена была довольно высокой и находилось в хорошем состояние, так что этот этап пути стал для юноши самым сложным. Но наконец, он перебрался через стену и перед ним открылся прекрасный сад с высокими кипарисами, пахучим миртом, и, самое главное, множеством розовых кустов, чей великолепный аромат кружил голову. Лёгкий ветерок, будто ласкал, пробегал по нежным лепесткам и тёмной зелени листвы. Но любоваться садом не было времени: следовало спешить. И Гвидо торопливо зашагал по дорожке к дому. Как он и надеялся, дверь балкона в комнате Лаури была открыта. Набрав побольше воздуха в лёгкие, Гвидо ударил по струнам и запел:

Дайте мне мантилью,
Дайте мне гитару….

Петь он старался всё-таки не очень громко, ибо, хотя и был свято уверен в том, что никто не осмелиться прервать их с Лаури встречи, всё-таки немного боялся разбудить кого не следует. Но постепенно хорёк входил во вкус, и голос его, окрепнув, становился всё громче:

…Пусть дуэнья старая
Смотрит из окна!
За двумя решётками
Пусть меня клянёт;
Пусть шевелит чётками,
Старика зовёт….

В проеме балконной двери, задёрнутой занавеской, мелькнул огонёк. Гвидо приободрился и запел ещё увереннее:

…Слышу на балконе
Шорох платья, — чу! —
Подхожу я к донне,
Сбросил епанчу….

Тут певец действительно сбросил на землю свой плащ, и, сделав небольшую паузу, вновь ударил по струнам гитары: 

Погоди, прелестница!
Поздно или рано
Шелковую лестницу
Выну из кармана!..

Хорьчиха, помедлив, всё-таки вышла на балкон.

— Гвидо — пролепетала Лаури и облокотилась на перила балкона.

— Видишь, я пришёл, как и обещал, — от этих его слов по спине девушки пробежала приятная дрожь — хотя бы твои родные и горят желанием видеть нас вместе. И знаешь, я подумал, что можно назвать розу как угодно — он махнул гитарой куда-то за спину, хотя прямо за спиной розовых кустов не было — …но пахнуть роза розой от этого не перестанет. Так же и ты.

— Послушай, Гвидо... — произнесла хорьчиха после паузы.

— Да? — едва хихикнул юноша.

— Ты.... — она снова запнулась — Ты же меня любишь?

Девушка впервые решилась задать юноше такой вопрос. Гвидо в ответ сперва только лишь улыбнулся. Лаури ждала, внимательно смотря на него.

— Люблю. — спокойной ответил хорёк, продолжая улыбаться. Девушка вздохнула с облегчением: в глубине души она опасалась услышать в ответ другое.

— Очень люблю... — снова усмехнулся парень, и собрался лезть на балкон. Для этого ему вовсе не требовалась “шелковая лестница”: как и предупреждала его Лаури, совсем рядом, у ближайшей оливы, стояла лестница садовника. Приставив её к балкону, хорёк полез наверх. Это было куда проще, чем карабкаться через ограду, и вскоре он уже подошёл к своей милой, и вновь изыскано поклонился.

— Я тоже... — тихо произнесла она, заливаясь краской. Гвидо в ответ рассмеялся, и звонкое эхо его смеха прокатилось по спящему саду. О предосторожностях юноша забыл начисто. 

— Почему ты смеёшься? - спросила  девушка смущённо.

— Не знаю… Должно быть, от счастья! — отвечал он, подходя поближе и кладя свою руку на руку девушки.

— Ты счастлив?

— Я? Я очень счастлив!

С этими словами Гвидо нежно провёл пальцами по распущенным волосам Лаури, слегка подталкивая её голову ближе к своей. Девушка не противилась, они закрыли глаза в предвкушении поцелуя, и через мгновение, нежно обнявшись, слились в единое целое....

Да, Гвидо был счастлив… но счастье не продлилось долго. В полном соответствие с его серенадой, служанка Лаури услышала его песню, а затем и его самого увидела из окна. Вот только бранить его из тени она не стала, а кинулась будить хозяина. И спустя два или три мига после того, как возлюбленные слились в поцелуе, кипящий гневом дон Эрадо, растрёпанный и неодетый, в одной лишь сорочке, ворвался в комнату дочери, потрясая мечом.   

— Ах ты подлый мерзавец! Отродье портовой шлюхи! Да как смел… — отец Лаури буквально задыхался от злости — Как смел ты протянуть свою грязную лапу к моей дочери!

Лаури завизжала в ужасе, Гвидо отпрянул к перилам балкона. На беду, лестница, по которой он взобрался, осталась с дугой стороны, и теперь дорогу к ней закрывал разъярённый Эрадо.

— Я прикончу тебя на месте, развратник!

Закричав это, хозяин дома кинулся в атаку, занося меч.

— Нет, отец, не смей его трогать! — закричала хорьчиха, пытаясь заслонить Гвидо собой. И ей это удалось: разъярённый отец поразил своим клинком вместо соблазнителя дочери её саму. Закричав от ужаса, Гвидо отпрянул назад — и, перевалившись через перила, полетел вниз….

***

…Когда он вновь обрёл сознание и чувства, вокруг было совсем темно. Кое-как Гвидо различил стволы высоких деревьев… но это был совсем не сад дона Эрадо!

Мысли бешено закружились в голове хорька:

“Как я здесь очутился? Что это за лес? Здесь так темно…. — страшная догадка молнией пронеслась в его голове — Неужели это… нет, нет, нет! Не может быть этого!!!”

Он поднялся на плохо слушающие его лапы и побрёл сквозь подлесок. Прошло довольно много времени. Гвидо уже почти не сомневался, что это Тёмный Лес. Но вдруг впереди засверкали огни. Хорёк подумал:

“С чего бы в Тёмном Лесу быть эдакому свету? Может, я всё-таки жив ещё? Но почему тогда я здесь?”

Впрочем, ему не хотелось предаваться размышлениям сейчас, в ночном лесу, усталому и напуганному. И Гвидо ускорил шаг, направляясь на свет. Дойти до него он не успел: совсем рядом блеснули огни факелов и в грудь и спину хорька упёрлись наконечники копий. Кто-то повелительно обратился к юноше, что-то спрашивая, но Гвидо не понял ни слова. Наконец, копья убрали, и кто-то толкнул хорька в спину, заставляя идти. Тому, конечно, не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Теперь он понемногу смог рассмотреть схвативших его зверей. Это были крысы, довольно оборванные, но всё же неплохо вооруженные. У Гвидо мелькнуло мысль, что это разбойники, и он попытался объяснить им, что он из хорошего рода и за него дадут большой выкуп. Но, как он не понимал крыс, так и они не поняли ни слова из сказанного им. Впрочем, они довольно быстро (ошеломленный Гвидо понял это только потом) содрали с пленника всё, до чего смогли дотянуться — даже пуговицы с рукавов срезали прямо на ходу. А вскоре хорёк понял, что записал крыс в разбойники он преждевременно, потому как виденный им свет исходил от довольно большого военного лагеря, куда тычками и пинками погнали Гвидо крысы. Даже сейчас, поздней ночью, среди палаток и шалашей сновали многочисленные звери, слышались пьяные выкрики и брань. Некоторые из воинов (среди них, помимо крыс, Гвидо видел хорьков, горностаев и ласок) были снаряжены совсем неплохо; попадались и женщины, и даже дети. А где-то впереди смутно вырисовывалось какое-то большое здание. Впрочем, толком рассмотреть лагерь юноша, конечно же, не имел возможности. Довольно скоро его привели к какому-то шатру, около которого стояли двое часовых. Похоже было, что в шатре обитает какой-то начальник. Приведшие Гвидо крысы что-то объяснили стражникам, и один из них зашёл в шатер. Вскоре он вышёл, а следом за ним из шатра, сонно зевая, показался невысокий, плотный хорёк, чем-то похожий на дона Эрадо, но, конечно, далеко не такой важный и спесивый. Хорька, как видно, подняли с постели: он едва накинул поверх рубашки плащ и явно хотел  поскорее вернуться обратно на своё ложе. Крысы загалдели:

— Маса Киллконей! Маса Киллконей!

Хорёк взмахнул ладонью, показывая им замолчать, хмуро посмотрев на Гвидо и что-то у него спросил. Гвидо же опять не понял ни слова.

 — Не понимаю, не понимаю, господин! — твердил он. На сей раз, это возымело следствие. “Маса Киллконей” задумался, будто пытаясь что-то вспомнить. Когда он заговорил снова, Гвидо, наконец, услышал что-то, похожее на его родной язык:

— Ты… кто… есть… такой? — хорёк с трудом выговаривал каждое слово, этот язык был ему едва знаком — Как оказаться… в лес?...

Гвидо попытался объяснить, но не сильно преуспел. Да и как он мог объяснить, как оказался в лесу, если сам не понимал, что случилось? Вскоре сонному начальнику это надоело, и он знаками велел Гвидо замолчать.

— А, это всё… не важно. Ммм… сейчас… для нас… всякий лапа, что держать… оружие нужны. Если ты быть жив, когда мы захвати… захватим Рэдволл, твоя доля добычи… твоя.

Он что-то приказал крысам, а потом снова заговорил с Гвидо:

— У тебя… быть… было оружие?

— Только кинжал, господин… — пробормотал Гвидо в ответ.

Хорёк вновь повернулся к крысам и что сказал. Один из воинов с явной неохотой сунул Гвидо его же кинжал. Начальник жестом велел прицепить его обратно на пояс. Конечно же, возвратить другие вещи никто и не подумал, а у Гвидо хватило ума не пытаться требовать. Командир уже хотел уйти обратно в шатер, но в друг остановился и добавил:

— Гордись! Ты будешь… служить в войске великого Клуни… — он добавил ещё какое-то слово, резкое, будто свист бича. Гвидо, у которого имя “Клуни” вызвало лишь воспоминание о святом с этим именем, не удержался, и переспросил:

— Какого Клуни?

— Какого? Ха! — усмехнулся начальник — Сейчас ты будешь видеть, что это такое!

Он что-то приказал одному из крысов, и том сунул под нос Гвидо ременный кнут.

— Вот… что это такое! Запомни… хорошо!

***

И вот так для странного новобранца войска Клуни по прозвищу “Хлыст” началсь новая жизнь. В которой, надо сказать, приятного не было ничего. Для юного хорька стало не прекращающейся пыткой шагать по истоптанному полю с копьём, получать затрещины и оплеухи начальников, собирать хворост для костра и хлебать варево, сходящее в этом лагере за суп. Недолгий сон, в который проваливался юноша, не приносил облегчения. Его напарник, крыс по имени Рут, в которым они кое-как научились объясняться, хотя и пришёл на службу к Клуни из какой-то крошечной деревеньки, был почти такого же мнения. Ему тоже хотелось поскорее вернуться домой, и плевать на добычу! Но Рут-то хотя бы знал, где его дом. А вот Гвидо этим похвастаться не мог. Он так и не понял где, не говоря уже про “как”, он оказался. Благодаря Руту он понял, что Клуни Хлыст (вот что значило то слово!) —  морской крыс, бывший предводитель пиратов, а после — командир наёмников. Теперь он во главе всей этой армии — похожей, впрочем, и на большую шайку разбойников — осаждает какое-то аббатство под названием “Рэдволл”. Это имя показалось Гвидо смутно знакомым, но он так и не вспомнил, откуда его знает. Что же до Клуни, то его резиденцией стала церковь рядом с лагерем, которую, как с трудом растолковал Рут, именовали “церковью Святого Ниниана”. Гвидо не мог вспомнить, слышал ли он про такого святого, и спросил о Ниниане Рута. Тот в ответ пробормотал что-то в том духе — хотя Гвидо по-прежнему не был уверен в том, что понимает здешний язык хотя бы сносно  — что, мол, сам не знает:

— А, ешь его раки! Не знаю. Наверное, такой же обжора, пьяница и бездельник, как все святые….

Гвидо начал постепенно привыкать к своей новой жизни. Но вскоре начальники решили, что новобранцы достаточно обучены премудростям военного ремесла, и можно представить их предводителю. Их построили на церковном дворе, и вот в дверях церкви показалась могучая фигура в доспехах и широком плаще. Кончик могучего хвоста венчал острый стальной клинок, и Гвидо сразу понял, почему их лидера прозвали “Хлыстом”….

Выйдя во двор, Клуни прошёлся мимо рядов новобранцев, а затем отошёл немного в сторону. В своих боевых доспехах он казался воплощением варварской мощи. Единственным глазом Клуни оглядел своих новых воинов, поднял забрало шлема и громко закричал: 

— Куда идёт Клуни? 

— На Рэдволл! На Рэдволл! На Рэдволл! — завопили в ответ сотни глоток. 

— Закон Клуни? 

— Убей, убей, убей! — орали воины, колотя древками о землю.

— Кто победит? 

— Клуни, Клуни, Клуни Хлыст!.. 

Потом Клуни ушёл обратно в разграбленную церковь, а новобранцы поплелись на обед. Гвидо чувствовал, что к страху перед грозным предводителем у него примешивается нечто, похожее на восхищение. А когда они выкрикивали заранее выученные ответы на вопросы лидера, он испытал — и другие, видимо, тоже — неожиданное воодушевление и даже восторг. Он попытался спросить об этом Рута, а заодно расспросить товарища об их предводителе, но узнал немного. Как не странно, Рут пересказал ему и какой-то слух о том, что у Клуни в каком-то портовом городе будто бы есть ждущая его невеста. Гвидо пожал плечами: уж очень это плохо вязалось с их грозным и жестоким лидером. Вскоре он выкинул всё это из головы: их снова погнали по истоптанной лесной дороге. Глотая пыль, воины хрипло орали, сколько было силы, нечто вроде песни. Смысла её Гвидо так и не понял, хотя там упоминался кнут и то, что, мол, с ним всегда будет дорога….

А спустя ещё несколько дней наступила кульминация осады — армия Клуни Хлыста ворвалась в Рэдволл. Пока воины ждали неподалёку от стен, под которыми, как уже знал Гвидо, сложили головы многие их товарищи, хорёк с ужасом ожидал, что им придётся их брать приступом. А он уже понял, что об осадах и штурмах интересно читать сидя в кресле, а вот самому в них участвовать….

К немалому, и не только его, облегчению, никакого штурма не было. Вместо этого войско Клуни просто ворвалось в аббатство через открытые ворота. Кто именно их открыл, Гвидо не понял. Ему показалось, что замешен был кто-то из обитателей монастыря, но сути хорёк не уяснил. Воинами Клуни овладели восторг и радость. То, чего они добивались так долго, с таким трудом, и ценой таких многих жертв, наконец-то свершилось. Неприступный Рэдволл был взят! 

Подобно морским волнам, они захлестнули монастырь. Гвидо видел, как крысы и хорьки гонят из зданий перепуганных, полураздетых рэдвольцов мышей, выдр, кротов, ежей и белок. Как рослую и крепкую, как молодой дубок барсучиху десяток воинов прижимает к земле сетью. Как двое крыс тащат старого мыша в одной сорочке, а тот напрасно пытается на ходу выгрузить на нос очки.

—  Смотри, смотри! —  толкнул хорька в бок Рут —  Это же сам их аббат. А та баба в бою страшнее десятка выдр в доспехах! Хорошо, что её связали….

Вскоре на дворе монастыря собралась целая толпа пленников — мужчин, женщин, детей…. 

***

Вышедшие из главного здания начальники принялись нещадно пинать пленников, и избивать их, ударяя клинками и древками плашмя. 

— Всем встать! Дорогу, дорогу Клуни Хлысту!

В напряженной тишине двери с треском распахнулись, и на пороге появился Клуни Хлыст, сопровождаемый свитой — среди которой Гвидо успел заметить “Масу Киллконея” — которая несла факела и штандарт. При виде своего предводителя войско разразилось радостными воплями. Важно, не глядя по сторонам, он прошествовал между вытянувшимися рядами своих воинов и поднялся на помост. Закутавшись в чёрный плащ, Клуни опустился в высокое резное кресло. В тишине были слышны только потрескивание факела и горькое всхлипывание детишек.
Клуни между тем велел привести к себе старого мыша, того, про которого Рут сказал, что это настоятель Рэдволла. Но Гвидо не имел ни малейшего желания смотреть на то, как разделается (или что он там хотел с ним сделать?) со стариком Клуни. Его, как, в прочем, и некоторых его товарищей, давно призывали к себе запахи снеди, идущие из дверей, около которых они стояли. Теперь, когда всё внимание командиров обратилось к Клуни и сгорбленному полуодетому мышу, некоторые воины, как бы невзначай отойдя назад, начали проскальзывать во внутрь. Гвидо, не удержавшись, пошёл с ними. Попали они, в полном соответствие с лучшими надеждами, в какую-то кладовую. И уж тут всё происходящие за приделами этой кладовой мгновенно потеряло для Гвидо всякое значение.    

…Когда снаружи послышался какой-то шум, набивающие животы звери не обратили на него внимания — они были уж слишком заняты. Но вот один из крысов оторвался от круга сыра, который его стараниями уменьшился, по крайней мере, на две трети, прислушался и вскричал:

— Ребята, да вы то, оглохли? Снаружи вовсю идёт битва!

Другие воины тоже прислушались, и даже Гвидо различил звон оружия и крики бойцов.

 — Провались мы в Тёмный Лес, точно! К оружию! К оружию, братцы! — воскликнул рыжий горностай, роняя недоеденного рака обратно в кадку. Торопливо похватав оружие, они бросились к двери. И то, что они там увидели, отнюдь не обрадовало.  Когда шайка уходила опустошать под шумок кладовую, монастырь был целиком во власти войска Клуни Хлыста. А теперь было очень похоже, что войско это вот-вот будет разбито и обращено в бегство. Повсюду их теснили обитатели аббатства, а так же неведомо откуда взявшиеся шустрые землеройки. И, самое худущее — в тёмном небе носились, постоянно пикируя сверху на воинов Клуни, какие-то птицы. На глазах Гвидо такая птица подхватила одного из опустошавших с ним вместе кладовку крысов и швырнула его об землю. Набат на колокольни бил всё сильнее и сильнее, казалось, с каждым ударом захватчиков покидает смелость, а у защитников её прибавляется. А Клуни нигде не было видно. Впрочем, Гвидо не было дела до их предводителя. И вообще, с него хватит. Больше ничто не заставит его остаться здесь, понял хорёк. Рядом кто-то вопил в ужасе:

— Мартин, Мартин Воитель!!!

Внезапно в ошеломлённой голове Гвидо отдельные куски мозаики сложились вместе — он вдруг вспомнил, что в “Песне о верной Розе” возлюбленного Розы не только звали Мартином, но и удалился он после её смерти в построенный им же монастырь… а монастырь этот назывался… “Рэдволл”! Впрочем, это внезапное открытие ничуть не изменило намерений хорька. Бросив копье, он побежал туда же, куда и многие другие захватчики — к воротам. На бегу бедро юноши оцарапала долетевшая на излете стрела, но он даже не остановился. Никогда он ничего не желал так страстно, как оказаться за приделами этих красных стен, цвет которых теперь приобрёл новое значение. Это ему удалось. Но далеко он не убежал: внезапно послышалось хлопанье могучих крыльев, и поднявший в ужасе голову хорёк увидел над собой два круглых светящихся глаза. И тьма опустилась….

***

…Когда взошло солнце, его золотистые лучи осветили густо усеянный мёртвыми телами защитников Рэдволла и их врагов монастырский двор…. От еще недавно наводившей ужас армии Клуни не осталось и следа — только трупы на истоптанной траве и каменных плитах. Из дверей зала показался, волоча за собой меч, молодой мышь в латах. На доспехах краснели пятна крови. Подняв голову, мыш оглядел двор. К нему, тяжело дыша, подошла израненная барсучиха. Она кивнула в сторону колокольни и спросила: 

— Клуни? 

— Мёртв! — ответил мыш — Констанция, неужели вы перебили всех до единого? А пленные есть?

Барсучиха лишь пожала плечами: 

— Ну как тебе сказать, Матиас, многие пытались бежать, и мы их не особенно задерживали. Им удалось открыть главные ворота и выбежать на дорогу. Правда, там их встретили рыжий кот и белый филин. Ну, доложу я тебе, тут началось такое, что тебе и не снилось!.. 

***

И что же, спросите вы, это всё? По сути дела — да, всё. Не ожидайте, чтобы кто-нибудь объяснил, как так вышло, что упав с балкона, один конкретный хорёк переместился на сотни лет назад и сотни миль на север. Да и вообще, разве же такое может случиться? Однако никто не подтвердит и того, что всё случившееся с неким хорьком во время осады Рэдволла войском Клуни Хлыста произошло лишь в предсмертных видениях разбившегося насмерть юнца. Добавить можно только то, что когда домочадцы дона Эрадо хватились “коварного соблазнителя”, оказалось, что в саду его нет и следа. Со своей стороны, родственники Гвидо клялись, что ничего не знали о случившемся и Гвидо не видели с вечера накануне той злополучной ночи. Вся эта история могла оставить далеко идущие последствия… однако, этого не случилось. Потенциальные участники междоусобицы всё-таки решили не доводить дело до резни, ибо слишком многое могло оказаться на кону. Единственным, кто пострадал, помимо непосредственных участников, стал лис Рикаро: обе стороны дружно обвинили в случившемся его, и Рикаро был вынужден оставить родные края и податься воевать в заморские земли. По слухам, там он погиб, сраженный дикарским копьём….

…Ах да, крыс по имени Рут, как не удивительно, избежал гибели в ту ночь, когда погибла армия Клуни Хлыста. Охромев тогда на всю оставшеюся жизнь и пролежав целый день в яме с трупами, он всё-таки выжил и доковылял домой. Больше из деревни он шагу ни делал, и, как мог, заказывал другим  — например, родным сыновьям, а также соседским мальчишкам. Впрочем, от этого не слишком много было толку, например, в тот сезон, когда в деревню явился лис в клетчатой маске, которому срочно понадобились прислужники. Это, впрочем, совсем другая история….

Кингисепп.
10.11. — 17.11.2017.