4.1

Проскочили! Никто не заметил! Привратник Вальджер не в счёт: он сторожит на главной вахте. Большие ворота нараспашку, но путь заказан: мимо вреднючего выдра и пчела “за здрасьте” не пролетит. Хотя, сегодня она там не пролетит вовсе. Даже если захочет осмотреть новые домики. Штука в пахучей ярко-жёлтой краске, что брат Дормал и кротоначальник придумали, дабы защитить ульи от непогоды. Только расположились трудники во дворе, с ведрами да кисточками, так сразу же и выпроводили их сестры Фиалка с Цецилией - подальше от лазаретских окон. А подальше - во саду ли,  в огороде - малышня гуляла, взрослым помогала - обрывать запоздалый горох, яблоки последние стрясать, на варенье. Посреди тачек с урожаем распространять ароматы дёгтя, ясеневой коры и льняного масла негоже. Вот и пришлось малярам-столярам выкатываться за родные стены. Расположились по обе стороны о дорожки - Фарло Стамп и землеройки-пасечники - шутят, кистями орудуют, большую малярную песню поют. Мимо этой честной компании проскочить бы никак не получилось. И остальные рубежи под присмотром. По южной галерее всё утро прохаживался Мартин - тот, разумеется, что внук Маттиаса, героя войны лета Поздней розы. ПО временам опираясь на деревянный парапет, он болтал со знакомым соколом. С прошлого лета - когда Мартин спас его гнездо - они не разлей вода. А у того все дорожки в саду - что перья на краешке крыла. Хоть и беги - спикирует, изловит и представит пред ясны очи воспитателей, без единой царапины. К северному порталу вообще не сунься! Там саламандастронские зайцы с командорскими выдрами на съестное поспорили - кто дальше прыгнет, кто глубже в пруд нырнёт, кто кого в пляске с клинками перещеголяет. Но вот она, удача! Народ от огорода кликнули на чай под вишнями. Все побежали мыть лапы, и только старенькая Тизель Стамп замешкалась у капустной полосы. Заговорщики пробрались меж грядок, пристроились - будто разбирать на тряпицах укроп и сельдерей, только собранные среди наливных кочанов. Разогнувшись от ажурной листвы, ежиха охнула, и, позвав “помощников” подзаправиться, заспешила к смешливому собранию. Вокруг никого не осталось. Дело за безделицей - проскочить за восточную дверку. Раз, два, три: вымелькнули через порог холщёвые плащики: шустрый Арвин, расторопная Гурбал, крошку растерянная Копуша. Только за воротца - прочь с тропинки - и - нестись через мхи да жухлые травы - сломя головы! Здравствуй, необъятный, сказочный мир за скучными красными стенами! Брусничина против абрикоса - побег удался на славу!

Первой сдалась Копуша. Зацепила корень, плюхнулась и тут же поняла, что дальше бежать не сможет. Малышка поднялась и заковыляла к ближайшему просвету. За ветвями открывалась круглая полянка - уютная, будто бы её нарочно задумали, чтобы тесный кружок друзей смог устроиться на привал. Продравшуюся через полуоблетевший крыжовник Копушу обогнали друзья: шумно вороша лапами листву, пришагала развесёлая Гурбал; самозабвенно пища нечто похожее на “И-и-ивла-а-алия-а-а!”, сверху пронёсся шебутной вихрь, знакомый кротишкам под именем Арвина. Стряхнув из лесной вышины россыпи кружевных самоцветов, вихрь низринулся на серединку луговины и превратился в запыхавшегося бельчонка.

- Удрали! - пылко вскрикнул малец. - Вот потеха! Что-то теперь запоют Краклина-Картина и матушка Пижма? Ой, ай! Забегают, такие, запрыгают…

- Да-а, а потом и заругают, хур-хур! - жалобно потупилась Копуша, уже целых два раза успевшая пожалеть о непослушном приключении. - И накажут…

- Потому что они за нас заволнуются, - обстоятельно уточнила Гурбал, выбирая для букета кленовые листы, один другого краше да разлапистей. - Зато мы соберём красивых листочков и в Большом зале устроим для всех нарядное украшение…

- Ясно, устроим! - не внимая опасениям и замыслам подружек, Арвин жаждал грандиозных свершений. - Уж мы-то всем устроим! Сейчас перекусим и возьмём канаву. Разведаем там всех чудовищ. Парочку, может, победим. В неравном сражении. Найдём сокровища какие-нибудь…

- А давайте лучше листочков наберём, и пойдём домой! - протянув подруге золотую берёзовую прядку, отнятую у дерева ветром, робко предложила Копуша.

- Ага, нетушки! - переполошился за намеченные подвиги Арвин. - Сперва чудовища, а потом - букет!

- Ещё первее давайте пообедаем, - с примирительной улыбкой Гурбал стала раскладывать на листве нехитрый походный провиант.

Пирожки с капустой и грибами, хоть и остыли, помялись в котомках, в лесу оказались ещё вкусней, чем дома, с пылу с жару. Терпкий аромат листопадных далей сдабривал второй завтрак лучше приправы. Фляжка с водой плескалась по кругу. Студёный ветерок бередил аппетит. Ласково пригревало солнце. Легко было и привольно друзьям. И до того славно, что даже Арвину за чудовищами в канаву лезть расхотелось. Зато захотелось домой. В безоблачной васильковой прогалине между изумрудно-золотым клёном и бордовой рябиной маячила колокольня Рэдволла. Внутри затеснило: так долго собирались, здоровски убежали, и ни с чем теперь возвращаться? Без никаких приключений? Но какие же походы, опасности да битвы на сытый желудок? А как стемнеет, в канаве станет совсем темно и… Неинтересно. Что ж, домой. Только надо как-то девчонок отговорить. А то ведь сам всё придумал, а теперь - на попятную. Ещё подумают, что забоялся. Засмеют. Приняв вид самый заурядно-скучающий, Арвин цапнул очередной пирожок.

- А мне один парень из племени землероек рассказывал, что страшное чудище водится прямо в этом лесу, - чавкая, вожак неприметно стал “забирать” от канавы.

- Прямо тут? - перестав жевать, обомлела Копуша.

- А где ж ещё? - небрежно крякнул бельчонок, и, таинственно прищурившись, подался к подружкам. - Он сам видел. Да что видел - у него страшилище меньшого братца утащило. Сам-то приятель младше меня. Ясно, один не справился…

- Ужас какой, хур-хур… - Копуша отстранилась, закрыла глаза лапами.

- А спасли маленького землероя? - Гурбал недоверчиво уставилась на сказителя, отирая усики от капустных ленточек. - Что дальше было?

- Что-что, ясно что, - не успев как следует продумать свежеиспечённую историю, Арвин забуруздил в макушке. - Ну, взрослые за чудищем погнались. “Лог-а-лог-а-лог-ало-о-о-г!”, там, шпаги-рапиры, и всякое такое. Догнали, навалились со всех сторон. А чудище-то - одному - по кумполу - раз! Другому по чайнику - два! Злющее, голоднющее. Всем племенем едва управились, отняли мелкого.

- А какое оно, чудище? - глядя на рассказчика во все глаза, прошептала Копуша.

- Ну… Как тебе объяснить, такое оно… - на ходу сочинял хитрован, уже и сам не рад скороспелой выдумке. - Зубья - во! Когтищи - во-во! Уши - во-во-во! В общем… Попрыгучий Покусай называется!

- А давайте играть без чудовищ, - Копуша почти уже собралась захныкать, - И пойдёмте домой! Домой хочу! Хур… Хур…

- Ладно, - спохватился Арвин, который вовсе не желал пугать младшую кротишку, - тогда давайте грибы и ягоды будем искать! Как взрослые! Чтоб назад не с пустыми руками…

- Тогда нас не сильно заругают! - прояснилась Копуша.

- У тебя, Арвин, в голове только грибы, ягоды и, хур-хур, чудища, - вздохнула Гурбал, взглянув на бельчонка с повзросленской снисходительностью, подсмотренной то ли у сезонописицы Краклин, то ли у врачевательницы Фиалки.

- А почему они у Арвина в голове? - удивилась Копуша.

- Грибы и ягоды - потому что он белка, - ещё больше повзросленски пояснила Гурбал, отряхивая и застёгивая подружкин плащ, - а чудища - потому что он ещё маленький…

- Это кто маленький?! - подскочил, как ужаленный, Арвин. - Да я, если хотите знать, этого самого… Попрыгайного Покусая - одной левой победю!

- Как ты его победишь, когда его целое землероичье племя едва прогнало? - насмешливо скосилась на пылкого забияку Гурбал, подвязывая подружке капюшон.

- А я всё равно победю! - не сдавался Арвин. - Возьму длинную палку, и - раз - по чайнику! Я сам видел, так дядя Мартин мечом делает!

Сверкнув глазами, Арвин выхватил из-под листвы палую ветку: это будет копьё. Отойдя, выполнил наскок, ловкий отскок, уклонение. Подружки с интересом наблюдали за воображаемым поединком, в пылу коего бельчонок так размахнулся, что не устоял и толкнулся плечом о ветку ольхи. Осыпанный золотыми блёстками, сорванец плюхнулся в пожухлую лопуховую заросль. На левом ухе повисла рогожевая скатёрка, реквизированная под боевую накидку. “Копьё” сломалось и куда-то подевалось.

- А это, Копушечка, ещё одно лесное чудище, - невозмутимо пояснила подружке Гурбал, кивая в сторону растерянного бельчонка, - Лопуховый Тряпкоух называется.

- Тряпкомховый Лопоух? - озадачилась Копуша.

- Он самый! - рассмеялась Гурбал, и стала загибать копательные коготки. - Старших не слушается - раз, всякие страшилки придумывает - два, с зайцами хотел на войну удрать - во-во, хур-хур - это три…

- Ужас какой! - прекрасно ведая о приятельских проделках, восторженно-улыбчивая Копуша всё-таки схватилась за голову.

- А ты не бойся, - подмигнула старшая кротишка, - мы с тобой его сейчас одолеем, хур!

- А как? - нерешительно попятилась Копуша.

- Листьями забросаем, понятно же! - Гурбал весело взметнула яркую россыпь и повлекла подругу за лапу.

Заливисто смеясь, кротишки нагребли полные охапки самоцветной листвы и бросились к опешившему заводиле. И раз, и два - мир наполнился кружением золотисто-бордовых стай. И три, и четыре - закрываясь и отмахиваясь наугад, Арвин фыркал и веселился вместе с подружками. И пять, и шесть - смех оборвался пронзительным вскриком. Краски опали. Среди замершей осени, запрокинув голову, немая, застыла Гурбал. Арвин метнул взор вдогонку непокою верхних ветвей. Там, в сумерках лиственниц, унося плач, таяла серая, тяжёлая тень.

4.2

Сквозь пожарище ветвей, из кроны в крону перелетал Арвин - бельчонок, что забыл обо всём. Неощутима стужа, что выжигает ноздри и гортань, ревёт в груди. Глубже дыхания возгорелось больней. Впереди маячит комок оперённой темноты, уносящей в когтях существо, заполнившее сердце до краёв. Настичь. А потом? Гурбал приведёт помощь. Непременно. Только бы не упустить из виду крылатую хищницу. Вымелькнув из верхушки стародавнего дуба, малец понёсся над волнами увядающего разнотравья. Полёт вынимал из-под век слёзы. Высота нипочём. Глянула отражённым солнцем бурая лента ручья. Отблеск застлал глаза. Открытый воздух исчез. Арвина приняли изломы кедровых сучьев. Чудом не пронзённый насквозь, бельчонок вцепился в замшелую кору, встрепенулся рыжим огоньком, с новой силой ринулся под сумрачным хвойным пологом. Ветви, искряженные сезонами и ветрами, ощетиненные снопами душистых иголок, точно вздыбленной шерстью, качались, заслоняя лёт разбойной птицы. На мгновение, быть может, самое страшное за всю жизнь, Арвин утерял хитника из виду; зацепив цель снова, оставил бы погоню, лишь упав замертво - если бы не сдюжило сердце. Шалишь! На помощь другу Арвин готов бежать сквозь все края земли, через все сезоны. Казалось, он и бежал так - целую жизнь… Сердце не знало устали. Конец погоне. Закружив в дальней чаще, птица опустилась на узловатую ветку. Бросила добычу к стволу, и, разоставив крылья, нависла над нею. Арвин стал молнией. В кружении ветра, из минутной памяти прорвались резные листы. Обваренные заморозком, они уподобились клинкам, обагрённым по тонкому зазубренному краю. Замелькали яркие белые звёзды. Виски сдавило тяжестью, точно лапой такой же в точности птицы - грузной, неодолимой. Правый бок вспорола вспышка боли, какую может высечь только совиный коготь. Полагая себя изловленным, Арвин что было сил метнулся к древней лиственнице, в ветвях которой угнездилось чудовище. Клубок ветвей завертелся, переплетая кусочки блеклого солнца. Исчезая в меркнущей круговерти, бельчонок мысленно сламливал крепкий кедровый посох, взбирался по стволу, отгонял ухающую пернатую глыбу, прижимал к груди перепуганную кротишку. “Не плачь, Копушечка… Всё будет хорошо… Мы вернёмся домой…” Мысль оборвалась. Арвин оставался на земле без движения. Алый кленовый лист, принесённый ветром, укрыл бельчонку спину походной воинской накидкой.

4.4

Арвин очнулся затемно. Один, среди наползающей отовсюду ночи, малыш оробел, но увидев лиственницу, вспомнил, зачем он здесь. Стремительной волной бельчонок взметнулся по замшелому лиственничному стволу. Храбрость всё же порывалась изменить мальцу; приводя на память Копушу, а в пример - обоих Мартинов, малец не позволял себе дрогнуть. Посреди шаткой вышины, Арвину предстал чёрный провал совиного дупла. Изнутри веяло неизвестностью и ещё чем-то неприятным. Снаружи поднимался ветер. Стиснув зубы, Арвин бросился в темноту.

“Чудовищ взаправду не бывает!.. - леденея под вздыбленной шерсткой, едва не плакал бельчонок, - Это я всё сам напридумывал!..” Будто смеясь над несчастным, в трухлявой колоде на все голоса взвыло с десяток чудищ: “У-у-у-у-у!..” Защуривался и прижимал уши бельчонок, и всё же не мог укрыться от липкого страха, коим было вымазано трухлявое нутро логовища. Вцеплялся Арвин в стенки дупла, и всё же неуклонно утягивало его по склизкой древесине - глубже, дальше от круглой отдушины, сквозь которую, наверное, ещё виднелся клочок уже недостижимых сумерек. Теперь нипочём не выбраться. А внизу, чего доброго, змеи: “Ш-ш-ш-ш-ш!..” Мгновения, на которое Арвина захлестнула паника, хватило, чтобы сорваться и с воплем рухнуть на дно древесной пропасти. Грянувшись лопатками о груду чего-то хрупкого и колкого, малец вскочил и отпрянул к извитой стенке западни. Дрожа, он ждал появления змеи - гадюки или огромнющей кобры. Вдруг…

- Ой, кто здесь?

Сердце Арвина толкнулось невместимой радостью.

- Копуша! - ринувшись на слабый оклик, бельчонок споткнулся на гремучей россыпи и, упав на колени, обнял фигурку в ощупью знакомом балахончике, - Копушечка!

Глаза обвыкались к темноте. Арвин и Копуша в основании пустой совиной колоды были одни. Вместе. Над ними, в долгой, узкой темноте - десятки трещин и прорех, вторя ветру, скрипели и стонали на все голоса: “У-у-у-у-у!..” За стенками темницы, раздуваемые крепнущими порывами, маялись хвойные ветви: “Ш-ш-ш-ш-ш!..” Под лапами постукивали и кололись осколки костей. Кротишка и бельчонок не первыми угодили в этот древесный колодец - логовище старой неясыти.

Сбросив плащ, Арвин соединил рукава прочным узлом, перебросил получившуюся оснастку через плечо; вышло подобие верхолазной беседки. Опробовав изделие на прочность, Арвин обернулся к кротишке.

- Взбирайся и держись!

Расположившись, Копуша ухватилась за своего вызволителя и накрепко закрыла глаза. Подъём начался. Сначала резво, затем всё медленней. Бельчонок останавливался, фыркал. Вскрикивал, обрываясь. Скатывался по трухе, вновь карабкался. Больше всего кротишке хотелось теперь стать невесомой, как осенний листок. А лучше - белкой: взрослой и сильной, чтобы в один прыжок выскочить вместе с другом из гнетущей тесноты. Но Копуша могла только держаться, не встряхивая беседку. Наконец, по щекам обдало свежестью. Бельчонок вывалился на широкую ветку, и, перекатив драгоценную ношу, свалился ничком. Присев рядом, Копуша погладила бельчонка по взмокшей, растрёпанной макушке. В чернильном небе то разгоралась, то пригасала белая луна. Под пологом дремучих ветвей вздымались и падали причудливые тени. Разливалось горькое, смолистое благоухание. Ветер метался в тёмной вышине.

- Как, отдохнула? - придя в себя, поднялся бельчонок. - Теперь, давай, снова держись. Надо улепётывать. Сова вернётся…

4.6

Утро выдалось погожим. Солнце пронизало косыми лучами редеющие ветви. Отбушевавшая буря устлала дебри и тропы мокрой листвой, что ныне сверкала самоцветными россыпями. Одинокий блик, притушенный краем жёлтого листа, затеплился в полутьме землистой ложбинки под кореньями древнего кедра. Здесь, в укрытом и согретом за ночь пристанище, сидя висок к виску, крепко спали двое путешественников - бельчонок и кротишка. Отсвет устроился на лице девочки. Посопев, она спрятала зарозовевшие веки под воротник плаща, но остаться ещё хоть ненадолго во сне о желанном доме ей не довелось. Ощутив кругом сырую почву, окостенелость от долгого сидения, малышка встряхнулась и стала разгребать листву и ветви, коими был загорожен вход в убежище. Выбралась под открытое небо. Потянув ноздрями льдистую свежесть, кротишка поёжилась: всякий выдох обращался в белёсый пар. Побродив, чтобы осмотреться и согреться, кротишка заприметила в ближайших травах черничные россыпи, а поодаль - кусты чёрной смородины и крыжовника. Отыскав в кармане большой платок, кротишка принялась собирать урожай. Лесные ягоды - средство не столько утолить аппетит, сколько разбередить. Пополнить меню можно съедобными корешками - уметь бы наверняка различить съедобные. Подумав, маленькая таёжница решила не рисковать сверх пережитого. Завязав тугой узелок из платка, наполнив разноцветной ягодой вместительные карманы плащика, кротишка заспешила обратно, к прибежищу.

Друг ещё спал. Накануне умаялся на сезон вперёд. Со ствола кривой совиной лиственницы друзья спустились также как выбрались из дупла: бельчонок вынес кротишку на спине. Теперь, привалившись к своду пещерки, он похрапывал, не выпуская, однако ж, крепкой ветки, коей обзавёлся ночью. Подобрал у той лиственницы, решил оставить как боевой посох. На него опирался, ведя Копушу сквозь поднявшуюся бурю да неведомый ночной лес. Им отодвигал камень, освобождая лаз в убежище под корнями огромного кедра. С ним наперевес просидел сполночи, готовый кинуться в бой не на жизнь со взаправдашним чудищем, чьи тяжкие шаги, уханья и крылатые всхлопывания то отдалялись, то приближались к лиственной груде, укрывшей друзей. От птичьей темницы удалось уйти лишь за два пригорка. Не видели они, но слышали, как с первыми буревыми порывами крылатая хищница возвратилась к своей страшной кладовой. Выследила их сова, нашла ли по запаху - но отступилась. Может, учуяла, что достанется “на орехи”. Может, прогнал дождь. Под шквалы бури дети уснули. Сидя бок о бок, угрелись под общей бельчонковой накидкой. Утеплив кротишку пушистым хвостом, бельчонок, готовый отдать жизнь за друга, крепко уснул.

Кротишка разобрала отслужившую насыпь из листвы и лапника, впустив в ложбинку солнце и лёгкую стужу. Недовольно защурившись от солнечных пятен, упавших на мордочку, бельчонок свернулся в комочек.

- Арвин, подъём! - кротишка потолкала плечо друга.

- Чего тебе, Копушка? - буркнул бельчонок, - Пусть я ещё посплю…

- Засоня! - рассмеялась Копуша, - Завтрак проспишь!

- Завтрак? - встрепенулся Арвин, - А что на завтрак?

- Ягодки, хур-хур, - вздохнула Копуша, - Вкусные…

Устроившись по обе стороны платка, заляпанного сине-красным соком, малыши уплетали угощение. Силы прибавлялись вместе с аппетитом. У Арвина рассаднелись недавние мелкие ранки на нёбе - видимо, от ореховой скорлупы. Перетирая зубами ягодную мякоть, перемежая кисловатое со сладким, друзья счастливо переглядывались: “Мы вернёмся домой!..”

Подкрепившись, малыши собрались в путь. Арвин взбежал на самый верх могучего кедра, в основании коего друзья переночевали. Далеко, над волнами крон, заприметился тонюсенький штрих - колокольня Рэдволла. Запомнив направление, Арвин спустился, и друзья отправились в путь. От кедра до сосны, вокруг сборища безлистых кустов на пригорок, через взятые инеем папоротники - мимо скальных останцев, напоминавших развалины древней крепости. “Неверное, тут когда-то стояла большущая крепость, в которой проживали добрые звери. И маленькие кротята и бельчата тоже убегали в лес без разрешения. А потом пришли разбойники, целая орда. Хорошие стояли насмерть, но плохих было больше. И с тех пор тут развалины. А если бы дети не убегали, а помогали взрослым, то вместе бы выстояли…” На ходу выдумав целую историю, Арвин подумал, чем бы таким полезным заняться дома. Ну, с мечом и щитом обращению навыкать - само собой. А вот, к примеру, посуду, которую мыть да чистить придётся теперь полсезона - интересно, как делают? И откуда на ней берутся такие красивые узоры?.. Друзья шли по нехоженным лесным далям. Не попадалось им ни тропы, ни души, ни жилища. Зато внезапно путь преградил неглубокий овражек. По дну вился ручей. Брался он из крошечного круглого озерка, холодевшего неподалёку, в окружении молодых ракит. Убегая к реке - все родники, народившись, отправляются разыскивать реку - ручеёк терялся во мхах. Тот ли самый это ручей, над которым пролетел Арвин, когда преследовал хищную птицу? Приближаются ли друзья к дому, или сбились с пути? Бельчонок решил взобраться на верхушку сосны, высоченной и разлапистой, что громоздилась над овражком одинокой дозорной башней. Вручив Копуше боевой посох, Арвин подбежал к дереву и мигом взлетел на первую ветку. На вторую, на третью. Потом… Приметив ветку для четвёртого прыжка, Арвин осмотрелся и обомлел. Приступив к подъёму столь скоро и неосмотрительно, бельчонок ворвался на занятую территорию. Со всех сторон его окружали комки чёрной ночи, казалось, безоглядно минувшей. Вот встряхнул перьями комок слева. Вот вскинул крыльями тот, что сверху, поодаль. Вот совсем рядом грянуло раскатистое “Кар-р-р!” Вот вся стая зашевелилась, раскачивая исполинские ветви. Вороны! Дрогнув, Арвин утратил равновесие, и скатился к основанию ветки ярусом ниже. Придержавшись за растресканную кору, бельчонок едва успел укрепиться, как над самой макушкой гаркнуло зычное “Кр-р-а-р-р-ар!”, и в тот же миг последовал удар клювом. Вскрикнув, разведчик сорвался, полетел, грянулся на траву.

4.7

- Арвин! - горестно вскрикнув, Копуша рванулась на помощь.

- Не ходи! Тут вороны! - приподнимаясь, хрипло выпалил бельчонок, но неодолимая тяжесть вновь повергла его наземь.

Арвин зарылся в траву. Страшно не было. Острый клюв дважды рубанул спину. Но вдруг - глухой стук, ошеломлённый “карк”. Сделалось легко. “Вот тебе, противная чернуха! Не трожь моего Арвина!” Поднявшись, бельчонок встал спиной к спине с подругой; та неплохо заорудовала палкой, осаживая дерзкие вороньи головы. Пять птиц с опаской и ненавистью глядели на Копушу. Столько же, подпрыгивая, обступало Арвина, вставшего против врагов с пустыми руками. Сжимая кольцо, вороны переступали, прихлопывали чёрными крыльями. Изредка новые чёрные птицы проталкивались в круг, или пристраивались позади, рассчитывая лишь на остатки добычи. Кругом черно, будто возвратилась ночь. Десятки злорадно разинутых клювов устремились к друзьям. Различая врагов по вздыбленным порослям иссиня-чёрных перьев, плоским головам, выпученным мутно-пегим глазам, двое прибрасывали схватку. Кольцо кружилось быстрее. Бельчонок поспевал, у кротишки закружилась голова. Стоило ей оступиться, как грянуло нападение. Не из круга: птицы слетели с нижних ветвей прямо на головы оборонявшихся. Следом схлопнулось и кольцо. Стояние завершилось, вскипела битва.

Клювы и когти ринулось терзать со всех сторон. Копуша не выдержала. Выронив палку, она зарыдала, сжалась в комочек. Для Арвина не было звука страшнее, чем плач любимого существа. Забыв о собственной разодранной спине, он подхватил оружие и обломал его о чёрные головы, нависшие над кротишкой. Тонкий конец отлетел и затерялся; в руках бельчонка остался отщеплённый кусок - острый, как дротик. Две птицы, что терзали кротишку, упали замертво. Вытянув из груды перьев обагрённое острие, Арвин крутанулся и ударил одну из птиц, рвавших его спину. Тщетно: удар соскользнул. Боль вернулась. По щекам хлынули слёзы. Две новые вороны присоединились к супостатам Арвина. Вскрикнув, бельчонок упал и замер, погребенный под крылатой суетой. Поднявшись, Копуша с воплем отчаяния накинулась на чудовищ, рвавших друга. Молотя вражьи головы копательными лапами, кротишка  вызволила соратника. Отогнанные вороны раздражённо каркали, прыгали, возили клювами по земле. Копуша взглянула на свои ладони. Обрывки перьев. Своя и птичья кровь. Ягодные ошмётки. Кротишка воспрянула. Ягоды! Помогая другу подняться, она крикнула: “Кислые ягоды! Кидай им в глаза!” Военная удача переменилась. Теперь оборонялись вороны, а двое, вылепляя снаряды из ягодного месива, теснили врага. Отскакивая, вороны закрывались от летевших им в глаза едких шариков. Не желая транжирить боеприпас, бельчонок и кротишка хромали в рукопашную, бросаясь на ближайших супостатов и наотмашь вмазывали колкую кашицу по вороньим глазам.

- Молодчина, Копушка! - ликовал бельчонок, сердито прибрасывая на ладони новый слезоточивый снаряд, - Дадим им черничного перцу!

- И смородинового тоже! - вторила кротишка.

Вороны вскоре догадались полоскать головы в ручье. Ковыляя, ослеплённые птицы сваливались в овражек. Обратно взлётывали прозревшие и разъярённые. Запасы ягод и сил у друзей истощались. Тяжко дыша, двое готовились к развязке. С каким кличем завершить первую и последнюю схватку зверятам, всю недолгую жизнь прожившим среди доброты, честности и отваги, в маленьком обиталище под защитой всё повидавших краснокаменных стен? Раздумывать не пришлось.

- Рэ-э-эдво-о-олл! - Арвин вскинул над головой посох-копьё, и засмеялся беззаботно и неистово, как смеются перед последней атакой обречённые теперь же выйти за круг времени.

- Рэ-э-эдво-о-олл! - прослезилась Копуша не от той боли, что оставили вороньи клювы, а от той, что щемила в сердце.

Прикрывая друг другу спины, бельчонок и кротишка закружились в обновляемом кольце свирепых клювов и чёрных перьев. Сквозь хлопанье крыльев и покаркивание им всё слышался их боевой клич: выпущенный на волю. “Рэ-э-эдво-о-олл!..” - затеплилось на холодном ветру. Бельчонок насторожился: это был не его голос, а…

- Дядя Марти-и-ин! - засмеявшись сквозь слёзы, вскрикнула Копуша. - Мы зде-е-есь!

- Сюда-а-а! - едва не сорвал глотку Арвин, прыгая и размахивая копьём, - На по-о-омо-ощь!

Помощь пришла. Но детям рано было вновь становиться детьми. Смекая, что возможность поживиться ускользает из когтей и клювов, птицы бросились на непокорную добычу. Сквозь сутолоку рукопашной, слышались возгласы подмоги. “Эула-а-алиа-а-а!..” - горланил заячий отряд. “Логалогалогало-о-о-ог!..” - поспевали товарищи из Партизанского землероичьего союза. Дети воспрянули. Вот мелькают в толчее рапиры воинов Посозема; крылатые хищницы в испуге отпрянывают от стремительных клинков. Лог-а-лог Стрежень ворвался в самую пернатую гущу; не отстали саламандастронские воины: капрал Ивняк и сержант Ретивый прикрыли фланги землеройке. Изогнутую о вражьи головы шпагу поддержали копьё и сабля. Колюч и Огонёк сражались неподалёку, вместе с вождём. Прибавлялось знакомых голосов - прежде их дети такими не слыхивали. По отдалениям бухались камни: это ударили пращники. Чтобы не задеть малышей и соратников, дальний бой спасатели вели только по округе, отгоняя ворон, что рвались в кипящий круг - делить ярость и добычу.

Птицы ретировались. Одни укрылись в сосновой кроне, другие ухромали в кустарники. Те, что сохранили крылья, улетали, куда глаза глядят. Но праздновать победу было преждевременно. Гвалт битвы достиг северо-восточного бора, обжитого полчищем диких ворон и галок. Заслышав побоище, вожак поднял на крыло всю стаю. Со стороны, где недавно отцвёл рассвет, надвинулась туча. Пернатая темнота замельтешила над серым лесом. Замерев на поле, уже казалось, преодолённой брани, воины в нерешительности всматривались в горизонт. Арвин и Копуша стояли среди воинов на равных. Бельчонок навострил выданную лог-а-логом рапиру, Копуша обзавелась выдриными пращой и кинжалом. Все единодушно ждали конца и начала. Вдруг по небу, навстречу грозной пелене, понеслась малая крапина; сверкнула яркой звездой на солнце и затерялась в восставшей мгле. Та вскипела, скомкалась. От подножья вороньей сосны, воины в недоумении наблюдали за буйством стихии, разыгравшейся под облаками. Но едва ли даже самые зоркие могли как следует разглядеть новое поле боя, раскинувшееся высоко над угрюмыми пихтами и кедрами. Сквозь мгу вновь сверкнула звезда - это Мартин выхватил из-за спины меч прославленного древнего тёзки, и, вцепившись крепче в перья на шее друга-сокола, устремился на врагов. Рэ-э-эдво-о-олл!” - грянуло среди завитков предоблачного тумана. “Ки-и-ий-и-и!” - выкликнул Фалькорн, сложил крылья и обрушился вместе с наездником в гущу чёрной стаи. Среди крыльев, подбрюший и ошарашенных голов засверкал клинок. Когти и клюв Фалькорна несли своре не меньший урон. Рассыпаясь от соколиного росчерка, точно от молнии, вороны утеряли направление. Отерев меч о полу поддоспешной рубахи, Мартин спрятал оружие за спину и отнял лук из креплений на соколином боку. Держась у загривка летуна, воитель прицелился и отдал первую стрелу по скопищу. Чёрный комок отделился от кружения и полетел к земле. Мыш изготовил вторую стрелу. Ветер застил глаза, выл и трепал по ушам. Сокол рыскал, удерживаясь на воздушных потоках. Свист тетивы - попадание. И вновь. И вновь. Где-то в недрах стаи, вожак гаркнул отступление. В облаках наметился новый просвет. Обданная золотыми лучами солнца, воронья мгла закружилась, спешно легла на обратный курс. Припав к пернатой шее, Мартин обнял боевого друга и объявил о завершении воздушной схватки. Победно кликнув, сокол раскинул крылья, возвращаясь к земле.

- Теперь, когда все в сборе, и победа одержана, можем обсудить поведение несносных маленьких беглецов, - подбоченившись, крякнул взъерошенный лог-а-лог Стрежень, салютуя поломанной рапирой спешившемуся воителю.

- По законам Посозема, - держась за немолодую спину, подхромал поближе к собранию землеройка Огонёк, - согласно параграфу один точка семнадцать Уложения о Правилах поведения, приличествующего детям и юношеству, им обоим полагалось бы…

Воспользовавшись промедлением Огонька, Мартин выступил вперёд. Вид усталого воина, возвратившегося из небывалого воздушного сражения, был суров, но в уголках глаз таилась любящая улыбка.

- По законам Рэдволла, - присев на корточки возле сомкнувшихся плечами, растрёпанных в битве детей, Мартин сдерживал желание обнять обоих, - полагается предоставить повинной стороне объяснительное слово. Разумеется, после необходимого успокоения ран.

Землеройка Белобочка и выдра Хондрус оказали всем первую врачебную помощь, начав с Копуши и Арвина. После, поодаль от поля боя, взоры всех - испытующие и ласковые - устремились на них. Не вынуждая избавителей ждать, Арвин выступил вперёд. Прихромав в полукружье пред очи Мартина, лог-а-лога Стреженя, командора выдр Порога, зайцев Ивняка, Ретивого и Ветроскока, малыш вонзил рапиру в землю, укрытую заиндевелой травой. Придерживая рукоять, понуро преклонил колено.

- Это всё я виноват. Я придумал убежать из дома. Хотел проникнуть в канаву и победить там всех страшилищ. Чтобы другие могли ничего не бояться. Я стащил пирожки. Я обманул бабушку Тизель - притворился, что помогаю в огороде, а сам выскочил в калитку. И всё остальное…

В лицах воинов малыш не прочёл ни осуждения, ни снисхождения. Только ожидание. В сердце тоже саднила недосказанность. Не было произнесено главного. Вздохнув, Арвин отважно взглянул в лица ожидавших.

- Это из-за моей дурацкой выходки вы рисковали жизнями. А в аббатстве волнуются. Если бы я слушался старших, не озорничал, то ничего бы не случилось. Не было бы этого сражения. И не пролилась бы кровь…

Видя, с каким пониманием и добрым удивлением переглядываются старшие, Арвин укрепился сердцем. Точно камень вывалился у него из груди. Преисполняясь тихого ликования, бельчонок вытянул рапиру из земли, протянул эфес лог-а-логу; тот отстранил рукоять оружия и с весёлым прищуром воззрел на Мартина. Тот выступил вперёд и возложил ладонь на плечо Арвина.

- Да, малыш, кровь - не вода, - со всей серьёзностью произнёс Мартин, отвечая взыскующему взгляду бельчонка, - И лучше всех это понимают воины.

- Но я не воин, а всего лишь хвастун и выдумщик… - понурился бельчонок.

- За минувшие дни ты испытал и понял многое. Сегодня ты стал воином. Эта рапира - твоё первое оружие. Носи его с честью.

- Взаправду?! - не веря ушам, ошеломлённо воззрел на воителя Арвин.

- Взаправду, - утвердил Мартин. - Бойцы Посозема научат тебя владению этим клинком.

- А я смогу?.. - прошептал бельчонок, с замиранием сердца рассматривая только что послуживший ему клинок.

- Рядом с тобой несут службу воины Саламандастрона и бойцы Командора выдр, - как о решённом деле, почти буднично пояснил Мартин, - Прояви усердие, прилежание, и они будут рады поделиться с тобой воинским навыком. Промелькнут сезоны, и Рэдволл обретёт нового защитника. Серьёзного, умелого, отважного.

Бельчонок едва верил происходящему: борец с воображаемыми чудищами, он не помышлял и мечтать о такой судьбе.

- А я, хур-хур? - ревниво озадачилась Копуша, что всё время стояла, не двигаясь с места.

- А Вашу участь, юная мисс, решит совет кротоначальника, - пригладила взъерошенную макушку кротишки выдра Стремнинка, - Возьмусь предположить, что из Вас выйдет превосходная повариха, умеющая готовить восхитительный ягодный джем.

- Не хочу поварихой, а хочу вместе с Арвином, - всё ещё дрожьмя дрожа от пережитого, кротишка уткнулась носиком в плащ выдры, - Буду кидаться в ворон ягодками и в доспехах драться мечом…

- Что ж, кому готовка, кому тренировка, а только сперва матушка-настоятельница Пижма пускай слово молвит, - подытожил лог-а-лог, - Завтра будет пир горой, котлов да тарелок будет, чтобы вычистить, видимо-невидимо…

- Прощения у матушки-настоятельницы попросите? - Командор Порог пристально воззрел на бельчонка и кротишку.

- Попросим! - хором пообещали дети.

Сокол Фалькорн взмыл над ратным полем. Он видел, как боевой отряд достиг кромки леса, где встретился с матушкой Пижмой и сезонописицей Краклин. Как дети исполнили обещание и, вместе с переживательными назиданиями, получили прощение. Как ведомыми одному Посозему тропами все вместе возвращались домой. Паря под высью, он сопроводит их. Разделит с ними радость, веселье и угощение. А потом сразу полетит восвояси, в западные холмы. Дома заждались. Супруге и птенцам он поведает о том, какие нынче дела в Рэдволле. Принесёт целую сумку с гостинцами. Быть может, расскажет и о сражении вместе с Мартином супротив целого вороньего полчища. Только не теперь. Когда сыновья подрастут и встанут на крыло. Сдружатся с Арвином, рэдволльским воителем. В грозовые сезоны возьмутся стеречь воздух над крышами. А после - непременно будут возвращаться домой.