Шиповник

Присоединяюсь к поздравлениям!

А ведь это интересная мысль, её следует обдумать! Хотя в «рэдволльском» творчестве я стараюсь минимизировать сюжетную значимость биологического видового начала, такой подход может представить и свои преимущества. Разве что, система моих «заокеанцев» - в предложенной вами типологии будет, всё же, «кошачьей» - верхушку имперской элиты составляют именно гедонисты, которые возводят в абсолют собственное благополучие, и ради этого не остановятся ни перед чем. Во всяком случае, она «кошачья» на «верхних этажах» - ярусы пониже могут размещать «псовых» как «силовую установку», приводящую в движение имперскую машину, а также сообщающую её импульс для развития в интересах «высших гедонистов». Тут может быть масса вариантов, вплоть до смещения «кошачьих» «псовыми», но я не слишком разрабатывал этот сюжетный сегмент. Тут легко усматривается параллель с известной концепцией цивилизаций Суши и Моря, соответственно. Речь, наверное, не столько о типе генезиса (развитие против эксплуатации), сколько о мотивационно-идеологической сфере (сверхамбиции против гедонизма). Конечно, между этими типами отношений может быть установлено соответствие. Так, «Псовым» (Суше) могут быть одновременно присущи как сверхамбициозные проекты, так и некоторые элементы «внутреннего развития». Потому как с.а. проекты требуют объединения для взаимодействий, синтеза нового и т.п. Тогда как гедонизму достаточно поглощать продукт эксплуатации рабского труда. В этом плане «Псовые» более сложны, нежели «Кошачьи». Не стану утверждать, но, пожалуй, значим и возраст формации – молодые более амбициозны, а те, что постепенно угасают в гедонизме, прежде тоже могли пылать идеями, более или менее неистовыми, будь они направлены на решение «хозяйственных» сверхзадач (покорение звёзд) или на исследование умозрительных спекуляций (парадоксы возможностей) с властолюбивыми намерениями. Устав «расшибать лбы» о сверхцели, зачастую фантомные, одни довольствуются целями поскромнее (и на Марсе будут яблони цвести, если куполов понастроить), другие усаживаются за столик с ананасами и шампанским, отмахивают на всё рукой и кушают. Это напоминает развитие звезды – сперва вспышка, выброс, экспансия, а затем частичное схлопывание и долгая фаза ровного свечения. Если чрезвычайно сильно пыхнуло – недолго звезде и сразу в карлики угодить. Разве что, строя жилые купола на Марсе, под свечением далёкого Солнца, не хотелось бы встать перед необходимостью отвечать на вопрос: «Какого, ну какого дирижабля мы уконтомили столько-то миллионов (да хоть и меньше гораздо) человеческих жизней, пытаясь предотвратить тепловую смерть вселенной?..» Направление ваших симпатий я понял. Не разделяю их, конечно, однако систему мотивов и предпосылок к созданию таких формаций осознаю. И, да, нетрудно было бы привести яркие примеры – некоторые из них чрезвычайно скрупулёзно разобраны и отражены как в исторической документалистике, так и в художественном искусстве.

Хороший вопрос. «Заокенацы» полиэтничны, состав народностей примерно соответствует землям СЦМ и сопредельным. Быть может, в большинстве это заурядные обыватели, обременённые насущными заботами. Многие – вполне себе морально-качественные существа. Элита иноземцев также неоднородна, включает все роды существ, и не обязательно, что крысы непременно «отрицательны», а мыши – исключительно «положительны». Но это элита именно колониально-захватнического типа. Более того - наличие «пятой колонны» во внешних владениях – ключевой фактор успеха колонизации. Недовольные существующими порядками есть всегда, при необходимости их можно создать и усилить. На первых порах, как «оранжевый» таран. В долгосрочной же перспективе, при строительстве «5 к.» - считай, «туземной элиты», метрополия нередко делает ставку на прикормленных обывателей, нуворишей или аристократов, которым важно лишь собственное благополучие. Например, во времена Ост-Индской компании, британцы реализовывали нужды короны через тамошнюю знать – раджей. Им давали свой кусок денег и власти, но могли и отнять его. В итоге, им было что терять, они были вполне подконтрольны. Классика жанра. Смотря, какая цивилизационная модель полагается в основу объединительных процессов. Есть «страны-бомбоубежища». Они образуются на основе (или образуют основу, когда как) цивилизаций «внутреннего развития». Я бы назвал эти общности словом «Созидатели». Далее без конкретных названий. Если есть возможность, этносы и народы порой сами устремляются под державу «крепкого царя», чтобы избежать геноцида со стороны агрессивных соседей. «Я в домике, папа, спрячь меня!..» Это шанс на выживание в извечной конкурентной борьбе наций. Конечно, и такие страны присоединяют территории, и не без военных конфликтов, но – что характерно: все этносы, проживающие на присоединяемых территориях, даже после драки, принимаются как равные, и наделяются правами на общем уровне. Эксцессы и «плохости» отдельные при этом могут быть, могут устраняться, излечиваться, раньше или позже. И элита очень неидеальная может быть. Но общее корневое правило таково: равноценность племён, взаимоуважение, единство на этой основе. Рэдволл Б. Джейкса – как раз пример такой модели, в миниатюре. Очень удачная модель, на мой взгляд, хоть и идеализированная. Но это даже славно. В таком доме всем хорошо. Кроме тех, кому привлекателен второй вариант. Второй вариант – полярный. Это цивилизации колониально-захватнического типа. Назвал бы их «Хищники», или «Бандиты». Они предпочитают не производить аутентичный цивилизационный продукт, а захватывать результаты генезиса других цивилизаций. Они прекрасно это умеют. Там в помине нет равенства, а есть жёсткая иерархия – кто чей вассал, кто чей сюзерен. Все цивилизации экспансивны, но такие работают по принципу фага – не воспринимают чужое органично, а отламывают, переваривают и усваивают – как сейчас говорят, «переформатируют». В результате территориальных приобретений, местные этносы для них – не ровня, с которой даже после драки нужно примириться и подружиться, установить какие-то взаимно-приемлемые отношения. А объект эксплуатации, существа 2-3 сорта. Будь то Котир, будь то Маршанк, или что там грезил соорудить Клуни – всё это модели проектов, в основу идеологии которых заложены принципы «хватай и пожирай», «всё во имя себя». Есть раб – ему плеть. Есть надсмотрщик – ему кусок. Есть властелин – ему всё. Примеры также известны, умышленно не привожу их, ибо излишне. Хотя пару примеров конфликта двух этих моделей всё же приведу – они показаны в фильмах В. Бычкова «Город мастеров» и «Пока бьют часы» Г. Васильева. Добавлю, что все случаи к этим противоположностям, всё же, не сводимы. Жизнь сложней любой схемы. Но, в целом, это всё вполне доступно наблюдению. Именно. Ценю. На том и сойдёмся. Что касается вообще споров, то мне симпатична мудрость, проиллюстрированная вот этим шедевром: www.youtube.com/watch?v=gPrfogZBys0

Благодарю за уделённое время и столь благоприятный отзыв! Действительно, воззрения на добро и зло разнятся, притом, что сами сии категории объективны и для устройства жизни - основополагающие. Манипулировать ими опасно. И зачастую вся «разница» воззрений коренится не столько в культурных различиях сторон, сколько в банальной шкурной выгоде тех, кто пишет (или переписывает) исторические очерки. О предложенном условном хронологическом исчислении - да, это очень близко к замыслу. Приоткрою сюжетную канву самой повести – земли края, от Юга до Севера, в результате внутренних изменнических интриг и внешнего напора, подпадают под оккупацию и становятся экстерриториальными владениями могущественной заморской империи. Чтобы изгладить народную память, разрушить скрепы, оккупант, что ожидаемо, «воспитывает детей противника» - потенциальных борцов за свободу и идентичность отечества – в своих интересах. Ему нужны покорные колониальные подчинённые, без «державных амбиций». Для этого, прежде всего, необходимо очернить подвиги, оплевать героев, прославить злодеев, а если то не удастся в полной мере, то хотя бы переложить славную и драматическую историю на манер эксцентричного, шутовского фарса. Для каковых целей и учреждён был колониальными властями сей «теянтер», созданы пьесы, полные феерических врак на грани абсурда. Верные правде и отечеству обитатели ведут тайную, полную опасностей национально-освободительную борьбу против интервентов и оккупантов. Вкратце так. А вот допишу начатое или нет - о том пока не знаю К слову, было бы весьма интересно узнать, какие «закладки» и «отсылки» будут найдены читателями в предложенном тексте.

Название: Второе дыхание (фрагмент) Автор: Шиповник Ограничения: G Жанр: Классика Аннотация: фрагмент повести - неоконченной, либо приостановленной - автору пока не ясно. Но фрагмент всё же решил он представить, раз уж закончил хоть его. Может кому и чем приглянется. Приятного чтения! 1 - Отзовись же, враг мой подлый и вероломный! Выходи, дабы сразиться со мною лицом к лицу! Это я, Бэдранг Благородный, вызываю тебя на честный поединок! Посреди дымящихся развалин Маршанкской крепости застыл могучий горностай в блистающих серебристых доспехах. Он остался совсем один. Его верная дружина полегла в неравном бою с несчётными ордами кровожадных разбойников под предводительством атамана, равных которому по негодяйству не знавали прежние эпохи. От одного звука его ужасного имени море испуганно выплёскивалось из берегов, а прибрежные скалы раскалывались на мелкие кусочки. Мартин Поработитель! Вот каково оно было… Меж тем, вероломный и подлый враг не спешил откликаться на вызов. Бэдранг Благородный нервно сглотнул: чтобы не запороть представления, нужно было срочно сымпровизировать. Но как? Утверждённый текст был волей-неволей вызубрен за десятки выходов на публику. Да и тот едва удерживался в ноющей голове Желтоуха - рыжей ласки - актёра губернского театра, что намедни подхватил простуду и с утра успел подлечиться грогом. Скрежетнув жестью бутафорских доспехов, “лорд Бэдранг” сдал на шаг и выразительно зыркнул за кулисы: “Где Катыш?!” Из потёмков развели лапами: “Наряжается! Тяни время!” Помыслив о напарнике в самом “добром” смысле, несчастный лицедей вернулся в круг, ярко высвеченный факелами. - О, горе мне! Жестокая, неправая судьба! Желал воздвигнуть я на диких берегах восточных твердыню, что сияла бы звездой надежды обделённым, опорой стала бы, вместилищем для всех рабов… Тьфу! Свободных, то есть… Где созидательный совместный труд… Для моей… Тьфу… Общей пользы… Он объединяет… Из-за сцены донеслось писклявое “ай!”, тотчас гулко раскатилось ведро. Вскоре у правой кулисы послышалось торопливое прихрамывание вперемешку с бряцанием вороха бутафорского вооружения. Ласка, у которого язык уж заплетался, а слова - заканчивались, со смесью облегчения и негодования скосился на толстенького серенького полёвку, что с глуповатой извиняющейся улыбкой пожимал плечами у занавески. - Уж совершить мне башни возведенье, как вдруг настало страшное мгновенье: передо мной явился он! - ожив, ласка заметался по сцене, изображая панику. - Гроза морей и океанов, кошмар амбаров и карманов, ужаснейший средь атаманов - Поработитель-Мартин, мыш!.. Путаясь в веревочной лесенке, сценический оппонент Желтоуха кое-как вскарабкался на дощатые мостки, укрытые от зрительского взгляда рогожей с намалёванными ночными тучами над зубцами болотной цитадели. Тормоша декорацию упитанным бочком, “ужасный атаман” с кряхтеньем, на всех четырёх засеменил к противоположному краю “стены”, где из оклеенных чурбаков были собраны ступени во двор “Маршанка”. - В итоге мне достался шиш, а он, злодей, разделался с моею бандой… Тьфу… Дружиной, то есть… И всех моих рабов… Э… Вольных поселенцев… Угнал за тридевять земель на каторгу… Ну никакого ж фарту!.. Полёвка боялся высоты. И по мосткам пройдя до середины, вцепился мёртвой хваткой в древесину, оцепенел, всем телом содрогаясь. Приметив, как мелкой рябью полощутся звёзды в четырёх саженях от ступенек, ласка поднял заострённую дощечку, что изображала меч, и неприметным движением как следует кольнул трясущийся клочок небосвода. “Ай!..” - пуще прежнего пикнуло из-за “стены”, и бобок вновь рванулся к спуску. - Ну, да ничего! - осклабился ласка-Бэдранг, описав мечом большую восьмёрку. - Посмей мерзавец ныне появиться - перемелю на мелкий сахар свекловичный, да перетру в сливовое повидло! Видно, впечатлённый красочным угрозам хозяина порушенного замка, пыхтя и отдуваясь, полёвка спешно выбирался кормой вперёд из-за “стены”. Вот уж свесив хвост во двор крепости, “атаман” стал нашаривать левой нижней лапой верхнюю ступеньку. - Но, чу, его шаги! - отыграв антре визави, в сценарном ужасе отшатнулся “Бэдранг”. - Не мешкает мой супостат! Полёвка-”Мартин”, кряхтя, ступил на чурбачок ниже, и в следующий миг проволочное забрало на великоватом картонажном шлеме захлопнулось, застив актёру дорогу. Ойкнув, Катыш выставил ладони, переваливаясь на месте, отыскивая ориентиром тряпичную стену. - Не-меш-ка-ет! - начётисто повторил Желтоух, тайком наслаждаясь неухлёмистостью напарника. - Не мешкает, спешит! Одолев последнюю ступеньку, “Мартин” тяжко выдохнул, и, откинув забрало, выкатил грудь колёсиком. - Меня ты звал, презренный горностай?! - с волнения выскочив на полторы октавы, оглушительно пискнул Катыш. - И вот, пришёл тебе конец, то знай! Вытащив из пригорка амуниции две здоровенные бумажно-проволочные алебарды, “поработитель” со свирепым рыком двинулся на “благородного лорда“. - Сражусь с тобой за счастье и свободу порабощённых злой твоей рукой! - выставив “меч”, надрывно продекламировал Желтоух-”Бэдранг”. - Иль от руки твоей, добра не знавшей сроду, приму я сталь и обрету покой… Закипела смертельная схватка. Исполнители забегали по сцене. Защищаясь от алебард, Желтоух отскакивал, пятился и взмахивал “мечом” так, словно отгонял веером приставучих мух. Длинные алебарды гнулись и раскачивались, зацепляя декорации. Катыш изо всех сил держал марку: покручивал алебарды, строил на мордочке торжествующую ухмылку злодействующего злодея. Когда Желтоух, согласно сценарию, “повышибал” из рук супостата уже изрядно поведённые алебарды, полёвка облегчённо выдохнул. Близилась развязка. “Мартин” безыскусно рухнул на спину и стал плаксиво умолять “благородного лорда” о пощаде. Тот выспренне провозгласил, что нипочём не станет рубить лежачего. Тогда “Мартин” сделал вид, что незаметно собрал с пола горсть песку, а затем вскочил и будто бы швырнул пылью земной в лицо поединщику. “Ах, мои глаза! Я ничего не вижу!” - надломленно сокрушился “лорд”. Напоказ нагло, вразвалку обойдя “страдальца” со спины, “Мартин” вынул из-за шиворота маленький кинжал, как будто нарочно предназначенный для подлых убийств. Поиграв скрытным оружием на публику, “Мартин” подвалил к “Бэдрангу” и картинно вонзил картонное лезвие между лопаток “горностая”. Из темноты зала послышался единый вздох испуга. Катыш, пискляво усмехнувшись, вынул клинок и вонзил его ещё раз. И ещё. И снова. По зрительным рядам пробежался ропот негодования. Здесь и там прорезался детский плач. Артисты продолжали разыгрывать жестокую картину. “Бэдранг”, ахнув, трагически закатил глаза и стал медленно опускаться на колени. Ахнув ещё раз, “горностай” упал ничком. “Мартин” скорей припрятал измятый бумажный “клинок” и торжествующе привстал одною лапой на израненную спину поверженного врага. - Запомните все! - пискнул Катыш. - Я - Мартин Поработитель! Сын Льюка-Пирата! Теперь только мне принадлежит Восточный Берег и всё Восточное Море! Придёт время, и я завладею всеми землями на Севере и на Юге, и повсюду станут со страхом и величайшим почтением произносить моё имя! Я - Мартин Поработитель! Под гулкий ропот и хлипкие аплодисменты между сценой и зрительным залом опустился бордовый занавес. Из-за кулис тотчас выкатились пятеро кротов и принялись менять декорации. Желтоух вскочил, и, спотыкаясь о рабочих сцены, угрохотал прочь - переодеваться, отдирая по пути жестянки доспехов “лорда Бэдранга”. Катыш засеменил вслед за напарником. - Ещё раз опоздаешь - поплатишься обедом! - не оглядываясь, прошипел Желтоух. - Вот увидишь - съем всю твою кашу и хлеб тоже проглочу! - Ну, не заводись, приятель! - смешливо крякнул Катыш, стараясь задобрить коллегу. - Отыграли ж, как надо! Ты, кстати, был великолепен! Фурор! - Ладно тебе, - отмахнулся польщённый Желтоух, и бросил напарнику тёмно-зелёный балахон. - На вот, будешь теперь Матиасом Безжалостным. - Второй акт?! - довольная мордочка полёвки вытянулась в испуге. - Я ж текста не помню! Я ж на эту роль только в запасных завсегда!.. - Объясни это, вон, ему, - Желтоух мотнул виском в сумрачную глубину закулисья. Воззрев в указанном направлении, Катыш судорожно оттянул ворот: среди рычагов и тяговых вервий, между расторопных ежей и кротов, вцепившись костистыми пальцами в валки сценарного свитка, туда и сюда сновал режиссёр-постановщик - пегий долговязый хорёк в атласной тунике. Поскуливая, он скулил себе под нос: “Худо, худо… Ну всё же худо…” Настроение у театрального деятеля было, стало быть, худое. Попасть ему под лапу с известем о невыученном тексте да избежать громов, молний и крепкой затрещины было делом решительно невозможным. - А куда же подевался Хлипкохвост? - с замирающей надеждой Катыш подёргал торопливого ласку за рубаху. - Он ведь обычно изображает Безжалостного? - А туда же, куда и Нескладёха, и Чувырла, и Топотун с Брызгоносом, и Полбочёнка, - усмехнулся Желтоух из-под складок кое-как напяливамемого цветастого костюма, - Сговорила их третьего дня фляга южного черешневого. Хорошо ещё, если к завтрему отойдут. А Клуни-Миролюбца сегодня изображать я буду. Безжалостного, стало быть, ты. Ну да ладно. Нам же с тобой больше монет достанется. - И то дело, - физиономию Катыша посетила нерешительно-кислое подобие улыбки, - сообразим как-нибудь… А Констанцию Лютую кто изобразит? Нескладёхи-то нету!.. Объявили о втором акте. Занавес поднялся, и взору почтенной публики предстал зелёный луг перед главными воротами красностенной крепости Рэдволл. За сценой пострекотал один из воротов, и сверху показался матерчатый трафарет солнца с аляповатыми бумажными лучами. Из-за левой кулисы на середину сцены торжественно выступил рослый крыс. Под оборками, платками и накидками театрального костюма лишь с великим трудом можно было опознать всё того же ласку Желтоуха. Что это был за костюм! Атласные полы длинного сюртука отливали синей сливой и бордовой вишней. Золотисто-зелёные растительные узоры нисходили от воздушных оборок белоснежного жабо до полосатых лазурно-фиолетовых рукавов, отороченных кремовыми кружевными рюшами. Кончик длиннющего накладного проволочного хвоста был унизан приспособлением, удерживавшим веточку бумажной сирени. Мечами, кинжалами и алебардами персонаж не располагал. - Я - Клуни Миролюбивый! - слащаво раскланялся Желтоух, - Не в силах утерпеть… Э… Известий скорбных о заточённых в крепостных стенах к свободе призванных созданьях, явился я с воззваньем мира, дружбы и… И… - Пудинга клюквенного… - нескладной подсказкой донёсся из зала детский голосок. По ближним рядам прошелестел сдержанный смешок. - В большом антракте пойдём в буфет, - ласково ответил материнский голос. - Э… В общем, я пришёл, чтобы освободить рабов из невольничьей крепости Рэдволл, - поспешил изъясниться своими словами Желтоух, - А со мной и мои подручные… Ну, то есть… Добровольцы!.. За кулисами привели в движение бечеву, спешно натянутую из конца в конец сцены перед вторым актом. На фоне декораций, что изображали деревья и горы, вместо загулявших артистов, показались трафареты персонажей. Точнее, одного и того же, безликого и безымянного, полного - внутри же пустого - рыцарского доспеха. Всего трафаретов было четыре штуки. Вместо полагавшегося по сценарию пятого к бечеве наскоро прицепили принадлежности от доспехов “лорда Бэдранга”. Сами артисты, в степени, пожалуй, не меньшей, чем зрители, подмечали, что чем дальше заходит дело, тем более представление скатывается в мизерабельный фарс. - Перед вами благородные рыцари, готовые положить свои жизни за освобождение зверей, томящихся за этими холодными стенами, - Желтоух торжественно обвёл рукой колыхавшиеся на сквозняке трафареты, - Но как же я не хочу кровопролития! Быть может, негодные рабовладельцы согласятся отпустить пленников по добру, по здорову? - Согласятся, как же!.. - послышался из зала нагловатый подростковый смешок, - Держи карман шире!.. - Но мы, всё-таки, спросим! - поддержав разговор с публикой, ласка-”крыс” повернулся к фанерной привратной башне и воззвал, - Эй, вы, там, за стенами! Я Клуни Миролюбивый! Воитель, не знающий страха! Давайте уже сюда всех ваших жителей… Тьфу… Рабов, то есть!.. Или… Или, может быть, найдётся из вас, трусов, кто-нибудь, способный сразиться со мной? Тотчас из окошка фанерной башни высунулся Катыш в мешковатом балахоне болотного цвета. Поверх капюшона громоздился набекрень чёрный шлем с кривыми веточками, изображавшими жучьи рога. Свесившись с бастиона чуть не до пояса, актёр погрозил напарнику маленьким кулачком. - Уходи, откуда пришёл, воитель! - хрипло пропищал Катыш, - Я - Матиас Безжалостный! Никого не отпущу! И драться с тобой не буду! Ты вон какой большой и сильный, а я - маленький и слабый. Зато хитрый да коварный. А ты ищи дурака! Желтоух развёл руками и вновь обратился к зрителям. - Вот видите, какие бывают звери до чужого добра жадные! - подбоченившись, ласка стал загибать пальцы. - Грабют, грубят, опять же, рабов в рабство забирают… К ним по-хорошему, а они - уходи, дескать, это самое, откуда пришёл… Вот как с такими быть? Тем временем “Матиас Безжалостный” вынул из балахона кулёк с вишенками, забросил одну в рот, объел и сплюнул остаток в ладонь. Прижав склизскую косточку пальцами, прицелился получше и пульнул прямиком по носу Желтоуху. - Ай! - подскочив на месте, ведущий артист недовольно скосился на партнёра, что явно перестарался с инициативным прочтением роли. С дальних рядов послышался знакомая нахальная усмешка. - Ты сюда трепаться привалил, со своей железной братвой, или вопрос решать? Ломай ворота уже! Под вскисший хохоток, принадлежавший, по всему, клевретам крикуна-заводилы, актёр вновь развёл руками. - Ну, раз уж по-хорошему не получается, так уж и быть, станем ломать ворота. Из-за кулисы на сцену выкатилась тележка с обрубком бревна, что в прошлом акте служил одной из ступенек маршанкской стены. - Оё-ё-ё-ёй! - схватился за голову “Матиас Безжалостный”. - Констанция, Констанция! Спрячь меня! Защити меня! Плаксиво завывая, полёвка юркнул обратно в фанерное окно. Вместо него над стеной поднялся прямоугольный холст с намалёванным изображением сердито оскаленной барсучихи. - Кто посмел напугать Матиаса Безжалостного? - заспанным кротовьим басом донеслось из-за декорации. - Вот я вам… Это… Ужо задам, хурр!.. 2 Это представление под чудовищным названием “Трагические истории Северных, Внутренних и Южных Земель в лицах и картинах, рассказываемые детям и юношеству не позднее заката” Ракитник смотрел всего-то в шестой раз. Он ненавидел это представление. Он уже не мог смотреть на Желтоуха и Катыша. Сегодня у него был повод порадоваться: остальные артисты губернского театра по какому-то счастливому случаю не явились на работу. До строчки, до запятой он помнил содержание каждого из пяти актов, сочинённых на особое - номерное - имперское жалование школьным наставником Пустобрёхом (с таинственными соавторами), и поставленных режиссёром Пустолаем-Пегим, который наверняка и теперь трясся за кулисами, судорожно обгрызая когти и бормоча: “ Худо, ну как же опять всё худо!..” Далее по сюжету “Матиас Безжалостный”, разумеется, прячась за широкой спиной генеральши Констанции Лютой, станет подвергать бедолагу Клуни Миролюбца всевозможным невзгодам, экзекуциям и поражениям, а в самом конце - публично и церемониально казнит, обрушив на голову скованного, но несломленного героя огромный бронзовый колокол. Ракитник ненавидел это представление, как и сам этот театральный зал, с кисло-печальной лисьей и развесёлой сытой мышиной масками над входом. Разумеется, такие вещи не принимаются во внимание. Здесь он встречался с надёжным вестовым, что колесил с Юга на Север по Срединному пути, давал концерты и попутно доставлял важнейшие послания тем, кто их ожидал. На сегодня “почты” было предостаточно. “Почтеннейшая публика! - на сцену перед опущенным занавесом выбежал собственной персоной режиссёр-постановщик, и подобострастно раскланялся. - Объявляется большой антракт! После мы будем готовы представить вашему драгоценному вниманию следующую историю - о том, как Матиас Безжалостный угнал в рэдволльское рабство жителей вольного королевства Малькарисс…” Испытывая причудливую смесь едкого сарказма и брезгливости, Ракитник едва удерживался о того, чтобы расхохотаться во всё горло, и потому стал шустро протискиваться к выходу через мешкотное разношерстное собрание. К прилавку театрального кафе выстроилась длинная очередь: звери изрядно проголодались. Приглядев себе ячменную лепёшку с алычёвым джемом и стакан смородинового морса, Ракитник уже собирался объявить заказ, как вдруг из коридора вылетела ватага юнцов-землероек и сгрудилась у раздаточного окошка, оттеснив опешившего выдра. Предводительствовал компанией, по всему, тот самый крикун, что подначивал “Клуни Миролюбивого” к “решительным действиям”. - Бисквиты, земляничные бисквиты! - с хрипотцой вопил заводила, протягивая в окно горсть оловянных монеток. - Нам всем по два! И шипучки! Вон той, зелёной! И леденцов! Да! Вон тех! На палочке! И… Едва раздав лакомства шумной ватаге, буфетчица, дородная мышь-соня средних сезонов, протянула Ракитнику его питьё и лепёшку. - Нет, это не театр! - посетовала буфетчица, вытирая с прилавка разлитую землеройками шипучку. - Это цирк! - Ваша правда! - загадочно улыбнулся Ракитник, отходя к ближайшему незанятому столику. Заканчивая трапезу, наблюдательный выдр заприметил, что в закуток кафе заглянули двое. Деловито подперев колючим бочком резной дубовый столб, служивший подвесом для комнатных плющей, на Ракитника уставился молодой ёжик в мастеровом фартуке. Рядом не медля образовался бельчонок в холщёвой рубашке под сыромятным пояском. Амарант - так его звали - был постарше ежика, но не намного. Он завсегда пристраивался рядом с другом и, по старинной привычке невзначай облокачивался тому на загривок. Тут же вскрикивал и потирал уязвленный локоть. Всё правильно: с возрастом у ежей колючки грубеют. Боровик же, хоть и младше друга сезонами, зачастую выглядел серьёзней того. Неразлучники глядели на потёмистого выдра во все глаза - с радостью встречи, восторгом приближения к тайне и с чутком необидной усмешки. Более всего теперь Ракитнику хотелось бы подвалить к ребятам, потрепать бельчонка между ушей, прищелкнуть по ежиному носу-кнопке да поинтересоваться: “Как там поживает старый брюзга, Листопад?” “Порядком!” - простодушно хохотнул бы Амарант, не по возрасту важно приосаниваясь. “Обыкновенно, - задумчиво подтвердил бы тихоня-Боровик, с недетским вздохом прибавив, - делает вид, что не сердится, если вдруг чего такого…” “Вы уж поберегите старика, - посерьёзнев, наставил бы Ракитник ребят, - и друг друга берегите…“ Вручил бы им угощение - пару кексов с изюмом да баклажку с шипучим лимонным напитком. Эта пара закадычников более всего напоминала Ракитнику о сыне. Выдр отвернулся, и, крепко зажмурившись, залпом допил остатки морса. Положив берестяной стакан в кадушку для мытья посуды, выдр поскорей покинул кафе. Со знакомцами из труппы Листопада выдр не решился даже перемигнуться. К чему подвергать ребят ненужному риску? Обер-комендант “Вороньего гнезда” - Цербер Шпага Бурохвост - снова был здесь. От начала отвратительной сказки выдр старательно не замечал на себе цепкого, подозрительного прищура начальника генерал-губернаторской охранки. Не иначе, главный сыскарь и тюремщик собственной персоной решил присмотреться к его, Ракитника, здешним делам и встречам? Уверенности это не прибавляло. Дюжий крепкомордый лис в парадном чёрно-сливовом мундире с эполетами, в гордом одиночестве наворачивал рыбный расстегай, шумно прихлёбывая куски элем из стальной кружки. Покончив с едой, обер-комендант ощерился, вынул рыбью кость, застрявшую между зубов и брезгливо отщелкнул её в угол. Плетясь к своему месту, выдр осторожно оглянулся: Цербер Шпага, устало покачиваясь, возвращался в зрительный зал вслед за объектом наблюдения. Его неотлучные адьютанты, хорьки Хлоппе и Хряппе предупредительно встали, пропуская шефа на его место. “Если это колпак - пускай он накроет только меня - меня одного…” 3 Четвёртый акт спектакля был чрезвычайно сумбурным. В одну солянку оказывались сброшены и жесточайшие поборы, коими настоятельница (вернее, комендантша) Пижма, злющая ежиха, угнетала жителей деревень и сёл в окрестностях “зловещего Рэдволльского острога“. И морские набеги, что учинял Мартин Второй Неистовый на торговых путях в Западном море, по распоряжению Пижмы добывая злато-серебро и самые дорогие жемчуга. Вместились в сюжет и разбойничьи выходки Арвина Злобнохвоста, дикого белки, тиранившего лесное население, а затем позорно бежавшего и спрятавшегося в стенах “страшного Рэдволла” от миротворческого похода славного рыцаря, великокрыса Дамуга Клыка. Отъявленные негодяи - Арвин, Пижма и Красноокая Крегга, барсучиха, атаманша заячьей шайки - объявили, что казнят лютою казнью всех рабов в крепости, если Дамуг со своим освободительным войском не отступит восвояси. Ради сохранения жизней несчастных, рыцарю пришлось исполнить требования мерзавцев и уйти, не исполнив благородного замысла. У этого куска спектакля раньше было какое-то продолжение, однако зрелище получалось чересчур длинным и занудным, потому акт сократили. Зато пятый, заключительный фрагмент представления, выдался не в пример предшествующим четырём: оживлённый, пафосный и развесёлый, он повествовал о прибытии из-за далёких далей Западного моря великолепных кораблей, с трапов которых снизошло на здешние дремучие земли, от Юга до Севера, самое счастливое счастье. Злодеи были наказаны, герои - прославлены, и течению жизни предан правильный, сообразный порядок. На сцене было много танцев, песен, прыжков, разбрасывания блёсток и беготни с длинными шёлковыми лентами. Хитрое устройство из верёвочных передач и деревянных зубчатых колёсиков переменяло пред факелами разноцветные стёклышки, заливая сцену ярким изменчивым пятном. Бравурная музыка из окон театра доносилась даже на задний двор, где примостился кибитка бродячих актёров Листопада, вестового, что недавно возвратился с Севера в Страну Цветущих Мхов… Сцена в театре.rtf

Высказывая восхищение, Вас поздравляю с Днём Рождения!

Заметка вторая. Трофейный зал саламандастронской библиотеки. Стеллаж седьмой, полка средняя. “Утютюшеньки-тю-тю. Очерки детства Саблезубого Кота”. Издательство “Нагорье”, в зиму недолизанного кефира. Тираж: десять экземпляров. Экслибрис на старокошачьем. Переплёт драный. Реставрирован рыбьим клеем. Единица единственная. Предоставляется в северном читальном зале по предварительной записи.

Радикально!

Заметка первая. Из местного железнодорожного расписания. На запад. “Рэдволл - Саламандастрон”. По чётным. Кроме праздничных. Места бронируются за пять восходов. Билеты предъявляются при посадке. На восток. “Саламандастрон - Рэдволл”. По нечётным. Ускоренный. Без кондуктора. На юг. "Землеройск-на-Быстрине - Белолисиха". Транзитный. Стоянка по согласованию с паромом. На север. Малькариссное - Старомаршанкск. Отменён. Совсем.

Снег на летних вершинах. Неужели же жаждать героям Лазарета крапивной похлёбки?

Огромнейшая просьба - если у кого сохранились музыкальные произведения, представленные Братом Мышем - о том, чтобы обновить ссылки на них. Весьма желалось бы ознакомиться. А вот интересно, к слову, было бы мне поинтересоваться у достопочтенных обитателей аббатства - творчество каких музыкальных коллективов вызывает у вас ассоциации с Рэдволлом, его миром, героями (ну, или антигероями) и историями? Для меня, это, прежде всего, Blackmore's Night. Задушевные такие мотивы в духе английской, кельтской и среднеевропейской старины. Для пиров и празднеств идеально подходит Under the Violet Moon. Возвращение Маттиаса и детей из похода с освобождёнными узниками бывшего концлагеря "Малькаррис" - March the heroes home. Ну, и много чего другого, к разным эпизодам. Помнится, в мультфильме, когда Василика и миссис Черчмаус поют колыбельную для Ролло - их дуэт весьма напоминает стиль BN. Интересно было бы узнать о вашем видении аспекта. Вренее сказать, о слышании.

Укрывают кусты. Гаснут снежинки в пруду. День названья грядёт.

Луна. Тихи побеги шалфея. Зайцы с вахты сменились. Надо кухню закрыть на засовы.

Жгучий вечер. Вдали тёмный парус. Болтаю дубиной.

Будто бы посетил Большой зал и осмотрелся в его величественной тиши сквозь времена. Припомнились выразительные сцены из книг, что запечатлевают калейдоскоп отсветов среди мозаичных окон. И таинственный взор луны, и надежды нового рассвета, и усталый багрянец заходящего дня - всё отобразилось в этих строках. Хорошие, просторные стихи.

Выразительно! Картины, образы, слог, ритм - всё в единстве передаёт некую тревогу о будущем, что пробуждает душу от дремоты словно морозным дуновением поздней зимы. Первые два куплета (строфы) почти идеально ложатся на мотив песни В. Высоцкого "Здесь вам не равнина", чем вновь подчёркивается вечная тема путешествия, отражённая в твоём стихотворении.

Фенвик, да и то правда. Будем искать, пробовать.

Что ж поделать, коль автор опуса принадлежит к поколению, которому, в основном, достаточно краткой цитаты для мгновенного узнавания отечественной киноклассики, в т.ч. и в короткометражном жанре школьных «ералашевских» прибауток. Как-то не подумалось, что сегодня ассоциация окажется уже не столь очевидной. И, конечно, автор не подозревал, что самый «изюм» вещицы станет своеобразным камнем преткновения. Посему, уж если что не так или не то, автор нижайше приносит извинения и просит отнестись к моменту чуть проще.

Greedy, Фенвик, спасибо за внимание и отклики! Что же касается завершающей строки, то ключ, собственно, здесь: youtu.be/2ABbFeGemOI

Greedy, годная версия.

4. Кошачье танго Кота подвального прозвали Унгатт-Траном: Многоэтажку будит он смертельно рано - В воздуховодах завывая ржавым краном, Надежды выспаться сражает наповал. Дворовый кот живёт под кличкою Вердога: Изрядных шалостей за ним ведётся много - Неделей ранее он покусал бульдога, Опять же, дворнику проходу не давал. А вот хозяйку чердака зовут Царминой: Она сигает по антеннам с кислой миной, И отражается пугающей картиной В телеэкранах яростный оскал. Кота домашнего прозвали Джиндживером: Он для сородичей бы мог служить примером - Ботву морковную жуёт своим манером; Колбас-паштетов ж никогда не признавал. Во избежанье неприятностей напрасных, Побольше кошек будет пусть - хороших, разных, Чтоб уживаться в отношениях прекрасных: “Куда ты? В школу? В школу! А портфель?..”

От ледников до жарких дюн О нём наслышан стар и юн: Потомками средь Красных Стен О нём был соткан гобелен, Чтоб помнили, усилье чьё Стяжало мирное житьё - Мар! Тин! Пер! Вый! Мыш! Во! И! Тель! Всё!

Весёлый отставной солдат Не против навернуть салат! Ходячий, дескать, он живот, Зато с ноги отменно бьёт! Выдрёнку стал вторым отцом, В труде и в схватке - молодцом - Бэ! Зил! О! Лень!

Носящему имя славного воина - салют! С днем рождения!

Уж если правда дорога, То, разве что, в тылу врага Проявит хватку мышеплут, Что нужно - стащит там и тут; Работы гений не одной Диверсионно-разнюхной - Гонфф! Во! Риш! Ка!