Фанфикшн

ГЛАВА 1. ВОЗВРАЩЕНИЕ В АББАТСТВО.

…Утреннее солнышко огненной улыбкой сверкнуло над медовым горизонтом, омывая свои первые лучики в крупной росе, алмазными каплями усеивавшей густую зелень Леса Цветущих Мхов. Лёгкий рассветный ветерок скользил меж ветвей, играя призрачными завихрeниями быстро рассеивавшегося  тумана. В безоблачном небе уже вовсю сиял чистый золотой свет, но под кронами лесных исполинов ещё дремали в прохладе сумерки. Стояла полная тишина, и трели просыпающихся птиц не нарушали, а лишь дополняли и оттеняли безмолвие величественной природы. Между деревьев уходила вдаль перечёркнутая первыми штрихами утра дорога. В первый миг она могла показаться пустой, но внимательный взгляд бы заметил неслышно бредущую по ней тёмную фигуру, странным образом будто сливавшуюся с сумрачной зеленью. Казалось, некий лесной фантом, рождённый в предрассветном тумане, бесшумно скользит над дорогой и вот-вот развеется от прикосновения тёплых лучей. Но вот неведомый странник нечаянно задел краем одежды протянувшиеся над самой дорогой ветви разросшегося дикого шиповника, и на него жемчужным дождём хлынула роса. Путник зябко фыркнул и быстро проскочил под аркой ветвей, стряхивая с плаща холодные капли. Ткань его просторного одеяния имела странную буро-зелёную расцветку, своими разводами словно бы растворяя силуэт хозяина в окружающей светотени. Вот солнечный блик шаловливой искрой проник под скрывающий голову капюшон, и в его тени вдруг впитавшими огонь льдинками вспыхнули ярко-голубые глаза. В свете проникавшего под лесной полог крепнувшего дня стали видны благородные черты молодого волка. Его могучая фигура и цепкий внимательный взгляд выдавали в нём воина, а широкий плащ делал его ещё больше. Внезапно налетевший порыв прохладного ветра на секунду распахнул полы накидки, и острый солнечный луч засверкал искрами на кольчуге, словно бы раздробившись о крепкую броню, и вдруг блеснул нестерпимой синью в крупном сапфире, украшавшем эфес боевого меча.

Вдруг утреннюю тишину вспугнул близкий колокольный звон. Казалось, звуки бронзы мелодичными шариками раскатились в момент по лесу, отскакивая от стволов и сливаясь с птичьими голосами. Заслышав колокола, лесной путник сразу же прибавил шаг. Было видно, как шевелятся под капюшоном уши, ловя затихающее эхо. С каждой минутой лес становился всё светлее и прозрачнее, всё больше солнечных зайчиков играло под ставшими менее плотными кронами деревьев, от дороги стали разбегаться узкими ручейками утоптанные тропинки. Ещё пара сотен шагов – и лес внезапно оборвался на краю обширного поля, открывая вид на величественные красные стены и островерхие кровли древнего аббатства, устремлённые в безграничную голубизну неба. На минуту замерев на границе тянущегося к щедрому солнцу разнотравья, волк устремил взгляд на прекрасную крепость. Если бы кто-нибудь мог в тот миг заглянуть ему в глаза, то он увидел бы в его взгляде, кроме закономерного восхищения старинной красотой, и радость узнавания, и задумчивость, свидетельствующую о богатых воспоминаниях, и облегчение, и затаённую боль, что двумя неизменно острыми осколками поблёскивала в самой глубине зрачков. Вздохнув и поправив плащ, странник выступил из лесной тени и решительно зашагал к воротам. Чем ближе становились стены, тем больше проступали детали. Шероховатый выцветший на солнце красный камень стен свидетельствовал о бесчисленных сезонах, оставивших свой след на его поверхности. Выбоины и шрамы в песчанике говорили о стальных наконечниках стрел, зло и бессильно отскакивавших от могучих плит, тёмные фигурки дозорных между зубцов – о бдительности и готовности к любым нападениям, а колышущееся на утреннем ветру знамя Рэдволла на тонком шпиле – о том, что эта твердыня отстояла своё мирное существование во всех передрягах.

Между тем на стене заметили одинокого путника и засуетились. Сверху донёсся полный радостного ожидания голос стражника, явно узнавшего визитёра, но желающего соблюсти устав:

 - Кто идёт?

Довольно ухмыльнувшись, волк поднял лапы и сбросил капюшон. Под ним обнаружился кристально-белый мех, наводящий на мысль о северных снегах.

 - И тебе доброго утра, Людвиг. Может, впустишь обессиленного слабого путника? А то ворота жалко.

На последних словах «обессиленный слабый путник» широко ухмыльнулся, обнажив оскал острейших  белых клыков, и с весёлыми искорками в глазах поднял голову. Со стены уже маячила широкая мордаха выдры, его старого приятеля:

 - Ниб, ты, что ли? Вот уж неожиданность! А мы думали, ты только к середине осени вернёшься…

 - Людвиг, деревянная ты лапа, стучи давай вниз по лестнице и отопри наконец эти ворота! Если б ты был Привратником в Тёмном Лесу, то звери бы не умирали, ибо их душам некуда было бы идти!

 - Ох, ты как всегда – никакого уважения к старому заслуженному инвалиду! Оххх, спина замучила, ты подожди там пол часика, пока я спущусь!

 - Через две минуты я сам проникну внутрь и устрою тебе такие прогревания, что молодых обгонять будешь!

Пока они перебрасывались шутками, за воротами загрохотали засовы, и широкие дубовые створки поползли в стороны. Услышав о прибытии волка, другие бросились открывать ворота, и вот уже желанный гость внутри. Сверху по вытертым ступеням цокал деревянной лапой крупный старый выдр, быстро спускаясь вниз. Пара секунд – и старые друзья обнялись после долгой разлуки.

 - Ниб, мышь тебя дери, ты всё такой же белый, поседеешь – не заметит никто! Ох-хо, небось соскучился по нашим яствам? Пошли скорее в погреб, там старый Балдрик обещал открыть бочонок лучшего старого эля в честь твоего возвращения!

 - Людвиг, сухопутный бокоплав, а ты с каждым моим возвращением оказываешься всё толще! И держу пари, ты соскучился по вкусной снеди не меньше меня за последние полтора томительных и бесконечных часа, что ты простоял в карауле! И как это Балдрику удалось сохранить от тебя целый нетронутый бочонок?

 - Полно завидовать моей фигуре, коль своей не нажил, так идём хоть поешь нормально, пока кольчуга на костях не протёрлась!

Новоприбывшего окружили высыпавшие во двор обитатели аббатства, радостно приветствуя волка, диббуны с визгом и хохотом носились вокруг, и, когда старые товарищи пошли ко входу в Главное здание, всей гурьбой поспешили следом. Тучный выдр с деревянной лапой со стуком хромал по древним плитам, весело балагуря с волком. Когда-то, в дни последней войны, получившей название Великой Битвы, унёсшей жизни большей части рэдволльцев, он, тогда ещё воин Отряда Выдр, потерял во время последнего штурма лапу, но выжил, мастера-ежи сделали ему деревянную «хромулю», и он, будучи уже не в состоянии служить в Отряде, остался в Рэдволле. Утратив большую часть подвижности, он в совершенстве освоил искусство стрельбы из лука, а прошедшие сезоны не смогли повлиять  ни на его острый глаз, ни на неунывающий нрав. За эти годы его дружба с воином-волком стала крепче камня рэдволльских стен, и сейчас он во всю радовался возвращению друга, громогласно рассказывая ему успевшие накопиться байки и то и дело взрываясь оглушительным хохотом.

Так, за разговором и весельем, вся процессия вошла в Большой Зал. Там их уже ждал старый настоятель Доминик. Несмотря  на весьма преклонные сезоны, аббат был силён телом и бодр духом, в его тёмных глазах светился ясный ум. Шагнув навстречу вошедшим, он тепло произнёс:

 - Нибелунг, с возвращением в Рэдволл! Мы все ждали тебя и беспокоились о тебе, и вот твой путь подошёл к концу! Ты вновь с нами! Надеемся, надолго?

 - Благодарю, отец настоятель, и от всего сердца приветствую вас и всех рэдволльцев! Надеюсь, теперь я надолго осяду в нашем аббатстве.

 - Рад слышать! Как обстоят дела на твоей родине? Как твой народ?

 - В Нордвальде тишь да гладь. Мой брат Харальд сумел поднять пошатнувшееся благополучие волчьего народа после войны, и теперь Северный Лес процветает. Множество волчат родилось за прошедшие сезоны, юные воины пополняют Легионы своих отцов. С уничтожением Джахангира и его орды никто не смеет даже приближаться к нашим границам! В Лесу полно пищи, а реки кипят от рыбы. Да будет благодать отчего Леса вечной! А как обстоят дела в Рэдволле? Было ли что-то интересное в моё отсутствие? И где Колин? Я что-то его не вижу.

 - Аминь! В Рэдволле, хвала Великим Сезонам, всё спокойно, кладовые и погреба полны, лекари успешно справляются с болезнями, и никто не смеет нас тревожить! Но вот на берегах Великого Южного Потока творится что-то неладное. Путники из тех земель говорят, что там стали пропадать звери, какие-то негодяи стали нападать на маленькие лесные посёлки. Их беспокойство было столь велико, что Колин с четырьмя нашими воинами отправился туда, чтобы разобраться, в чём дело. Если там и впрямь объявился сильный неизвестный враг, то Страну Цветущих Мхов могут ждать трудные дни. Если же это просто шайка разномастных татей, то Колин с помощью местных жителей легко наведёт там порядок.

 - Однако в ваших словах я слышу тревогу. Что-то пошло не так?

 - Для беспокойства пока нет причин, друг мой, но… Колин ушёл в начале весны, сейчас же – середина лета. Мы ждали, что он вернётся уже к первым дням лета, а вестей нет до сих пор. Возможно, обстановка на юге оказалась серьёзнее, чем мы предполагали, но надеемся, что Колин с товарищами вскоре вернутся к нам целыми и невредимыми…

…Услышанное от старика-аббата резко омрачило мне радость от возвращения в ставшее родным аббатство. Почему так задерживается Колин? И кто эти новые враги? Ум старательно подбрасывал доводы о трудном пути, долгой дороге, непредвиденных задержках, но в душе уже звенел тревожный колокольчик.

Потом было шумное застолье, с рассказами и шутками, рэдволльские повара в очередной раз удивили своим мастерством, приготовив такие яства и в таких количествах, что трапеза растянулась на полдня. Радушие и веселье царили за столом, но из головы не шли мысли о Колине. Воин во мне сделал стойку, а своей интуиции я привык доверять…

…Солнце уже цеплялось краешком за зубчатую кромку стены, когда я  вышел в сад. Протоптанная меж дерев тропинка вилась в тенистой прохладе, увлекая вглубь ухоженных кущей. Косые солнечные лучи падали на ветви и траву, и отсюда казалось, что зелёное кружево листьев инкрустировано янтарными осколками, столь яркими и насыщенными, что лапа сама тянулась тронуть эфемерную драгоценность. Но разве мёртвый камень может сравниться с живой дышащей красотой природы?

…Стройная молодая яблонька раскинула свои ветви навстречу заходящему солнцу, ловя глянцевыми листочками капли задрёмывающего дня. То тут, то там сквозь листву уже проглядывали румяные бока спеющих ранних яблочек. В сочной зелёной траве под ней перемигивались голубые искры маленьких нежных фиалок, усеивающих небольшой холмик между её корней. Здравствуй, Хельга… Опустившись на колени у могилы белой волчицы, я осторожно провёл лапой по ярким цветкам сиренево-голубого цвета. Такого же изумительного оттенка были её глаза – глаза, что излучали нежность и любовь, завораживали меня своим чарующим взглядом… Великие Сезоны, как же я был счастлив тогда… Как же рано ты ушла, дорогая… Сердце болезненно сжалось, когда перед внутренним взором встал её образ из воспоминания – тонкая, белая фигурка, словно бы сотканная из чистого облака, шёлк невесомой туники, рассыпавшийся золотыми искрами в её меху медовый луч такого же закатного солнца, прекрасные очи, с весёлой задоринкой глядящие на меня… Какая же ты прекрасная у меня, Хельга, моя любимая волчица, ты останешься юной навсегда. Боль стиснула горло и грудь, прерывая вздох. Как мог я тогда не успеть… Как мог выпустить из виду… Страшные немеркнущие воспоминания ранами открывались в душе. Стремительный взблеск стрелы… Кровь на белом меху… Гаснущие глаза… Яма у корней яблони, жадно разверзнувшаяся тьмой… Ничто и никогда не сможет затупить беспощадную остроту этих воспоминаний, никакое забвение не утихомирит боль. Но раз уж моя жизнь продлилась, а её – оборвалась навсегда,  значит, придётся терпеть до конца. И надеяться, что когда-нибудь, там, где в синеве между звёзд раскинулись кроны Тёмного Леса, наши души сольются вновь. А пока надо жить и бороться, заботясь о живых. Вечность безмолвна и спокойна, но здесь ждёт ещё немало опасностей. Что с Колином? Кто преградил дорогу нашему приёмному сыну? Ты так любила его, тогда ещё несмышлёного мышонка… Как тяжело ничего не знать о дорогих существах. Вот и солнце зашло, лишь жаркая полоска горит на западе. На фиалковое, как твои глаза, небо высыпают жемчужные звёзды, обретая яркость и остроту. Мы так любили это время, нам так хорошо было вдвоём… Помнишь, как ты любила петь о своей родине? Твой голос был чистым и звонким, как благородное серебро. - Лапа осторожно сжала украшенный янтарём медальон. -  Помнишь, Хельга, как ты дала его мне, чтобы сила твоих предков хранила меня?  Он сберёг мне жизнь во всех боях, я чувствовал у сердца твою любовь в самую трудную минуту. Вот и сейчас в душе звучит твой голос… Что ты говоришь мне?.. Не могу понять, но ты не умолкай… Как долго я не слышал тебя… И как долго ещё не услышу… только в мыслях… Но всё имеет свои начало и конец, закончится и разлука… Прекрасная тёплая ночь раскинула свою бездну покоя над тобой… Пора и мне. Спи спокойно, милая…  

…Уже ночью я добрался до своей кельи. В маленькой комнатушке за время моего отсутствия ничего не изменилось – застеленная лоскутным одеялом кровать, стол со стулом у стены, маленькая печка в углу. В узкое окошко подмигивают звёзды. После долгого пути и насыщенного дня усталое тело просило отдыха, но сон никак не шёл ко мне. Ум заново прокручивал воспоминания, подводил итоги. Визит в Нордвальд прошёл просто отлично. Родина приняла меня тепло, с радостью. Волки с почестями встретили своего Великого Лорда, почётный эскорт провожал меня до самого Альтенбурга – нашей родовой твердыни. Над могучими, сложенными из валунов стенами реяло знамя моего отца Эринга.

Перед замком меня встречал Харальд. Младший брат за эти сезоны превратился в крепкого молодого волка и отличного правителя. Несмотря на то, что титул Великого Лорда принадлежал мне, управлял Нордвальдом он. А я нимало не жалел, что передал ему правление и остался в Рэдволле. Брат прекрасно справлялся со своими обязанностями, край процветал. Под его мудрым руководством Нордвальд быстро оправился от войны, военная мощь восстанавливалась. Волчата вырастали и становились воинами Легионов, заменяя своих отцов, укрепляя поредевшие порядки. Но Харальду этого было мало – он учёл горький урок последней войны и решил обезопаситься от неожиданного нападения. Он решил построить укреплённый город – столицу Северного Леса – Вольфсштадт и, выйдя к морю, создать флот. Могучему племени волков пришло время стать несокрушимым государством.

После официальных торжественных церемоний мы наконец смогли нормально поговорить. Помянули брата и товарищей. Я рассказал Харальду про свою жизнь после Битвы за Север. Поведал про Хельгу. Брат слушал молча. Да и что можно было сказать?

Потом он рассказывал мне про то, как жила наша Родина все эти сезоны, про наши успехи и трудности. Про то, как жил он сам. Семейная жизнь сложилась для Харальда счастливо. Спустя несколько сезонов после войны он женился на гордой красавице Ингеборге, с которой у него с юношества были тёплые отношения. Немного надменная и неприступная волчица, всегда державшаяся немного в стороне от всех, с юности делала исключение для остроумного и весёлого Харальда. Теперь у них трое очаровательных волчат: близнецы Сигурд и Ховард, названный в честь нашего великого брата, и очаровашка Марлен.

Вечером я стоял на Утёсе Вечности. Косые лучи красного закатного солнца золотыми мазками освещали могилы отца и брата. Стояла абсолютная тишина, только слышно было, как в Священной Роще поют вечернюю песнь птицы. Закрыв глаза и отрешившись от мира, я попытался сознанием нащупать своих ушедших в Тёмный Лес родных. Отец говорил, что так получал ответы от своего отца. Мне же просто хотелось хотя бы на миг прикоснуться к ним, услышать их мысли, разогнать навалившееся на меня свинцовой тучей одиночество. Но ответом моему сконцентрированному разуму было лишь сонное чириканье поздней птахи. Солнце зашло, сиреневые сумерки невесомым газом сгустились в воздухе, серебряными бликами поблёскивала Хрустальная река под скалой. Мысленно попрощавшись с отцом и Ховардом, я повернулся и пошёл обратно, туда, где горели огоньки жилищ. И когда я уже почти вышел с Утёса, в голове вдруг прозвучал, словно выдох, знакомый с детства отцовский голос: «Береги того, кто тебе дорог». И словно бы души коснулось что-то забыто-родное… Вздрогнув, я замер на месте, но ничего больше не происходило. Над Утёсом Вечности занималась звёздная ночь, чёрными исполинами высились подпиравшие бархатно-синий небосвод колонны сосен. «Спасибо, отец. Я помню…»

И вот теперь необъяснимая задержка Колина, больше похожая на исчезновение. Настораживающее известие о неведомых и неуловимых супостатах с юго-запада, хорошо скрытое беспокойство в голосе старика-аббата… Повисшее в воздухе ожидание. Сердце сжалось от тревоги за приёмного сына. Инстинкт воина говорил - что-то будет…

…Наконец, усталость взяла своё, и я погрузился в глубокий сон, растворившись сознанием в безбрежной тишине аббатской ночи. Перед внутренним взором проносились сонными призраками картины увиденного, лица друзей, кедры Нордвальда смешались с красным песчаником рэдволльских стен, окруживших строящуюся столицу… Я спал. Внезапно, ближе к утру, сквозь мутную поволоку глубокого сна я увидел родной образ Хельги. Белая волчица стояла передо мной в своём лёгком голубом платье, как живая, её сиреневые глаза, как и прежде, были полны любви и… тревоги? Сердце замерло в больно-сладком спазме. Я видел только её, только её глаза и дорогое лицо. Я попытался протянуть к ней лапы, обнять, но тщетно – тело не подчинялось мне, не позволяло ощутить тепло родного существа. В душе зазвучал её голос: «Где наш Колин? Найди его, ты должен! Я так по нему скучаю!» Я пытался сказать ей, что тоже по ней безумно, дико тоскую, но слова словно бы не достигали цели, мешаниной звуков угасая вокруг. Её образ стал блекнуть, истончаться в сгущающемся тумане, удаляться в никуда. Я звал её, пытался пойти следом, но ставший зыбким сон утекал, как вода сквозь пальцы… Вновь воцарилась пустая тьма.

ГЛАВА 2. РАССКАЗ РАЗВЕДЧИКА

Проснулся я рано. В окошко-бойницу было видно рассветное чистое небо, из сада слышалось пение птиц. В голове было пусто, а на душе – неспокойно. Одевшись, я вышел в сад, чтобы размяться. Тренированное тело послушно выполняло упражнения утренней разминки, застоявшиеся за ночь мускулы с удовольствием принимали нагрузку, наливаясь теплом и энергией. Разминка на свежем утреннем воздухе придала мне сил и бодрости, и я в уже хорошем расположении духа отправился в аббатство в ожидании завтрака.

Неожиданно у Южной калитки поднялся какой-то переполох. Вместе с некоторыми рэдволльцами я пошёл узнать, что же случилось, и как раз увидел, как двое братьев-мастеровых, немолодые уже ежи Коди и Якоб, затаскивают в проём чьё-то бессильно обмякшее тело, к которому тут же бросился доктор Эрни. Пострадавший оказался молодым мышем-воином Куно, ушедшим вместе с Колином на разведку.   Теперь же он вернулся один, в полумёртвом состоянии…

Куно сразу же отнесли в лазарет, где лекарь решительно принялся за лечение. Я, внутренне замирая натянувшейся от страха, как струна, душой, последовал за ним, столкнувшись с испуганным аббатом. Когда с вернувшегося воина сняли превратившиеся в рванину поддоспешник и рубаху, стали видны две серьёзные полузажившие раны на измождённом теле. Намётанный взгляд прошедшего через множество сражений воина сразу же определил, что мыша сначала ударили копьём в сердце, но промахнулись и пробили плечо, после чего, похоже, пырнули мечом, чтобы уж наверняка, но он каким-то чудом выжил, потеряв много крови. Ни один из ударов не оказался смертельным, видимо, спасла склёпанная ежами кольчуга. Самой кольчуги, кстати, на нём не оказалось.

Глядя, как бессильно лежащий боец вздрагивает от боли, когда врач принялся промывать ему раны, я с замершим от ужаса сердцем подумал, что же случилось с Колином? Ведь из всего его отряда вернулся только один тяжело раненный…  С леденящей ясностью в сознании проявились подробности сна, встревоженный взгляд Хельги, спрашивавшей о Колине… Что, если он уже мёртв?.. Лежит где-то там, на юге, сражённый подлым ударом вражеской стали? И больше никогда не вернётся?! Стиснув до хруста челюсти, я страшным усилием воли отогнал чёрные мысли. Нет! Он вернётся! Он жив!!! Он не мог погибнуть, я сам тренировал его!

Между тем  Куно заговорил. Отстранив недопитую чашу с целебным отваром и глядя на подсевшего к нему аббата, он начал рассказывать о том, что с ними случилось. Тихий, хриплый голос устало и горько шелестел в наступившей тишине:

«Когда мы добрались до Великого Южного Потока, Колин повёл нас по северному его берегу. Все вы знаете, сколько мирных маленьких селений лесных жителей стоит у его вод,  кормясь рыбной ловлей. Усталому путнику там всегда предложат стол и кров. Но в этот раз в первой же деревушке водяных мышей нас встретили со страхом, попрятавшись при первом же нашем появлении. Только рассмотрев, что мы – мыши и белка и на нас – эмблемы Рэдволла, они покинули свои убежища. Нас пригласили в дом. Внутри вместо обычного изобилия мы увидели полную нищету. Пришлось нам самим делиться с хозяевами запасённым на дорогу провиантом. Когда мы спросили, в чём же причина, они поведали нам о странных и жестоких нападениях. Всё началось ещё несколько сезонов назад. В их мирном краю внезапно откуда ни возьмись появилась мощная шайка хищников, преимущественно морских крыс. Сначала они просто приплывали вверх по течению на плоскодонных лодках и с ходу нападали на прибрежные поселения, безжалостно уничтожая всех, кто решительно сопротивлялся, а остальных, в том числе и совсем ещё юных зверей, угоняли в рабство, а сами деревни разграбляли до нитки. За первой шайкой последовала вторая, за второй – третья…  Немногочисленное племя речных выдр, обитавших в Потоке, во главе с Командором Бентоном вступило в бой с одной из шаек и сорвало набег, но пало в неравном бою.  Когда местные перегородили реку цепями так, чтобы невозможно было проплыть вражеским баркасам, а на берегах на большом протяжении  выставили часовых, то разбойники начали действовать по-другому. Один раз упустив из-за заметивших их часовых добычу, когда все жители вместе с имуществом ушли глубоко в лес, они стали поступать хитрее: подойдя на максимально возможное без обнаружения расстояние, хищники высаживались на берег и, по лесу зайдя в тыл поселению, отрезали его жителям путь к отступлению и, прижав к реке, быстро убивали всех непокорных, а остальных кнутами сгоняли в кучу и гнали до своих посудин или же иногда перетаскивали лодки по берегу за черту мешавших им цепей и в нужное время подгоняли к захваченным посёлкам, после чего заставляли рабов убирать цепи и свободно уходили… Несмотря на множественные меры предосторожности, принимаемые мирными жителями, все нападения происходили так быстро и неожиданно, а крысы действовали так жестоко, что противиться им было совершенно невозможно. Особенно успешно и беспощадно действовала крупная шайка под предводительством здоровенного хромого крыса, известного как Бешеный Крэдли. Но откуда морские разбойники могли взяться в таких количествах в мирном краю? Откуда они приплывали? И вот как раз… - Тут Куно мучительно закашлялся, сотрясаясь всем телом, не в силах вымолвить ни слова. Лекарь встревоженно переводил взгляд с него на нас, размышляя, не вредит ли разговор его пациенту. Наконец отдышавшись и глотнув отвара из заботливо подставленной чаши, он смог продолжить. – Мы только вернулись из разведки по южному берегу, дойдя почти до дюн, и, переправившись на лодке обратно, углубились в лес на пути к одному посёлку, как на нас напали. Это было совершенно неожиданно, на самой окраине деревушки, не было никаких признаков засады, окрестности хорошо просматривались… Десяток хищников выросли словно из-под земли в шаге от нас. Бобби и Руди погибли прежде, чем успели среагировать – их пронзили копьями. Рыжехвост попытался вскочить на дерево, но его сняли стрелой. Когда он рухнул на землю, то был ещё жив, но его добили… Успел среагировать только Колин. Мечом Мартина он сумел отпарировать направленные на него удары и зарубил двух нападавших, а ещё одного заколол, я тоже сразил одного, но на этом наше сражение закончилось. Меня ударили в плечо копьём, и я выронил оружие, после чего ткнули мечом.  – Молодой воин вздрогнул, вспоминая страшные минуты. - Я упал на землю в крови, и меня посчитали мёртвым, но я, прежде чем отключиться, видел, что стало с Колином. – Тут Куно поднял взгляд на меня, в его тёмно-серых глазах стояла боль. – Колин сражался отчаянно, один против шестерых… После того как он уложил троих, хищники стали теснить его издалека копьями, к двойной берёзе, но он отсёк острия… Спрятавшаяся за деревом крыса ударила его дубиной по голове, и он упал, как подкошенный, выронив меч…»

Куно замолчал, обессиленно прикрыв глаза. В лазарете воцарилось ледяное безмолвие. Я стоял, вцепившись в спинку кровати, оглушённый известием. Душа словно бы превратилась в распирающую грудь глыбу колючего льда. Перед глазами застыло лицо Колина, когда я уходил в Нордвальд. Молодой, статный воин с открытым честным взглядом. Мой приёмный сын, которого я постарался научить всему тому, что знал и умел сам, всем тайным приёмам и хитростям воинов-волков, чтобы сделать его как можно защищённее перед лицом любого врага…  А теперь он лежит где-то в чаще с проломленной головой, среди тел своих соратников… В груди стала неконтролируемо подниматься чёрная волна боли и отчаяния, готовая выплеснуться наружу неистовым воем, такая же жгучая и убивающая душу и разум, как тогда, когда погибла Хельга…

Между тем Куно открыл глаза и снова заговорил. Сквозь хмарь рвущего душу страдания пробились тихие прерывистые слова:

«…Когда я очнулся спустя несколько часов, то увидел, как целая шайка хищников гнала закованных в колодки жителей уничтоженной лесной деревни в сторону реки. Среди них был и Колин… Удар дубины оглушил его, и он еле держался на лапах, но пытался сопротивляться погонщикам, тогда его сбили на землю хлыстами… Их увели к реке, а несколько крыс, дравшихся против нас, вернулись и содрали с нас кольчуги и забрали оружие, при этом я вновь потерял сознание. Меня подобрали и спасли кочующие белки, а как только я смог ходить, то сразу отправился сюда…»

Слова мыша мгновенно разожгли в душе пламя надежды. Колин жив! Мой сын жив, он не умер, его не убили! Хотя для таких, как он, рабство у хищников – ещё хуже… Но – он жив! И я спасу его! Обязательно спасу, куда бы его не угнали! Я пойду за ним на край света и изрублю в лапшу всех его мучителей! Когти в ярости стиснули рукоять меча. Между тем разговор продолжался. Аббат Доминик, помогая Эрни с бинтами, тихо разговаривал с раненым:

 - Куно, сын мой, теперь ты в безопасности, среди друзей. Ты обязательно поправишься. Все мы скорбим о Бобби, Рыжехвосте, и Рудольфе, но их страдания закончились навсегда. О Колине же  мы все будем горячо молиться и сделаем всё, чтобы он вновь вернулся к нам. Пожалуйста, выпей этот отвар – тебе нужно отдохнуть и набираться сил. Но прежде, чем ты отойдёшь ко сну, пожалуйста, не мог бы ты припомнить какие-либо детали, которые бы помогли нам ответить на вопрос, кто же напал на вас и лесных жителей и куда их всех, в том числе и твоего командира, могли увести эти негодяи?

Уже задрёмывая, Куно ответил:

 - Да… Действительно… Когда пленников гнали мимо меня, самый злобный из крыс, их вожак, размахивая отобранным у Колина мечом Мартина, орал: «Моё имя – Бешеный Крэдли, жалкие твари, и запомните – отныне вы мои вещи! Если кто-то будет сопротивляться или попытается сбежать – я сдеру с того шкуру! Теперь я – ваш господин!» Это была шайка капитана Крэдли…

Крэдли. Бешеный Крэдли. Это ставшее враз самым ненавистным имя словно бы врезалось в сознание. В душе поднялась холодная ярость, успокаивая сердце и проясняя голову. Волнение неожиданно улеглось. Теперь я знаю, кто похитил у меня сына, и найду его. Из-под земли, из Тёмного Леса достану. Отныне к Колину протянулась тоненькая путеводная ниточка, и я готов идти по ней до конца.  Бешеный Крэдли, теперь ты – цель моего клинка. Я разрублю тебя пополам, тварь. Я уже иду за тобой.

… В лазарете, расчерченном золотыми квадратами бившего в окна утреннего солнца, над постелью раненого склонились звери. В их взглядах и горьком шёпоте смешались скорбь и испуг – ведь их общей сплочённой семьи только что коснулся  Мрачный Зверь, унося в своих когтях троих из них, а ещё один стяжал участь худшую, чем смерть от клинка. Над всеми присутствующими неподвижно возвышалась ровная, словно бы окаменевшая фигура белого волка. В его потемневших от гнева и душевной боли густо-синих глазах ледяной метелью билась мрачная решимость. Внезапно он, не говоря ни слова, резко развернулся и широким шагом вышел из лазарета…

…Лапы привычно одёрнули кольчугу, плотно пригоняя посеребрённые кольца к торсу. Наточенный меч удобно занял место на поясе рядом с кинжалом и подсумком болтов. Необходимые вещи уложены в сумку, снаряжение готово к использованию. Продуктами запасусь на кухне. Всё. Накинув поверх стальной рубахи тёмный пятнистый плащ и закрепив под ним смазанный арбалет и верёвку с «кошкой», я в последний раз окинул взглядом прибранную комнатку с погасшей печуркой и решительно вышел, плотно закрыв за собой дверь. Теперь, когда я знал, что мой Колин жив, внутри бурлила яростная энергия, побуждавшая немедленно отправиться на его поиски.

На кухне, как всегда, было шумно и жарко, в воздухе носились ароматы приготовляемых кушаний. Откуда-то из облака густого пара, валившего от огромного котла с креветочным супом, слышался голос брата Грина, что-то громко и напористо разъясняющего тихому бельчонку Тилю, служившему у него поварёнком. 

 - Брат Грин!

Послышалась какая-то возня, сменившаяся грохотом опрокинутой посудины, и на мой зов из пара выскочил, вытирая лапы о передник, раздражённый толстый мыш-повар. За ним робко ковылял бельчонок с корзиной сухих плодов шиповника в лапах. Оба с некоторым испугом и удивлением уставились на волка в полном боевом облачении, в глазах Грина промелькнуло понимание.

 - Брат Грин, будь добр, собери мне еды в путь.

 - Отправляешься на поиски Колина, Нибелунг? Понимаю, понимаю… Тиль, живо тащи сюда испечённые утром лепёшки, они на столе под аркой справа, что у окна! Да поставь ты эту корзину, что ты там возишься, как жук в земле! Да зачем ты оба противня волочёшь, дурень! Что? Как не волочёшь? Я же слышу! А, это мои сковороды гремят. Ты как со старшим разговариваешь, негодный! И бутыль ту, на левом шкафу посередине справа от двери в кладовку, захвати, да не разбей, аккуратно неси, а то знаю я тебя, как ты осторожно, кто вчера кувшин с сидром уронил да разбил? Превосходный игристый сидр, с отличным ароматом, целый кувшин! Эх, беда с тобой мне, ну где ты там возишься, барсук тебя дери? Что? Какая мука? Ах, досада, я ж забыл муку просеять! Надеюсь, ты её не рассыпал? Как, вчера сам просеял? А что ж мне не сказал? Я сам заставил просеивать? Ну-ну, не очень то, поперечь мне ещё! Стой, и корзину со свежими овощами из чулана прихвати! Да что там тащить-то, лентяй! Давай шевели хвостом быстрее, а я пока еду соберу!

Из-за плит показался бельчонок, до кисточек на ушах нагруженный требуемой провизией. Сопя и покачиваясь, он просеменил  к столу и застыл, скосив глазки на возвышающуюся сверху бутыль и не зная, как всё это составить с занятыми лапами, при этом одна из лепёшек упала на пол. Прежде чем я успел помочь поварёнку, откуда-то с грохотом выкатился брат Грин с сыром в лапах. Плюхнув сыр на сундук, он подхватил упавшую лепёшку и, хлопнув ею бельчонка по макушке, тут же отправил её в рот и принялся ловко составлять всё на стол. Когда драгоценная глиняная бутыль в верёвочной оплётке (интересно, что в ней?) перекочевала на столешницу, бедный Тиль облегчённо вздохнул. Между тем суетливый повар ловко и проворно собирал-заворачивал-наливал принесённые продукты, бормоча себе под нос и время от времени беззлобно браня поварёнка:

 - Таак, лепёшки почти остыли, их  в тряпочку, жаль, все не возьмёшь. Эх, ну что за диббун, не мог взять не подгоревшие, эти на нижнем противне слегка жару перебрали… Редис, огурцы-зеленцы, лук… Тиль, Ти-и-иль, принеси мои пирожки с яблоком, да все-то не тащи, в миску наложи какую-нибудь! Да любую! Не, эту не бери, и ту тоже, я в ней крупу буду промывать, не, та грязная, зелёную возьми! И соли, соли захвати, в большой деревянной солонке! Всю тащи, а там посмотрим! И сними с плиты кашу!!! КАК ПРИГОРЕЛА?!

Грин умчался в недра кухни спасать кашу, по пути чуть не сбив исполнительного бельчонка, тащившего здоровенную миску с пирожками и солонку с торчащей из неё ложкой, больше напоминающую размерами кастрюлю. Взяв у парнишки миску, я отобрал себе в дорогу несколько пирожков, завернув их в чистую холстину, и принялся насыпать в маленький берестяной туесок соль, предварительно перемешав её с перцем, как часто делают у нас на Севере. Тиль старался помогать мне, крутясь вокруг с солонкой. Внезапно из-за угла вылетел вернувшийся повар и таки сбил попавшегося ему на пути Тиля. Бельчонок полетел на пол, весь обсыпавшись солью, под гневные вопли своего наставника.

 - Ах ты никчёмный мальчишка! Что ты всё под лапами путаешься, я тебе сколько раз говорил – не стой на пути! Негодный диббун, всю соль рассыпал! Ох, беда-несчастье, это ж к ссоре! Что ты там копошишься, отряхнись, чучело, и иди умойся, пока соль в глаза не попала! Ты и так как слепой на кухне! И не трогай ничего, от тебя одни убытки!

Бедный бельчак, вскочив и отряхнувшись, убежал куда-то внутрь, чихая на ходу. Я проводил его сочувственным взглядом. Брату Грину бы не поваром в аббатстве быть, а легионом в Нордвальде командовать. Сам же повар, не переставая громко сетовать на неуклюжесть подчинённого, погоду, продукты, лук, старость (вполне ещё мнимую), аббата, хищников и просто так, продолжал разбирать продукты. Наконец провиант был рассортирован, упакован и сложен в мою сумку, отличная лопуховка из той самой бутыли плескалась под самой пробкой в моей фляге, а солнце поднялось совсем высоко. Пришла пора прощаться.

 - Благодарю вас, брат Грин. Теперь мне пора. Я должен освободить Колина, да и остальных бедолаг, что томятся в неволе. Мира без войны не бывает. Прощайте.

 - Да пребудут с тобой Великие Сезоны, Нибелунг! Я верю, что ты вернёшься с Колином и победой. Пусть удача сопутствует тебе, а мои припасы помогут скрасить скитания. Мы будем тебя ждать… Ах ты негодник, а ну, куда полез! Положи немедленно, вор бессовестный! От я тебя!!

Последние реплики относились уже к Тилю. Видя, что строгий наставник увлечён мною, бельчонок запустил лапку в какой-то горшочек на тумбе, в котором, очевидно, обретались засахаренные каштанчики, и теперь, пристыженный, потупившись, печально опустил хвост и ушки, всем своим видом выражая раскаяние. Но мне было видно, что его щёчки раздулись от спрятанных за ними каштанов.

Зашёл к аббату. Старый настоятель печально взглянул на меня и вздохнул.

 - Ты уже уходишь, друг мой? К сожалению, горе снова посетило нашу обитель. Мир нарушен, четверо из нас никогда больше не увидят красных стен. Наш Колин в беде, и жителям Цветущих Мхов вновь грозит жестокая опасность. Мне очень жаль, что ты вновь покидаешь нас по столь скорбному поводу, но я искренне верю, что тебе удастся освободить своего приёмного сына и несчастных, томящихся в плену в неведомых землях. Только Великие Сезоны знают, сколько времени продлится твой поход и какие опасности будут подстерегать тебя на твоём пути, но помни – сколько бы сезонов ни прошло, мы все будем ждать тебя в нашем аббатстве, и верим, что ты вернёшься не один. Пусть дух твой будет крепок, а меч остёр. Иди, Великий Лорд Нибелунг, и да пребудет с тобою удача…

ГЛАВА 3. ВНОВЬ В ПУТИ

…Жаркое послеполуденное солнце густым потоком лучей стекало с неба, прогревая дорожную пыль, что шелковистым бархатом стелилась под лапы. Слабый ветерок трепал тёмную зелень придорожных кустов и заставлял сонно кивать раскидистые ветви деревьев, словно бы бормотавших листвой в полудрёме мне в спину какие-то пожелания. Кольчуга под плащом нагрелась, толстый поддоспешник и густой мех не добавляли прохлады. И только пичугам и кузнечикам было всё нипочём, их трели и звон разносились в плотном от зноя воздухе, славя самый пик лета. Ставшие родными красные стены давно уже скрылись позади, опустившись в изумрудную пену Леса Цветущих Мхов. Передо мной в дрожащем мареве вдаль уходила бело-жёлтая раскалённая лента дороги в обрамлении стен деревьев, дававших хоть какую-то тень и прохладу. Минуты сливались в горячие часы. Где-то слева среди крон уже должны были стоять руины часовни Св. Ниниана, давно поглощённые лесом. Через некоторое время мой острый нюх уловил свежесть, возвещая близость реки. Повеяло прохладой, зелень стала сочнее, и вот впереди заблистала на солнце спокойная гладь реки, что пересекала сухую ленту моего пути. Несмотря на ширину этого притока, оба берега соединял крепкий широкий мост, выстроенный несколько сезонов назад артелью бобров, поселившихся несколько выше по реке и пару раз бывавших в Рэдволле. Перед тем, как перейти водную преграду, я сделал небольшой привал в тени раскинувшихся по берегу над прохладными водами кустов. Наскоро перекусив пирожком с совершенно растаявшей на солнце сладкой начинкой и отведав из фляги лопуховки брата Грина (хорошааа!), я ступил на мост. Толстые смолистые доски скрипели и липли к лапам, горячие от солнца. Дойдя до середины, я оглянулся. Водное зеркало играло мириадами солнечных бликов, словно капельки горячего света, падая в свежую воду, застывали в её прохладе чешуйками золота. Было очень ярко и красиво. Другой берег встретил меня прохладой ивняка, полоскавшего свои гибкие ветви в прохладных струях. Несмотря на середину лета, река почти не обмелела, потому что часто шли дожди. И вновь пыльная дорога увлекает меня от живой влаги всё дальше на юг, всё сильнее забирая вверх. Справа над лесом встали массивные зубья Западных гор, чья гряда надёжно хранила все сухопутные подступы к Саламандастрону. Было бы интересно побывать в легендарной Огненной Горе… Но мне бы там было всё же слишком жарко, уфф. Несмотря на то, что день уже клонился к вечеру, окрашивая горные склоны  в медовые тона, солнце продолжало издеваться над уроженцем Севера. Можно было бы, конечно, снять броню, но я всё ближе подбирался к опасным землям, да и привычка никогда не быть незащищённым брала своё. Глотнув лопуховки и поправив на плече сумку, я двинулся дальше. Здесь, в предгорьях, устремлял свои тёмные кроны к закату сосняк. Почти чёрные шапки ветвей величаво покачивались в головокружительной выси, на нагретых медно-красных стволах капельками вытопилась смола, горя настоящим янтарём в косых лучах вечернего солнца и источая свой терпкий аромат, столь любимый мною. В моих родных северных лесах много высоких сосен и раскидистых елей, могучих, словно прожитые ими века, кедров и драгоценных лиственниц с пушистой хвоей, чья древесина, применяемая для строительства домов, не горит, не боится сырости  и держит воздух жилища свежим и чистым. Накатила грусть. Вспомнилось детство, закаты на Утёсе Вечности, такие же огнистые стволы, казавшиеся мне ещё более высокими…

…Выскользнувший из-под лапы камень разогнал дремотно-созерцательное состояние. Солнце неспешно закатывалось за горную гряду, устроив на горизонте пожар. На потемневшем востоке иголочными проколами в синем бархате небес блеснули первые звёзды. Пора бы подумать мне о ночлеге. Нос уловил запах дымка. Помнится, отец Доминик говорил, что здесь в междуречье неподалёку от дороги стоит деревушка, в которой часто останавливаются торговые караваны. Свернув в разом помрачневший без солнца, зато ставший более прохладным лес, я через несколько минут вышел к околице небольшого села. На его улицах было пусто, в окошках мерцали огоньки. Из большого деревянного дома с вывеской, изображавшей кружку и колос, доносился шум, в окнах деревенской таверны ярко горел свет. Что ж, самое место, чтобы перекусить и отдохнуть, ведь на рассвете – снова в путь. Взойдя на невысокое крыльцо, я потянул на себя дверь и вошёл. В трактире было шумно, пахло овощным рагу и крепким элем, кто-то слева от двери ссорился и уже примеривался заехать кружкой в ухо противнику, трактирщик громко обещал выкинуть вон обоих… При моём появлении все замолкли, в страхе воззрившись на грозного хищника в полном боевом облачении, невесть как оказавшегося в их уютной деревушке. Послышались испуганные вскрики, трактирщик схватился за кочергу, кто-то со звоном уронил тарелку. От произведённого эффекта я невольно ухмыльнулся, обнажив свои немаленькие клыки, чем ещё больше напугал лесных жителей. Обстановку разрядил толстый мыш в домотканой рубахе с вышитым воротом, воскликнувший:

 - Да это же рэдволльский лорд!

Ему тут же возразили заплетающимся от обильных возлияний шёпотом откуда-то из дальнего угла:

 - Дурень, лорды только в Самадала… Ламасада… Салдаманастроне этом, или как там его!  Там зайцами огромный барсучище правит, лордом называется! А в Рэдволле аббат главный.

Неунывающий толстяк мигом возразил умничающему пьянчужке:

 - Лунпо, старый пень, говорю же тебе, это тот самый волк, что пришёл в аббатство много сезонов тому назад. Он ещё обороной Рэдволла в последней войне командовал! Я прошлой осенью был у них на Дне Названия, ух и вкуснотища! Целый бочонок сливовой настойки выпил! Ну и вещь, особенно с ревеневым суфле… Гм, о чём это я… А, так я столько рассказов про это наслушался, пока пироги ел с элем! Он у них густой, ароматный!

- Хто, волк?!

- Да не волк!!! Эль! А волк к ним с Севера самого припёр… пришёл, точнее они его где-то в чаще подобрали перед Войной, а он всамделишным лордом оказался, то бишь правителем своей глухома… земли! Да ты на мех его посмотри, у нас таких не водится! Неее, не альбинос! Не тряситесь, мужики, он нас не тронет, он только нечисть бьёт! Говорят…

Ах ты старый сплетник! Только и думаешь, что б пожрать да байки потравить! Тебя б тогда на стены… А впрочем, хорошо, что разрядил обстановку, лесной народ немного расслабился, с любопытством буквально ощупывая меня взглядами (ну ещё бы! Яка зверушка! Почва для сплетен теперь на год вперёд!).  Пригнув пониже голову, чтобы не удариться о низкий для меня потолок, я решительно шагнул к стойке попятившегося трактирщика и заказал себе что-нибудь поесть. Найдя свободный столик и усевшись за него, я внимательно и с интересом обвёл взглядом таверну. Большой, неплохо освещённый зал, закопчённые столбы подпирают расчерченный балками потолок, прочно сколоченные массивные столы и стулья, притихшие за ними селяне – в основном мыши в холщёвых штанах и рубахах, несколько белок, кротов. Толстый болтун, узнавший меня, уже что-то оживлённо шепчет соседям по столу, украдкой косясь в мою сторону. Небось перевирает благодарным слушателям мою историю. Сейчас ещё и про Хельгу мою начнёт сказки грустные сочинять. Уже начал, судя по сострадательным взглядам в мою сторону. Я с яростью уставился на него. Ух, так бы и откусил жирному брехуну башку вместе с длинным языком. Встретившись со мною взглядом, мыш-сплетник внезапно поперхнулся и резко умолк, после чего опустил глаза и неожиданно сильно заинтересовался остывшей похлёбкой, а его собеседники сделали вид, что обсуждают свои дела. Но всё равно все исподтишка глазели на меня. Внезапно мой взгляд остановился на дальнем столике у стены, как раз под светильником. Точнее, на том, кто за ним сидел, уставившись в кружку. Старый, потрёпанный жизнью, худой и жилистый крыс самого подозрительного вида. Нечисть среди мирных зверей! И никто почти не обращает на него внимания. При виде крысака шерсть на затылке против воли поднялась, губы дёрнулись в подавленном оскале. Что-то тут не так. Окружающие не относятся к нему как к врагу, несмотря на близкие нападения морских крыс. Как странно… надо бы выяснить. Тут как раз подоспел мой заказ на двух расторопных тонких лапках – мышонок, очевидно, сын трактирщика, принёс мне большую тарелку похлёбки, краюху хлеба и рагу с блюдцем кислой капусты. Составил всё это передо мной на стол и, метнувшись к стойке, притащил высокую деревянную кружку с элем и готовился ускользнуть обратно, но я придержал его легонько за рубашонку. Испуганный мышонок, крошечный по сравнению со мной, уставился мне в лицо расширившимися от страха глазёнками. Легонько улыбнувшись ему, старательно скрывая клыки, я как можно мягче спросил:

 - Скажи-ка, дружок, а что это в вашей мирной таверне делает крыса?

Парнишка, впрочем, ответить мне не успел, как к нему на подмогу тут же приспел отец. Хорошо, без кочерги. Увидев, что я не отпускаю от себя его отпрыска, он моментально подбежал и встал между нами.

 - Мой сын что-то не так сделал, господин? Если он что-то пролил…

Мысленно усмехнувшись неожиданному собеседнику, я завязал разговор.

 - Не беспокойтесь, милейший, ваш сын сделал всё прекрасно. Я просто спросил у него, что это в мирном селении делает крыса. Вы же наверняка прекрасно осведомлены о всех происходящих в округе событиях?

Польщённый добрым отзывом о своём чаде и явно любящий побалагурить с умным видом трактирщик сразу клюнул на немудрящую лесть.

 - Благодарю вас, господин, о да, папаша Банго всё слышит, что в округе делается. Ко мне же разные звери приходят, и каждый свою историю несёт. Не подумайте, что я сплетни собираю, о нет, я всегда говорю чистейшую правду, вот хотя бы Зальда спросите, ко мне все за новостями ходят, а не только выпить да поесть, о нет.

 - О, ну что вы, милейший Банго, разве можно сомневаться в вашей честности и осведомлённости! Вот скажите, а что слышно про набеги? Говорят, у вас тут поблизости крысы-пираты настоящий разбой устроили, рабов уводят, деревни разоряют?

 - Ох, благодарю вас за добрые слова, дорогой господин, вы, право же, очень добры! Ооо, набеги тут происходят уже который сезон, да какие! Тут прямо рядом, на берегах Южного Потока, проклятые крысы посеяли настоящий ужас! Селения жгут, зверей мирных, детёнышей малых в полон на лодках своих растреклятых увозят! Ко мне в таверну и уцелевшие жители наведывались, да, сэр, и такие были! Вот, например, не так давно последний набег прошёл, летом этим, до нас добралась одна водяная мышь, старик совсем, сумел в погребе отсидеться, так говорит, что их деревушку, а она, милостивый господин, в лесу, не на берегу была! Так вот, деревушку, говорит, с землёй сравняли, всех, кто сражаться пытался, побили без жалости, а остальных в рогатки заковали – и угнали! И противостоять им никто не может, и понять, где их логово окаянное, тоже! У нас тут в начале лета как раз несколько воинов проходило, рэдволльцами назвались, так они этим же у меня интересовались, а обратно так и не проходили. Главный их, мыш молодой, с мечом ещё таким грозным на боку, всё подробности выспрашивал, старика-старосту тоже навещал, эх, тихой ему ночи в Тёмном Лесу, старосте-то, преставился, болезный, седмицу тому…

Услышав о рэдволльских воинах, я моментально напрягся.

 - Как ты всё красочно да подробно рассказываешь, почтенный! А скажи мне, куда эти воины пошли? Они о себе что-то рассказывали? Как выглядел этот молодой, с мечом?

 - Да помнится, говорили они, что их Рэдволл послал с мерзопакостью пиратской разобраться, не то они сами пошли… Да командир их, что всё выспрашивал, ну, молодой такой офицер, красивый, статный, в броне сверкающей, а на боку меч в ножнах простых висит, но видно, что оружие хоть куда! Да и воины его не с голыми лапами были… Три мыши с ним было да белка такая, с острым взглядом и пушистым хвостом. Это как раз перед последним набегом было.

 - А кто в набеге участвовал, тебе не известно, мудрый Банго?

 - О, да, конечно, разумеется… кхм-гкм, ну, кто конкретно в тот раз грабёж учинил, я малость запамятовал, понимаете, работа всё, день и ночь, даже присесть некогда, но зато я знаю, кому о проклятущих пиратах известно больше всего. Вооон, милейший, у той стенки, прямо под лампой, старик-крыса сидит? Он хоть и крысиного роду-племени, но враг им непримиримый, ох, и обидели они его когда-то… Да вы хоть сами можете его спросить, пусть он вам расскажет о том-о сём, он и в этих разбойниках морских разбирается, как никто иной. А имечко у него такое, что порядочному мирному зверю и не выговорить, ну да он сам вам его скажет! Да, сэр, так вот, приятно было поговорить с умным зверем, если что нужно узнать – так старый Банго всегда к вашим услугам, да, сэр!

Распрощавшись с говорливым трактирщиком, я, прихватив свою кружку и ещё целый кувшин местного эля (не аббатский, конечно, но тоже неплох), подсел к крысу, стараясь не думать о нём, как о нечисти. Тот поднял на меня мутный от выпитого взгляд и без малейшего интереса (или хорошо его скрывая) уставился мне куда-то на шею. Не зная, с чего начать, я щедро пополнил его кружку из кувшина.

 - Хороший здесь подают эль… после долгой дороги самое то.

Ответ крыса был прямолинеен и совсем трезв.

 - Ты что-то хочешь знать?

Решив больше не тянуть время, я спросил:

 - Говорят, ты много знаешь о пиратах? Ты можешь рассказать что-то про тех, кто устроил последний набег? О том, откуда они приплывают?

 - Пираты… О дааа, я много о них знаю… Моё имя Керунист. Твоё имя мне известно, ведь ты положил немало моих сородичей-крыс… Впрочем, это лучшее, что можно сделать по отношению к ним… Да, я очень хорошо знаю, кто устроил последний рейд. Но расскажу всё по порядку…  Родился я недалеко от берегов славной реки Мшистой. Моим отцом был сам Марфедель Быстрая Сталь, вождь племени. В те далёкие и одновременно недавние времена наше племя было сильным и процветающим… (крыс глубоко вздохнул). Те времена ушли безвозвратно. Однажды наше племя постигла страшная беда – неведомый мор, выкосивший не меньше половины племени, а половина оставшихся от слабости не могла удержать саблю… Тогда-то я, наследник воинов-правителей, получивший хорошее воинское воспитание, принялся изучать лекарское дело, ибо единственной уцелевшей целительнице было сезонов больше, чем она помнила. До Беды мы правили обширными территориями, многие деревни лесных жителей платили нам дань. Несмотря на то, что мы были для них завоевателями, их обитатели не были забитыми рабами. Они платили нам ежегодную дань вполне мудрых размеров, установленных ещё прадедом Рундабельдом Завоевателем, мы же защищали их от других племён крыс, значительно более диких и жестоких, поэтому лесные жители и не пытались почти никогда убежать из наших владений. Мои прадед, дед и отец смогли наладить хорошую, сытую жизнь, укреплявшуюся успешными походами в дальние земли. После Беды же мы утратили большую часть владений, теснимые жадными соседями, мы смогли закрепиться на берегу Мшистой, сохранив лишь два-три полупустых после морового поветрия посёлка-данника. Сил ополовиненного племени хватало лишь на глухую оборону и добычу пропитания, обнаглевшие племена соседей постоянно испытывали нас на прочность, сожгли и разграбили одну деревню. Воины, некогда многочисленные, приносившие из дальних походов богатую добычу, стали защитниками и охотниками, да и оставалась их лишь горстка, все, кто мог, занялись рыбной ловлей, оставшиеся поля давали слишком мало хлеба, чтобы есть его каждый день. Мой отец, неутомимый воин, так и не оправился после дыхания болезни, выздоровление шло медленно, он был очень слаб. Тогда-то и объявился в наших краях пиратский капитан Бешеный Крэдли, вождь племени морских крыс, кочевавших по океану на нескольких кораблях и пристававших к берегу, только чтобы пограбить. Он пришёл по реке на грубо сколоченных лодках с низкой осадкой, очевидно, оставив корабли в устье. Сначала он разогнал соседнее племя речных крыс, но они в большинстве своём успели уйти в лес, нам же отступать было некуда – со стороны леса мы уже много сезонов были осаждены  другими племенами, а переправиться через реку не успели. Битва была жестокой и короткой, разгромив немногочисленных наших воинов, пришлецы толпой ворвались в наши селения, лёгкая деревянная крепостца, выстроенная на берегу, пала в считанные минуты. Всех, кто не был воином или больше не мог сопротивляться, забивали в колодки, остальных жестоко убивали. Сам жирный Крэдли наблюдал за побоищем с лодки из-под паланкина. Когда пали последние воины, защищавшие нашу крепость, а сама крепость запылала, мы остались одни в своих господских покоях, куда я вернулся, чтобы защитить родителей. Я встал в дверях с мечом, готовый защищать семью до последней капли крови… Двух сунувшихся неопытных крыс мне удалось убить, но потом меня копьями загнали внутрь и вдруг отступили. К нам в комнаты ворвался со своими головорезами Бангр – офицер и правая лапа Бешеного Крэдли, некогда живший со своей шайкой на наших границах и разгромленный моим отцом за бесконечно жестокие разбои и поджоги. Тогда ему удалось уйти, и никто больше не слыхал о нём до прибытия Крэдли. Опытный, закалённый в сотне боёв воин, но настолько  подлый и мерзкий, что о таких у нас говорили: «не достоин носить клинок», он просто отшвырнул меня с пути. Но моё отчаяние было столь велико, что мне удалось не только парировать его атаку, но сойтись с ним в схватке. За несколько мгновений он потерял три пальца на левой лапе, а я упал, обливаясь кровью из огромной раны. Бангр счёл меня мёртвым, но я был жив. Ярость смертельной схватки и шок придавали мне сил, и я не потерял сразу же сознания. Лёжа в остывающей луже собственной крови, я смотрел, как эта жестокая мерзкая тварь, перевязав лапу лоскутом, набросилась на моих родителей. Шатающийся от слабости отец встал на его пути, подняв некогда сверкавший разящей молнией меч, но Бангр тут же выбил его из лапы отца. Смеясь, он ударил безоружного своим мечом, и ещё, и ещё… Мерзкая трусливая погань, когда-то в ужасе бежавшая через леса от Марфеделя Быстрой Стали, теперь добивала его, обезоруженного и обессиленного, на полу родного дома. Моя мать, храбрая и сильная Раннивальда, в одну минуту потеряв на глазах сына и мужа, с воплем отчаяния и ярости набросилась на Бангра, но встретила лишь острие его меча… А он хохотал, ликуя, что отомстил тому, кто когда-то пресёк его злодеяния… Я милосердно потерял сознание. Не знаю, что меня спасло, то ли крепкая кольчуга и спешно поддетый под неё толстый зимний поддоспешник, то ли лютая ненависть, то ли боль души, слишком сильная, чтобы отпустить меня в Тёмный Лес к родителям, только я выжил. Как – не знаю, но когда я достаточно окреп, то ушёл с жутких обугленных и обагрённых кровью развалин – да, в тот чёрный, как пропасть за Адскими Вратами, день, когда моя семья и моё племя погибло, а я лежал без чувств у тел отца и матери, пошёл сильный ливень, словно сами Великие Сезоны оплакивали свершённые ужасы, он-то и затушил полыхавшую крепость и не дал мне сгореть. Похоронив родителей, я ушёл в белый свет, не разбирая дороги и направления. Только короткий меч и лекарская сумка, невесть как уцелевшая в том кошмаре. Я шёл, то ли ища отмщения, то ли собственной смерти, шёл, пока не падал от изнеможения, потом приходил в себя и шёл дальше. Так было целый сезон. Жизнь потеряла для меня всякий смысл, а смерть упорно бежала от меня, не желая облегчить моих страданий. Броситься же грудью на собственный меч мне было мало – я хотел погибнуть в бою, убивая врагов. Понимая, что мне, еле передвигавшему с голодухи лапы, никогда не добраться до Бангра и Крэдли, я хотел лишь одного – скорее встретиться с родителями у Вечных Врат. Но однажды ночью, когда я вновь свалился от усталости и голода, вместо черноты или ставших привычными кошмаров я увидел необычный сон. Я стоял в лесу на какой-то светлой широкой дороге, убегавшей вдаль, а по ней мне навстречу шёл высокий воин-мышь. Странно, ведь я – крыса, природный враг мышей, хотя врагом им так и не стал. Между тем мышиный воин приблизился ко мне, и я почувствовал… сожаление, сочувствие и одновременно приветливость, что ли… А мыш заговорил. Его слова намертво врезались в мою память, словно высеченные изнутри на моём черепе. Он сказал странный стих:

«Когда от горного огня в просторы моря

Армада сводная направит грозный бег,

Нехищный хищник отомстит за горе,

Врага беспалого отправит в ад навек».

Потом он повернулся ко мне спиной, и вдруг всё померкло. Когда я проснулся, то помнил всё от первого слова до последнего. Смысл четверостишия был для меня загадкой, но после этого я словно получил вторую жизнь. Я верил, что это был не простой сон, и что «беспалый враг» - это Бангр. Этот сон полностью изменил моё существование, я стал изо всех сил стараться дожить до часа мести. Тогда же я дал себе клятву – никогда не причинять боль и горе никому, кроме врагов. С тех пор я путешествовал по свету, зарабатывая себе на жизнь целительством. Конечно, мне нередко приходилось браться и за меч, но всегда для самозащиты. Лесные жители меня, как крысу, гнали, нередко пытались и убить – я не могу их за это осудить… Что ж, я не удивлялся такому отношению к своей породе…  К соседям-крысам я не совался. Но всё же мне удавалось находить общий язык, особенно, когда я оказывался единственным лекарем в округе. За свою жизнь я побывал и в Южноземье, где видел рождение Джахангировой орды, и в Северных Землях, жил на востоке, побывал не раз и у Саламандастрона, увидеть который всегда мечтал, к тому же подозревал, что именно он упоминается в пророчестве под «горным огнём», но тогда было ещё не время. Однажды я пришёл в Рэдволл. Был конец осени, дул пронзительный ветер и шёл снег, и меня впустили, хоть и отнеслись насторожённо. Когда я вошёл в главное здание аббатства, то окаменел – в изображённом на гобелене воине я узнал того воина-мышь из своего сна, что подарил мне надежду. Теперь я знаю о Мартине-Воителе и о том, что в его словах нельзя сомневаться, но тогда это было как гром среди ясного неба. Рэдволльцы только головами качали да вздыхали, слушая мою историю… Надо же, Мартин, гроза хищников, явился крысе… Тогда я уже понимал, что стал «нехищным хищником». И вот с тех пор я брожу по свету, время от времени бывая у Драконьей Горы, и всё жду, когда же соберётся та армада, которая приведёт меня к логову Бангра и Крэдли, где бы оно ни находилось…

ГЛАВА 4. ВОДА И КАМЕНЬ

А между тем в логове Крэдли всё было спокойно. Скоро должен был прийти новый корабль с невольниками из последнего в этом сезоне набега под командой капитана Мольда  - Крэдли не поплыл в этот раз лично, негоже уже королю ходить в каждый пустяковый рейд за прямоходящим скотом, да и после последнего похода он ещё не отдохнул. Сам Бешеный Крэдли восседал на своём резном троне за заставленным снедью и винами столом и предавался воспоминаниям за кружечкой мальвазии. Из более мелкой посуды он никогда не пил, а тарелки его размерами напоминали небольшие противни – пиратский король любил хорошо поесть. Жуя пирог и меланхолично потягивая доброе вино, он вспоминал, как много сезонов назад, став капитаном небольшой шхуны, благодаря своей наглости, удачливости и жестокости быстро набрал силу. Уничтожив в морском бою в абордажной схватке другого пирата, он стал хозяином уже двух кораблей, и покатилось… К предприимчивому и неизменно удачливому в бою и добыче капитану потянулись негодяи и мерзавцы со всего Океана. Его подлость, изворотливость и беспринципность позволяли обставлять даже своих коллег-пиратов. Впрочем, вскоре никто уже не смел ставить себя ровней пиратскому адмиралу, с целой эскадрой кораблей бороздившего моря и нападавшего и на купцов, и на пиратов, и на прибрежные поселения. Сам Крэдли, несмотря на целый флот, бывший в полном его распоряжении, неизменно самолично участвовал в схватках, ибо больше пьянящего грога он любил чужую кровь и боль. Безжалостный и неуязвимый в бою, он ещё в молодости заслужил прозвище Бешеного, но вскоре оно  приобрело несколько иной смысл – от безнаказанности и вседозволенности у кровожадного флотоводца совсем «сорвало рули», и он принялся упоенно громить всех подряд – и врагов, и бывших союзников, и партнёров, и тех, кто пытался сохранять нейтралитет… И в каждой резне участвовал сам. Вот в одном таком побоище он и попал под чужую сталь – вражеский меч искалечил ему нижнюю лапу, и безудержный пират на целый сезон слёг в койку. Тогда-то, зверея от скуки, он и пристрастился к обжорству и с тех пор не изменял своей привычке никогда. Отсутствие движения, лень и обильная жирная пища привели к тому, что могучий боец обрюзг и растолстел. Всё чаще его лапа тянулась не к богато изукрашенной рукояти меча-скъявонны, а к короткому широкому ножу, которым он накалывал пищу. К тому же после ранения он стал заметно хромать на изувеченную лапу, его движения, прежде стремительные и лёгкие, приобрели тяжесть и неповоротливость. И, достигнув максимума мощи на море, он решил закрепиться на суше. И он стал подыскивать место для своей будущей твердыни. Но нигде на берегу он не находил места, которое бы полностью удовлетворяло его желаниям. И тогда он вспомнил про небольшой архипелаг из пяти относительно больших и россыпи совсем  мелких островов в Западном море, за Зелёным Мельстремом – страшным течением, утянувшим в пучину водоворота его отца вместе с кораблём. На островах уже были пиратские базы. Выбрав самый большой из островов, обширный, относительно ровный и зелёный, он выбил с него устроившего там гавань пиратского капитана и безраздельно завладел островом. Вот тогда-то и начались его рейды за рабами. В одном из таких рейдов к его головорезам присоединился Бангр, тогда – бегущий от мести своих сородичей простой разбойник, благодаря своей невероятной хитрости, подлости и коварству, качествам, столь ценимым самим Крэдли, быстро ставший его приближённым, наперсником, офицером.  Отяжелевший Крэдли всё чаще наблюдал со стороны, как его верный головорез без пощады расправляется с теми, кто посмел ему, Крэдли, противостоять. А после того, как в одном из набегов Бангр отомстил своим гонителям, тот и вовсе стал преданней тени. Огромная орда пиратов Крэдли приводила множество рабов, и на захваченном острове появились каменоломни, раскинулись засеянные поля, и спустя несколько лет неприступными отвесными скалами воздвиглись стены его цитадели. Выстроенная на большом мысу, крепость окружила его стенами по всему периметру, от самой воды. Узкий перешеек, соединявший полуостровную твердыню с остальным островом, был перекопан широким рвом, через который опускался массивный подъёмный мост. Крэдли нарёк её Раттебергом. Даже пока шло ещё строительство и стены не были закончены, а большинство пиратов участвовали вместе со своим главарём в очередном набеге, никому из позарившихся на замок пиратских капитанов не удавалось взять его штурмом. А после того, как покушавшиеся на крепость Крэдли были безжалостно истреблены вместе с командами, нападения и вовсе прекратились. Однако на соседних островках другие капитаны всё равно устаивали базы, ибо уж очень удобен был укромный архипелаг, и Крэдли им не мешал – он сам не знал почему. Иногда ему хотелось смести их, оставшись единоличным повелителем здешних вод и островов, но ему нравилось, что остальные пиратские вожди живут в постоянном страхе перед ним и заискивают, а он, лично он, великий Бешеный Крэдли, позволяет им жить на его архипелаге. Шло время, его силы росли, и пиратские капитаны один за одним признали его своим некоронованным королём, властителем Пиратского Архипелага Крэдли. С тех пор они, словно верные вассалы, делали то, что он просил, а он делился с ними крохами со своего стола. Ему нравилось быть милостивым королём. Милостивым к прихлебателям, но не к рабам. Не было участи хуже, чем жизнь его раба. В поте лица, почти без еды и отдыха, от зари и до глубокой ночи несчастные звери обрабатывали поля, корчевали леса, заготавливали дрова, ломали камень… Тем рабам, кто ловил рыбу в лодках у берегов, завидовали, ибо они могли хоть немного сидеть в своих лодках, но если улов был меньше установленных размеров – а рыбы у острова было немного, корабли отпугивали косяки, - то рыболовов ждали плети. А из измождённых голодом и непосильным трудом тел бичи быстро выбивали жизнь. Но что за ценность такая – жизнь раба Крэдли! На смену отмучившимся привозили целые корабли новых кандальников. И те, кто на своей шкуре начинал постигать всю тяжесть рабской жизни, поначалу остро завидовали тем, чьи тела зарывали в овраге, а потом смирялись. Даже на эмоции нужны силы, а сил не оставалось ни на что. Недавно попавшие в жестокую кабалу звери неистово мечтали о свободе, но все побеги неизменно заканчивались жесткой расправой над беглецами. Единственный раз, когда рабу удалось уйти с острова, вселил было в сердца невольников искру надежды на удачный побег, но вскоре выяснилось, что беглеца поймали другие пираты. То, что Крэдли сотворил с несчастным после того, как его передали обратно в крепость, напрочь отбило даже мысли о побеге, вселив в души и умы рабов ужас и покорность. А недавно Крэдли из очередного удачного набега привёл много свежих рабов, ещё не превратившихся в бессильную ветошь от работы и бескормицы. Почти все покорились и уже втянулись в работу, лишь некоторые упрямцы ещё ерепенились, смея перечить его, Крэдли, воле. Одним из таких непокорных был молодой раб-мышь, отчаянно сопротивлявшийся пленению и уложивший нескольких его бойцов. Похоже, раньше он был воином, и не из простых кнехтов, и сейчас пытался бунтовать, даже чуть было не подрался с надсмотрщиком – ну да ничего, кнут Визкода и голод быстро сделают из него покладистую вещь, а нет – так одним наглядным уроком для рабов будет больше. Публичные расправы над строптивыми невольниками Бешеный Крэдли называл «представлениями». А актёр из непокорного мыша вышел бы отличный…

…Вот уже целую луну он корчует пни для нового поля в рабстве у проклятого крысака. Он, воин Рэдволла, приёмный сын Великого Лорда! Теперь раб, и всё, что он слышит в свой адрес – это проклятия и свист хлыста, выбивающего дух каждым ударом. А на удары Ризкод не скупится… Но он никогда не покорится участи безгласной вещи! Пусть провалятся в Адские Врата Крэдли, Визкод и его кнут вместе с островом! Лучше умереть, чем корчевать пни для этих грязных тварей! Хотя с таким питанием и обращением Мрачный Зверь не заставит себя долго ждать…

…Колин распрямился и утёр пот. Тут же хлыст ошивавшегося неподалёку надсмотрщика со свистом перечеркнул его спину, прикрытую лишь драной робой. От жгучей боли захватило дыхание, на глазах от неожиданности выступили слёзы, лапы сжались на древке лопаты – так бы с развороту снёс поганому крысу плешивую башку! Но что толку… Не в этот раз, нет, он не доставит своей казнью удовольствия жирному Крэдли! Стиснув зубы и не вздрогнув от нового удара, распоровшего ветхую ткань и шкуру на спине, Колин вновь согнулся над неподатливым корнем. Ему, как самому строптивому, давали самую тяжёлую и грязную работу. За эти недели он сильно исхудал, потому что из-за частого неповиновения его постоянно лишали и без того невероятно скудной пищи. Измождённое тело было готово сдаться, но неукротимый дух воина не давал склонить голову перед угнетателями. Когда-нибудь он вгонит эту лопату по самый черенок в прожорливую пасть Крэдли, а Визкода удавит на собственном биче. Но сейчас время ещё не пришло… Стараясь не думать, что в таких условиях он, скорее всего, не доживёт и до зимы, он с хрипом навалился на лопату, выдирая корень из почвы. В его голову пришла мысль о том, что его приёмный отец будет его искать. В сердце затлелось искоркой тепло и всколыхнулась надежда. Отец… Пусть не родной и даже не мышь, он стал для маленького мышонка настоящим родителем. Его возлюбленная, прекрасная волчица, могла бы стать Колину приёмной матерью, но погибла в Великой Битве за Свободу. С тех пор белый волк стал для него самым родным зверем на свете. И теперь он наверняка будет искать его, уже ищет! И найдёт, обязательно найдёт, и никто не сможет остановить его! Пускай он приведёт сюда легионы далёкого Нордвальда и сравняет с землёй чёрные стены Раттеберга! С ненавистью оглянувшись на поигрывающего кнутом надсмотрщика, Колин продолжил работу…

ГЛАВА 5. ПЕРВЫЙ СЛЕД

Наутро я вновь выступил в путь, лишь только первые лучи восходящего солнца защекотали пухлые облака над лесом. Керунист остался в деревеньке. Когда я спросил, не желает ли он присоединиться ко мне в поисках врагов, он ответил, что время ещё не пришло и что он обязательно почувствует или узнает, когда пробьёт нужный час. Оставив странного крыса в таверне, я быстрым шагом поспешал к берегам Южного Потока. Утренняя прохлада бодрила разум и тело, я быстро продвигался через прибрежный лес. Вскоре мне стали попадаться пепелища речных посёлков, на некоторых кто-то пытался отстраиваться. Когда негодяи напали на мирных обитателей речных берегов, несколько посёлков успели уйти в лес, и сейчас вернувшиеся жители возвращались, потеряв сожжённые пиратами в отместку за упущенную добычу дома, но сохранив жизни. Трудолюбивый лесной народ как мог, восстанавливал свой мир после недавнего набега. Несколько раз я пытался расспросить жителей, но они пугались меня и относились с недоверием, ничего нового мне узнать не удалось. И никто даже не мог предположить, где находится пиратское логово и откуда приходит угроза. Приплывают по реке, похоже, из океана, откуда – неизвестно, да откуда угодно. Понимая, что получить нужные сведения можно было бы только от самих пиратов, я горько пожалел, что не могу взять «языка». Как выяснилось, преждевременно.

Капитан Мольд не любил рисковать своей шкурой понапрасну. Вот и сейчас, когда на плоскодонках причалили к речному берегу, готовясь напасть на вернувшихся из лесных убежищ зверей, он остался у лодок, отправив свою команду в набег – всё равно сами прекрасно знают, что им делать. Крысы и хорьки, бывшие в его пёстрой команде, глядели на него, капитана, с презрением, но приказа не ослушались – они любили кровавую охоту и поживу. Собственно, капитаном над прибившимся к новоиспечённому пиратскому королевству сбродом его сделали не отвага и бесшабашность, а приказ самого Крэдли, наградившего таким образом своего лизоблюда. И сейчас Мольд закусывал под раскидистым кустом у воды, пока его команда в обход по лесу приближалась к ничего не подозревающим лесным рохлям, и наслаждался покоем и безопасностью. По крайней мере, он так думал…

…Пройдя очередную отстраивающуюся деревеньку, теперь последнюю на этом берегу, ибо остальные восстанавливать было уже некому, я продолжал быстро продвигаться вдоль берега. Послеполуденное солнце жарило вовсю, но под деревьями и уводы было прохладно. Я то углублялся в лес, то вновь шёл берегом. Никаких следов, никаких новых зацепок… Залитая жаркими бликами река была тиха и пуста. Хотя… Что это там?!

…Одетый в тёмный маскировочный плащ волк тенью скользил в прибрежных зарослях, не задерживаясь и не торопясь. Его расплывающийся в лесной светотени то тонул в зарослях, то вновь появлялся на берегу. В очередной раз выйдя к воде, волк внезапно напрягся и впился взглядом во что-то на реке. Было видно, как под капюшоном шевельнулись уши. Спустя несколько секунд лесной воин растаял в густом подлеске…

…Пиратские лодки!!! Опять набег! Что делать – предупредить поселян или продолжать разведку? Но нельзя допускать гибели невинных жителей… Я узнал, что в случае тревоги они договорились сигналить друг другу дымным костром. Ближайшая деревня не так уж далеко, да и здесь берег небольшим мыском выступает в реку – увидят! Торопливо сгрёб охапку сухого валежника, надрал бересты, вытащил огниво. Несколько резких ударов – и я сунул загоревшуюся бересту в хворост. Сушняк мгновенно с треском занялся ярким огнём, обещая жарко и быстро прогореть. Бросив в него несколько толстых веток и корягу, я набросал на огонь побольше зелёной травы и полил водой. Густой белый дым столбом упёрся в безоблачное небо. Авось, увидят мой сигнал лесные жители и успеют что-нибудь предпринять или объединиться для обороны. Мне же нужно пробраться к лодкам – вряд ли их оставили совсем без охраны. Будет с кем мне поговорить…

В лесу отчётливо были видны следы прошедшей здесь только что стаи хищников. Царапины от когтей, следы лап, обломанные ветви кустарников и примятые травы красноречиво указывали путь к лодкам. А вот и они сами, вместительные плоскодонки, вытащенные носами на берег. Тихо и пусто. Внимательно оглядываю  береговые заросли, слившись своим плащом с листвой. Ага, кто это там так смачно потягивает прохладненькое из бурдюка под кустом? Жирный крысак, и явно чувствует себя в полной безопасности. Ну что ж, пойду поздороваюсь…

…Мольд допил разведённый водой холодный грог и сыто откинулся на пружинящие под спиной ветви куста и прикрыл глаза. Пояс с мечом, слишком тугой для его брюха, болтался на ветке. Какая разница, что думают о нём эти остолопы! Всё равно скоро они вернутся в Раттеберг, и его, умного капитана Мольда, самого удачливого и хитрейшего, ждёт щедрая награда от Крэдли! А пока так славно поваляться в теньке, пока эти дуболомы зарабатывают ему королевские милости! Да к тому же здесь ему никто не угрожает, ведь по близости никого нет…  Лёгкий шорох заставил его лениво приподнять веки, а в следующую секунду он застыл, окаменев от ужаса. Прямо перед ним, приставив к его брюху длинный меч, стоял огромный белый волк, и в его сапфирово-синих глазах Мольд прочитал ледяной почерк смерти.

…Крыс подрёмывал, чувствуя себя в полной безопасности, поэтому заметил меня, только когда я приставил к его жирному чреву меч. В его расширившихся глазах тёмным вихрем взвился ужас, негодяй словно примёрз к траве. Грозно рыкнув, я бросил в его перепуганную морду:

 - Не дёргайся, нидинг! Кто ты такой? Куда направились твои подельники?!

Крыс тускло запыхтел, пытаясь выдавить из сведённого страхом горла ответ:

 - Я… Я… Я просто лодки сторожу! Я…

 - Куда пошли остальные?! И не мямли! Я видел следы! ОТКУДА ВЫ ПРИПЛЫЛИ?! КТО ВАС ПОСЛАЛ?!!

Главный вопрос раскалённой струной натянулся в моей душе. Сейчас я узнаю, где томится мой приёмный сын!

Похоже, последние мои вопросы очень не понравились крысе.

 - Я… Они пошли куда-то в лес… Я не с ними, я просто лодки сторожу!

 Приставив меч к самым его зубам, я прорычал в искажённую страхом морду:

 - ОТКУДА. ВЫ. ПРИШЛИ?!!

Испуганно икнув и затравленно косясь на острие перед своим носом, крыс забормотал:

 - Мы… Приплыли по реке. Мы скоро уплывём! Мы больше не приплывём!

 - ГДЕ ВАШЕ ЛОГОВО?!

 - Мы… Издалека приплыли… По морю… Я не знаю, я просто лодки сторожу… я ничего не знаю!

 Судя по твоей весьма небедной одёжке, ты на последнего матроса, каким пытаешься выставить себя, похож мало. И знаешь наверняка больше, чем прикидываешься.

 - КТО ПОСЛАЛ?!

 - Король послал… Аааа скажу-скажу-скажу!!! Крэдли послал, он меня… то есть нас заставил!!! Это всё он, всё Крэдли!

Ага, тот самый Крэдли, что напал на земли Керуниста.

 - В этом сезоне вы уже были здесь и разорили несколько деревень. При этом вы напоролись на отряд из четырёх мышей и белки, в живых остался только один воин-мышь с отличным мечом с красным камнем в эфесе. Он попал в плен.  КУДА ВЫ ЕГО УВЕЗЛИ?!

 - Я… Я не знаю! Меня здесь тогда не было! Это Крэдли всё, он тогда плавал!

 - Сам король в поход ходил? ОТКУДА ВЫ ПРИПЛЫЛИ?!

Моё терпение стало истощаться. Перепуганные глазки крысака воровато бегали.

 - Нууу, ему скучно, наверное, стало… Он любит набеги… Приплыли… с островов, далеко…

 - С КАКИХ, ТЫСЯЧА БАРСУКОВ, ОСТРОВОВ?!

 - Я не знаюууу! Я просто матрос, меня заставили, я просто лодки стерегу, я не знаю пути! Отпусти меня, я не виноват!

 В этот момент за спиной что-то захрустело, и я на секунду обернулся. За кустами кто-то с ругательствами продирался через подлесок. В тот же миг опомнившийся крысак извернулся, вскочил, схватил свой меч и попытался ударить меня в шею, вопя о подмоге. Шутя отбив неуклюжий выпад, я с рычанием снёс поганцу всклокоченную башку. Не теряя времени, я шагнул на шум в заросли. Прямо передо мной стоял зачем-то вернувшийся крыс с коротким копьём. Прежде чем его лапы успели направить на меня оружие, острие Вольфклинга закончило его пиратский путь.

Вытирая меч лоскутом, я приблизился к телу крыса, так неосмотрительно переведшего допрос в казнь, и обыскал его. За пазухой негодяя я обнаружил свиток. Развернул – и у меня перехватило дыхание. Я держал в лапах подробную, хоть и несколько корявую, карту Западного моря. Карту, на которой был отмечен пиратский архипелаг и точный путь к нему в обход Ревущего потока. С картой лежала ещё одна засаленная бумаженция. Это оказался капитанский патент на имя капитана Мольда, подписанный самим «Его Величеством Королём Архипелага Пиратского и Повелителем всех его Капитанов Крэдли, Великим и Бешеным». Значит, говоришь, простой матрос и только лодки охраняешь? Хотя странно, почему капитан не пошёл со своей командой в набег, а остался у лодок. Неужели настолько труслив?

Сложив и надёжно спрятав карту за пазухой, я с мечом наголо бросился по следам пиратов. Когда я нагнал их, те как раз схлестнулись в яростной схватке с речными жителями. Мой сигнальный костёр всё-таки сделал своё дело – обитатели побережья успели подготовится… И, похоже, объединиться! Дымные столбы поднимались вдоль всей реки, созывая всех боеспособных, чтобы дать захватчикам совместный отпор.  Сводные силы почти всего побережья сдерживали натиск пиратов. Мирные, не привыкшие к войне жители гибли под вражескими умелыми ударами, но и разбойники несли непривычно большие для них потери и начали уже терять боевой дух – сопротивление отчаявшихся речников было свирепым. И по реке к ним плыли ещё несколько лодок с подкреплением из дальних посёлков. Ну что же, пора и мне помочь им в битве…

… Выпустив из арбалета стрелу в одного из негодяев, добивавшего сбитого на землю раненого ежа и крепко ухватив рукоять Вольфклинга обеими лапами, я с яростным рыком врубился с тылу в строй охотников за рабами. Древний меч мгновенными взблесками взлетал и падал, поднимался и колол, повергая пиратов наземь. Плюгавые хищники с воплями шарахнулись в стороны от огромного волка с длинным мечом, моментально смешав свои и без того нестройные ряды и  пытаясь выстроить оборону на новом рубеже. Чем сразу же воспользовались защитники Приречья, перейдя в отчаянное наступление. А я работал мечом, вертелся и парировал удары, не давая врагам разорвать расстояние между нами и навязывая им ближний бой, но следя, чтобы никто не зашёл за спину. Мысль о том, что такие же оскаленные подонки терзали и угоняли в неволю моего Колина, наполняла душу ослепительной яростью, и я вновь, как таёжный буран, взрывался круговертью точёной стали и раз за разом обрушивался всей своей тяжестью и мощью на воющих крыс и хорьков. Гневное рычание не переставая вырывалось из моей груди, а обагрённый меч всё разил, разил, разил… Чувствительный удар ужалил моё предплечье, но вражеский палаш не смог пробить кольчужное полотно. Ответным ударом я снёс врагу голову в мятом шлеме. Я вертелся, выстраивая вокруг себя стальную завесу, но всё же меня чуть не окружили. Высокий мощный крыс с коротким и широким мечом подкрался ко мне со спины, высоко занося сталь для удара. Как не странно, но я уловил лязг его доспеха за спиной и успел среагировать. Могучий пинок задней лапы в живот – и подлец, скрючившись, отлетел на несколько ярдов. Спереди же вражеский напор сильно возрос. Речные и лесные жители, получив подкрепление, перешли в атаку, отжимая негодяев назад. Хищники смешались и запаниковали, почуяв гибель, и стали хаотично отступать обратно в лес. Подхватив в левую лапу трофейный меч, я с утроенной энергией заработал клинками, словно волнорез стоя посреди потока врагов. Один из пиратов, то ли ласка, то ли тощий хорёк, вылетел прямо на меня. Поняв, что нить его жизни вот-вот обрежется лезвием судьбы, он с безумным воплем бросился на меня в атаку. Отчаяние удесятерило его силы, дикое желание жить заставило забыть обо всём. Он был во много раз меньше и слабее меня, но тем не менее я еле успевал парировать его молниеносные и сильные удары, оба меча в моих лапах звенели от напряжения. Я попытался срубить его диагональным ударом, но хорь ловко поднырнул под него, и клинок его меча метнулся мне прямо в глаза в бешеном и мгновенном выпаде. Моё счастье, что в левой лапе у меня был подобранный лёгкий вражеский меч, который я смог подставить под выпад. Если бы не это, я бы не успел вовремя довернуть тяжёлый Вольфклинг. Взвизгнув лезвием по моему второму мечу, вражеский клинок остриём глубоко пропорол щёку, едва не выбив глаз. Второго шанса убить меня я противнику, завязшему в глубоком выпаде, не предоставил. Отбив в сторону его меч, я выбросил снизу вперёд Вольфклинг в таранном ударе, насаживая врага на клинок. Согнувшись вдвое и захрипев, хорёк упал на землю…

Последние пираты скрылись между деревьев, преследуемые опьянёнными мщением воинами, а меня уже со всех сторон окружили защитники Реки, наставив на меня мечи и копья. Впрочем, мечей-то как раз было довольно мало – откуда дорогое боевое оружие воинов у простых рыбаков и крестьян? На меня со всех сторон смотрели рогатины, копья, дротики, топоры. Однако, в благодарности им не откажешь… Прямо передо мной стоял с тяжелым копьём пожилой и крепкий, как кряжистый дуб, выдр, явно предводительствовавший другими. Его голову охватывала окровавленная повязка, но единственный глаз смотрел из-под бинтов внимательно и спокойно. Его басовитый голос прогудел, словно чугунное било:

 - Кто ты, хищник и воин, и почему ты сражался против пиратов? Зачем ты помогал нам?

Опустив меч и спокойно встретившись с ним взглядом, я ответил:

 - Я – Нибелунг, Великий Лорд Севера и Хранитель Рэдволла. Я преследую пиратов, похитивших моего приёмного сына в рабство. В этом сезоне он и четверо воинов Рэдволла прибыли сюда для расследования набегов и угодили в засаду. Я намереваюсь настигнуть негодяев и освободить Колина и рабов.

Взгляд старого выдра потеплел, и он сделал лапой знак своим бойцам. Направленные на меня острия разошлись в стороны.

 - Я слышал о тебе, белый волк-воин. В Великой Битве ты встал за Рэдволл и сражался с ордой тигра. В Стране помнят те дни, мой брат сражался на красных стенах в отряде Командора, и сейчас я благодарю тебя за помощь в бою. Тогда ты изгнал тигра, и больше никто в Лесах о нём не слышал, теперь же ты надолго отбил желание морским разбойникам соваться сюда. Сегодняшний набег переполнил чашу нашего терпения, к тому же наши силы тают с каждым нападением, поэтому мы хотим найти разбойников и сразиться с ними и победить раз и навсегда, освободить наших родных или погибнуть.

- Я уничтожил тигра на берегу Восточного моря. Вы действительно хотите отправиться за пиратами?

 - Это добрая весть, мы не знали. Да, сейчас будет Совет старейшин, на котором мы единогласно объявим о нашем общем решении. Мы полны решимости, но никто не знает, где расположено их поганое логово…

Вытерев заливавшую морду кровь из раны, я достал из-под плаща найденную мной у крысиного капитана карту и продемонстрировал её окружавшим меня зверям.

 - Я знаю, где их искать…

Дружный вздох радости и изумления пронёсся над бойцами.

            Все до единого пираты были уничтожены, а их лодки были захвачены. Старейшины сражавшихся родов в окружении своих воинов собрались на Совет, куда пригласили и меня. Моя карта давала шанс на успех. Верховный Старейшина, древний сгорбленный, но неукротимого духа мыш во всеуслышание объявил:

 - ВО ИМЯ ЛЕСА И РЕКИ, ВО ИМЯ ЖИЗНИ И СВОБОДЫ СОВЕТ РЕШИЛ ЕДИНСТВЕННОЕ – МЫ БУДЕМ СРАЖАТЬСЯ! МЫ ИДЁМ ЗА ВРАГОМ!

Ответом старцу был яростный клич потрясающих оружием воинов, приветствовавших гордое и мужественное решение своих патриархов. Я вскинул в салюте меч и издал боевой вой, заставивший вздрогнуть моих новых товарищей.

 ГЛАВА 6. ОГОНЬ И ВОДА.

…У захваченных лодок кипела деловая суета. Грузили припасы, бочонки с водой, слышался лязг точильных камней, остривших лезвия. К пиратским плоскодонкам присоединились несколько больших лодок речных жителей. Под конец все погрузились на лодки, я взошёл на головной ушкуй. В общей сложности на воде покачивалось девять лодок, лишь пять из которых были достаточно крупными. Со мной на флагмане собрались самые опытные мастера речного пути, самые мудрые мореходы. Нас было чуть больше двух сотен, а воинов – лишь горсть. Но мы не могли больше сидеть на берегу и ждать новых нападений. Теперь мы шли нападать. Оглянувшись на готовые к отплытию лодки, я выхватил Вольфклинг и резко опустил его, рубанув воздух. В тот же миг десятки вёсел опустились в воду, отмечая пеной первые ярды нашего пути в неизвестность. Плавание началось. Лодки вышли на середину реки и подняли паруса, ловя свежий ветер. С самого начала мы задали весьма неплохой темп, и к ночи пристали на ночёвку к берегу у самого устья. Море было рядом. Ночевали без огней, не желая привлекать к себе внимание, да и места были пустынные, песчаные и сухие. Благо сейчас в пресной воде мы недостатка не имели, но в солёном море всё будет иначе,  поэтому большую часть багажа занимали именно бочонки, фляги и бурдюки. Еды тоже хватало, но её запасы можно было пополнить и рыбной ловлей при необходимости. Ночь прошла внешне спокойно, никто не нападал на наш лагерь, но вот в душах у всех была буря. Что ждало нас впереди? Какие трудности, какие опасности подстерегали неопытных мореплавателей в открытом море? Ведь Западное море – не река, даже такая широкая и могучая, как Великий Южный Поток. И за этим морем, в центре его бескрайних пучин маячил Враг. Сколько их там? Какие крепости и бастионы встанут перед горсткой самоотверженных, но неумелых бойцов? Ночная тьма не знала ответа на эти жгущие душу вопросы, и сердце неумолчной дробью тревожно барабанило в груди. Но отступать не собирался никто. С первыми лучами солнца мы вновь распустили паруса, и подсвеченные медово-тёплым восходящим солнцем брызги от вёсел взблеснули над водой, словно капельки расплавленной меди, упавшие из солнечного горна в прохладную воду. Вскоре стало сильнее болтать, ветер усилился, течение живым напором своих призрачных лап повлекло наши судёнышки всё быстрей и быстрей, и… вдруг стискивавшие поток с обеих сторон берега распахнулись, раздались в стороны и остались за кормою золотистой полосой, отдавая нас сине-огненному в лучах рассвета простору. Море! Огромное, великое, всесильное и ласковое, свежее, своевольное и безудержное Западное море. Серо-стальные речные струи сменились крутобокими аквамариновыми волнами, с каждой минутой наливавшимися сапфирной глубиной. Сильный морской ветер налёг на наши паруса, заставляя шипеть и плескать жемчужной пеной воду под форштевнями. Берег стремительно таял позади. Самые опытные капитаны нашей флотилии, двое из которых ходили в морские плавания, склонились над захваченной мною у пиратов картой. Предстояло так провести корабли в обход Зелёного Мельстрема, чтобы не попасть в жуткий водоворот, которого мы должны были достичь ночью или завтра утром. Пока плавание складывалось удачно, лодки ходко шли под парусами, направляемые опытными рулевыми. День прошёл без происшествий, и вот уже закатное солнце коснулось своим раскалённым краешком волнующегося горизонта. Кажется, ещё миг – и море вскипит, закрывая огненный диск белым паром, но небесный огонь невозбранно тонул в прохладном море, чтобы завтра вновь вспыхнуть ещё более жарко. Вода – словно жидкое золото, дробящееся без конца миллионами быстрых монет, текучей глазурью покрывающее маслянистые волны, а под ним – темнота глубины, таящей неведомое. Что в ней? Каких монстров скрывает бегучая гладь, какие сокровища меркнут без солнечного света на далёком от неба дне? Ни одному живому зверю не дано опуститься туда. А те, кто всё же по воле судьбы достигли глубин, уже не расскажут о их тайнах живым.

Грозного Мельстрема мы достигли лишь к полудню следующего дня и сразу же взяли севернее, огибая кошмарный водоворот. Мы были далеко от него, и всё же утробный гул свирепой стихии словно ледяными когтями вздыбливал наш мех. Все вздохнули с облегчением, когда оставили водоворот позади и легли на прежний курс. Но расслабляться не приходилось – впереди был  пиратский архипелаг. И, скорее всего, жестокая схватка со смертью.

Над морем тёмным густым пологом висел тот самый предрассветный час, когда ночная тьма, словно бы устав, тяжёлым мраком падает на мир, давя звёзды. Постоянная качка, так непривычная обитателю твёрдой суши, морской болезнью измотала мои силы, и я тревожно дремал на носу, когда ко мне подошёл старый выдр Берго, единственный из всех, кто когда-то был за Мельстремом и представлял себе путь к архипелагу, и тронул меня за плечо. Тонкий и ненадёжный, как истлевшее полотно, сон быстро слетел с меня, оставив тяжесть в голове и дурноту. Впрочем, произнесённые тихим шёпотом слова Берго, ледяной лапой скребанув в груди, заставили меня мгновенно позабыть все хвори.

 - Нибелунг, мы совсем близко. При солнце мы увидим вражеские острова…

 - Но тебе это не нравится, ведь так? Ведь если мы сможем видеть пиратов, то и они заметят нас заранее, и вместо неожиданного удара мы будем втянуты в безнадёжный морской бой. К тому же звери ещё не готовы к решительным слаженным действиям, хорошо было бы подготовиться, разведать …

 - Вот и я о том же. Не доходя до архипелага, совсем рядом с ним есть маленький и мелкий атолл, в котором мы с нашими плоскими днищами могли бы пересидеть день и заодно разнюхать, как и что. Ну так как? Правим туда?

 - Да, Берго, пожалуй, это будет лучшим выходом. Мы узнаем всё, что нам надо и нанесём свой решительный удар!

Спустя короткое время наша флотилия уже была укрыта в поросшей густой зеленью подкове атолла. Лишь одна плоскодонка с Берго и самыми зоркими и умными зверями бесшумно выскользнула в тёмное море. Меня в разведку мудрый старый предводитель выдр не взял, сказав, что с прирождёнными мореходами лучше найдёт верный путь в логово врага, и я вынужден был остаться. Было очень тихо, так тихо, что казалось, было слышно, как стучат наши сердца. Несмотря на ранний час, никто не спал. Все пребывали в тревожном возбуждении, вынужденное ожидание томило душу, мои когти раз за разом нетерпеливо стискивали рукоять Вольфклинга. Бездействие угнетало. Высадившиеся на атолл и укрывшиеся в зелени наблюдатели не раз замечали пиратские паруса, свободно и нагло сновавшие во все стороны. Взошло яркое и с самого утра горячее солнце, куда более сильное, чем в Лесу Цветущих Мхов. Доски палуб нагрелись, добавляя духоты, мне в своём северном меху было нестерпимо жарко, что лишь сильнее разжигало мои ярость и нетерпение. Берго найдёт нужный путь, и мы атакуем, яростной волною среди ночи выплеснувшись на ненавистные острова, засвищет мой древний клинок, разя похитителей Колина, багровым заревом взметнётся огонь над пиратским логовом..! Только бы поскорее вернулись разведчики, только бы быстрее село солнце… Внезапно караульные с атолла подали тревожный сигнал, и спустя несколько минут в атолл влетела плоскодонка Берго. Выпрямившись во весь рост, старый Командор прокричал во весь голос, и в голосе этом звенело отчаяние:

 - Наши корабли выследили! Сюда идёт целый пиратский флот! Скорее в море! Нам не выстоять против морских кораблей!

 Лютый рык вырвался из моей глотки:

 - КАК ЭТО В МОРЕ?!! ЧТО ЗНАЧИТ НЕ ВЫСТОЯТЬ?!! МЫ ЧТО, ДОЛЖНЫ ОТСТУПАТЬ?!

- ДА! УНОСИМ ЛАПЫ, ЕСЛИ ХОТИМ ЕЩЁ СЮДА ВЕРНТЬСЯ!!! ОНИ СИЛЬНЕЕ В МОРЕ, ЕСЛИ МЫ ВСТУПИМ В БОЙ СЕЙЧАС, ТО НИКТО УЖЕ НЕ ОСВОБОДИТ НАШИХ ТОВАРИЩЕЙ!!

Мысль об отступлении трескучим огнём обожгла душу. Где-то рядом мой Колин, а я должен удирать, не освободив его! Это было невыносимо. Между тем все наши корабли вышли из оказавшегося ненадёжным убежища в открытое море, разворачиваясь на восток, но со всех сторон уже виднелись приближающиеся вражеские паруса. Нашу флотилию брали в клещи, чтобы раздавить. Об абордаже нечего было и думать, нас было меньше, и даже если бы мы захватили с боем несколько кораблей, то всё равно это бы ничего не решило. Оставалось бегство…

…Мы плыли прочь от своей цели изо всех сил, вёслами помогая парусам, но всё же явно подготовившиеся к атаке пираты приближались к нам, несмотря на более тяжёлые корабли. Вот уже мы почти со всех сторон охвачены врагами, все, кто в состоянии, налегли на вёсла, стремясь вырваться на простор, но тут с ближайших вражеских кораблей с шипением взмыли тучи горящих стрел. Словно рой огненных гадюк, они обрушились на нас. Послышались вопли, стоны, крики, первая кровь пролилась на наши палубы. Запылал такелаж, прожжённые паруса лопнули. А сверху падали всё новые вестницы смерти… Гребля почти прекратилась, большинство наших кораблей пылали. Нет ничего страшнее пожара на корабле. Начался огненный ад посреди воды. Стон и вой стояли над гибнущей флотилией, дым и пар застилали мир, посеревший от набежавших внезапно облаков. Горящие судёнышки сталкивались друг с другом, где-то пытались тушить пожар, а где-то уже прыгали в воду живые факелы… Мой корабль тоже был охвачен огнём. Многие звери были пришпилены стрелами к палубе и скамьям, оставшиеся гребцы вразнобой били вёслами по воде, пытаясь плыть вперёд, я и Берго тушили огонь, сбивая его мокрыми плащами и заливая водой, мех от жара трещал и сворачивался… Внезапно стрелопад прекратился, и мы увидели, как поганые преследователи уплывают прочь! Но осознание причины их отступления ввергло в ещё большее уныние. На нас надвигался шторм… Дальнейшее смазалось в памяти одним ревущим огненно-водяным кошмаром. Могучий шквал раздул пламя так, что горящие корабли превратились в набитые живыми существами трещащие костры. Хлёсткие тяжёлые волны принялись швырять почти неуправляемые никем и ничем суда, разбивая друг о друга, переворачивая, топя… Хлынул ливень, вызывая клубы пара. Во всём этом ужасе я с трудом мог видеть даже тех, кто ещё оставался на моём корабле. Сбитый с лап страшной болтанкой, я на четвереньках подполз к привалившемуся к борту молодому мышу и увидел, что он прибит к доскам стрелой. К моему ужасу, почти все, на кого я натыкался, были мертвы. По сторонам ещё виднелись чадящие костры уносимых бурей судов, но их становилось всё меньше. Наш корабль стрелой летел на вороньих крыльях шквала. Ближе к корме я увидел Берго, пытавшегося управлять рулём, и пополз ему на выручку. Сорванные со своих мест бочонки, оружие и разные предметы грохотали по скачущей палубе, грозя убить. Но главная опасность пришла извне. В тот момент, когда я приветственно замахал Берго лапой, произошло это. Внезапно из мутно-чёрной пелены пелены дождя и дыма  позади нас вынырнул чёрный обугленный корпус одного из наших кораблей. Миг – и чёрная махина, брошенная яростной волной, с лютой мощью врезалась в нашу корму. Чудовищный удар сотряс корпус, изломанной куклой мелькнуло в облаке щепы тело старого Командора, треснула, раскалываясь, палуба, и я ощутил, что лечу. С воплем я упал в чёрную непрозрачную воду, сразу же глубоко погрузившись в своей кольчуге и с мечом. Сердце сдавила паника, я не мог понять, где верх, где низ, но блеснувшая над водой молния бледным светом указала мне путь. Гребя изо всех сил, я с огромным трудом вырвался на поверхность, глубоко и жадно вдохнул полной грудью воздух и чуть не захлебнулся от брызг и дождя. Осколок доски глубоко рассёк мне голову, кровь залила глаз, солёная морская вода жидким огнём вцепилась в раны. Поняв, что долго на плаву не протяну, я заоглядывался в поисках спасения. Надёжная кольчуга и родовой клинок в первый раз в жизни стали угрозой, а не защитой, вкупе с намокшим мехом утягивая на дно. Неподалёку,  ярдах в десяти, я заметил обломок мачты с куском реи и отчаянно поплыл к нему. Каждые пару мгновений волны вздымали меня вверх, а потом швыряли в бездну, топя и заставляя погружаться, обломки били по голове и лапам. Силы таяли с каждым движением. Вот, вот он уже рядом… Я протянул к спасительной деревяхе лапу, но когти только скользнули по мокрому бревну, и следующая волна вновь отшвырнула меня прочь. Но всё же я не сдавался, и вот, наконец, я изо всех сил вцепился в мачту и рею и накрепко примотал себя к крестовине обрывками такелажа. Волны и буря повлекли меня куда-то на северо-восток. Держаться было тяжело, вода тянула за лапы моё бронированное тело вниз, в бескрайнюю глубь океана. От постоянной болтанки, хлещущей в нос и горло горькой морской воды и усталости я потерял сознание, обвиснув на обломках дерева. А потом всё закрутилось в неразличимом хаосе кошмара – вспышки сознания, борьба со стихией, ветер, вода, тучи, солнце, волны… Кто знает, сколько это продолжалось?.. 

ГЛАВА 7. БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

Тишина. Моя мысль лениво и сонно скользила в полной тёмной тиши, ни за что не цепляясь… Постойте-ка!!! Память одним рывком захлестнула меня тёмными волнами бушующего океана и стиснула стальными когтями сердце – я не спас Колина!.. Всё пропало!!! Всё! Нет больше ни флотилии, ни боевых товарищей, готовых в драке. Огонь и морская бездна навсегда стёрли их из этого мира. А сам я скоро к ним присоединюсь… Я приоткрыл глаза, и приглушенный занавесками свет мягко толкнулся в сузившиеся зрачки. Окружающая обстановка совершенно не напоминала ни океан, ни его побережье. Вокруг смыкался низким сводом прочный камень, занавешенное светлой тканью узкое окно белело в стене. Причём камень стен и потолка был монолитным, как в пещере, но носил следы обтёсывания. Я лежал на большой кровати, застеленной чистыми простынями, на голове и лапах были бинты. Мгновенное дежавю сверкнуло в голове – так же я когда-то пришёл в  себя в рэдволльском лазарете много сезонов назад. Но комната, в которой сейчас находился я, совсем не была похожа на просторную и светлую лечебницу аббатства. Да и крепкая дверь из окованных железными полосами толстых досок, закрывавшая выход, скорее наводила на мысль об изоляции. Ну что ж, раз я выжил, то надо что-то делать. Я сел на постели. Немного кружилась голова, в мышцах разливалась слабость, но в остальном стальной волчий организм воина был в норме. Хотелось есть и особенно пить. За кроватью стоял стул, на нём была сложена моя сухая и чистая одежда. Тряпки, тряпки… А где же моя кольчуга? И меч?! Гнев колыхнулся в груди, когда я понял, что меня обезоружили, пока я был без чувств. Или же меч выскользнул в пучину? Хотя кольчуга-то в любом случае должна была остаться на мне.  Ла-а-а-дно… Может, всё и обойдётся, как когда-то в Рэдволле. Во всяком случае, неизвестные звери, к которым я каким-то образом попал, меня подлатали и уложили в кровать. Вряд ли бы враги так вели себя. Одевшись, я тихо подошёл к двери и осторожно подёргал её. Как я и ожидал, дверь была надёжно заперта снаружи. Постучать, дать знать, что я очнулся? Или подождать развития событий? Ведь рано или поздно кто-то обязательно зайдёт сюда проверить меня, и тогда… А что тогда? Если это будет друг, то всё хорошо, если же враг… Пусть меча у меня нет, но огромные когти и острые клыки разберутся с любым врагом. Раздумывая над своим положением, я разминался, заставляя горячую кровь быстрее бежать по тренированным мускулам, и вскоре был уже в порядке. Головокружение почти ушло, слабость отступила. Я вновь был готов ко всему. И ещё я решил, что пока жив, не сдамся и буду бороться за своего приёмного сына. Пусть эта попытка разбилась об огонь и волны, пусть больше нет ни кораблей, ни товарищей, я соберу новую флотилию и новых воинов! Я вернусь на далёкий Север и приведу волков и с ними выстрою свой флот, даже если на это уйдут многие сезоны. Только бы вернуть себе меч…

Внезапно снаружи послышался лязг засова, и я быстро отступил в сторону к стене. Дверь открылась и загородила меня. В комнату кто-то вошёл. Я услышал лязг оружия, и чей-то голос с забавным акцентом зачастил:

  - Во, парни, его здесь нет! Куда он…

Тут визитёр шагнул вперёд, и я увидел одетого в строгий, но нарядный красный мундир зайца, держащего лапу на эфесе сабли. Дверь уже не закрывала меня от его глаз, и заяц тоже увидел меня. Его пальцы плотно стиснули рукоять оружия, расширившиеся глаза с испугом взглянули на меня снизу вверх – я был значительно выше. Если бы понадобилось, я с лёгкостью справился б с ним даже без оружия. Но сейчас я просто улыбнулся ему. Может, зря? Вид белых длинных клыков явно не добавил моему образу дружелюбия. Тут в комнату заскочили ещё двое песчано-серых зайцев в таких же мундирах и при оружии. Зайцы-солдаты… Комната-грот… Неужели?.. Между тем заяц отмер и с двумя товарищами за спиной затарахтел:

 - Во, парень, ты, стало быть, очнулся! Это неплохо! Небось жрать хочешь? Только ты не бузи! Мы с хищниками не цацкаемся, во! Но твои товарищи рассказали, что ты не нечисть! А то б мы тебя по другому устроили, во! И нам велено не спускать с тебя глаз, во, во!

 - Товарищи?! Спасся кто-то ещё?!

 - Да, молодой выдра и мышь. Вас выбросило на пляж в двух лигах отсюда, и мы притащили вас на своих горбах, во! Правда, мышь так и не пришёл в себя пока, но вот выдра успел уже кое-что рассказать нам, во! Так ты как, лапами сам шевелить можешь, во, во?!

 - Лапами я шевелить могу, но не оказался бы от ковша воды и какой-нибудь снеди. Спасибо вам за помощь, но кто вы и где я?

 - Мы – бойцы Дозорного Отряда, и мы в Горе Барсуков – Саламандастроне! Кстати, я – младший сержант Быстробег, а это – рядовые Сильнолап и Флэнкони! А ты кто таков?

Так вот куда меня занесло бурей! Аж в Саламандастрон – легендарная Огненная Гора, где правит могучий Барсук!  А ведь эти ребята известны своей ненавистью к нечисти и умением обращаться со своими клинками… Что ж, значит, будем пока осваиваться здесь.

 - Моё имя Нибелунг, Великий Лорд Севера. Я воин, и мой меч испил немало крови нечисти. Кстати, где он и моя кольчуга?

 - Во, благородный сэр, твои, то есть ваши оружие и броня в порядке, правда, я не представляю, как вы умудрились не потерять его в волнах, во! Но пока Лорд-Барсук не позволит, они будут тихо-спокойно лежать себе в арсенале, во! Вы уж извиняйте, но вы первый хищник, который стал здесь гостем, во.

В принципе, чего-то подобного я и ожидал. Хорошо, хоть всё цело. И что меня считают гостем в набитой целой армией отличных солдат крепости, тоже очень хорошо.

 - Ну что ж, я понимаю… А помимо меча, там не было арбалета? И кто ваш Лорд?

 - Арбалета? А что, должен был быть? Не, видать, утонул. А правит нами Лорд Беренджер Копьеносец. Да вы скоро его увидите, он вас видеть хочет, во! А теперь идите за нами!

 - Позвольте узнать, куда?  К Его Лордству?

 - Неееет, сэр, сейчас мы идём в столовку! Вы же жрать, небось, хотите, а? Да и мы проголодались малость!

 - Поесть я не откажусь. А особенно попить.

Взяв меня ненавязчиво «в коробочку», двое сзади, один впереди, мои новые знакомые повели меня по переходам. Бесконечные хитросплетения каменных переходов, трепещущее тенями пламя факелов, столбы света из бойниц, спуски, подъёмы, повороты, перекрёстки и наполненные жирным сумраком щели, и камень, камень, камень… Бесконечные громады камня над головой, вокруг, под лапами… Саламандастрон. Легендарная крепость. Теперь понятно, почему никому не удавалось её взять… Да и зайчики эти, по виду и выправке – отменные бойцы, я б таких в легион взял. Внезапно наша дорога внутри горы закончилась широкой аркой, ведущей в огромных размеров помещение, неплохо освещённое и заставленное длинными столами и скамьями. В голове промелькнули воспоминания о Большом зале Рэдволла, где столько сезонов я совершал трапезы. Но здесь всё было более строгим. Помимо нас в трапезной было лишь несколько зайцев да стайка зайчат, с испугом уставившихся на невиданного зверя. Взрослые бойцы напряглись, готовые к неожиданностям, и я с самым нейтральным и спокойным видом прошёл и сел за ближайший стол, всем своим обликом демонстрируя дружелюбие. Улыбаться всеми своими клыками я не рискнул. Сильнолап быстро принёс и положил передо мной еду. Свежий хлеб, сыр, какая-то зелень, жёсткое, но ароматное печенье, пахнущий лугом чай. Поставил немалый корец с водой, который я тут же опростал. Подумать только, а ведь совсем недавно, в бушующем море, я отдал бы всё, чтобы больше никогда не видеть воду… Сами зайцы взяли себе то же самое и с нетерпением набросились на еду. Мысленно благословив трапезу, я взял ломоть хлеба, положил на него сыр, несколько перьев лука и с аппетитом откусил. Неплохо, хорошо их тут кормят. Хлеб и сыр быстро таяли, насыщая мой голод. Правда, не настолько быстро, как у зайцев. Хм. Если они и в драке такие спорые… Зайцы и вправду яростно расправлялись с обедом (или завтраком? А может, ужином?), время от времени бросая на меня быстрые, полные любопытства взгляды. Проверяют, подходит ли мне их харч? Думают, поди, что я к мясу привык. А вот кукиш вам, господа! Мы, хищники, тоже разные бываем…

Запив последний коржик чаем, я оглянулся по сторонам. А зайцев-то прибыло! Делают вид, что по делам, а сами косятся. Интересно им, первый раз такого, как я, видят. Между тем сержант Быстробег встал из-за стола и пригласил меня пройти с собой. Его подчинённые вновь встали за моей спиной, готовые идти следом. Вот так вот, добровольно-принудительно. И ведь не рыпнешься, грамотно ведут, вроде провожатые, а чуть что, глазом моргнуть не успеешь, как два клинка под обе лопатки схлопочешь. Ну, да я вроде бы и не собирался ничего такого…

 - Благодарю вас, господа, за вкусную пищу. Но куда мы идём?

Точнее, куда вы меня ведёте с таким торжественным видом, длинноухие? Хотя, кажется, я уже догадываюсь…

 - О, не стоит благодарности, сир, мы рады, что наша скромная еда вам понравилась. А идём мы к Его Величеству Лорду Беренджеру, во!

И снова коридоры, переходы, лестницы… Всё выше, выше… И вот массивная дверь, ведущая в покои властелина древней горы. Быстробег постучал. Спустя пару мгновений из-за двери раздался густой низкий голос: «Войдите!»

Превым вошёл сержант и щёгольски отсалютовал своему Лорду.

 - Ваша Светлость, сэр, по Вашему приказанию я привёл нашего гостя!

 - Благодарю тебя, Быстробег. А теперь пусть он войдёт!

Быстробег распахнул дверь и отступил в сторону, ненавязчиво встав сбоку и между мною и барсуком. Я вошёл, Флэнкони и Сильнолап встали по обе стороны двери по стойке  «Смирно». Передо мной в обширном помещении на высеченном из камня и украшенном резьбой троне величественно восседал Лорд-Барсук. Огромный зверь с расчерченной светлыми полосами и шрамами головой, облачённый в могучие доспехи синевато-чёрного воронёного металла. Не спеша приблизившись к трону, вежливым полупоклоном я приветствовал его, как равный равного.

 - Благодарю Вас, благородный лорд Беренджер, могучий владыка Саламандастрона, и Ваших доблестных воинов за спасение и оказанные мне здесь помощь и гостеприимство. Надеюсь, в будущем мне представится возможность отблагодарить Вас.

Зеленовато-карие глаза барсука внимательно ощупали меня с головы до лап. После секундного молчания он ответил:

 - Никогда в истории Саламандастронской твердыни ещё не бывало, чтобы мы помогали хищникам. Ты – первый. Твой друг, выдра, когда мы обнаружили его и мышь на берегу неподалёку от нашего сторожевого секрета, смог рассказать нам, что они – выжившие после разгрома и крушения флотилии, отправлявшейся на охоту за пиратами, и вёл её некий благородный белый волк, ведущий свою войну с хищниками. Кто ты, воин, и что привело тебя в море? Поведай мне свою историю без утайки.

И я начал рассказывать.

 - Я – Нибелунг, Великий лорд Нордвальда и Хранитель аббатства Рэдволл. Моя ненависть к хищникам уходит корнями в глубь сезонов, когда орды Джахангира Беспощадного опустошили мои земли. Тигр был уничтожен мною, но успел отнять у меня самых дорогих мне зверей. В то же время я спас и усыновил рэдволльского сироту, мышонка Колина, и вырастил его. А несколько сезонов назад я отправился навестить родной Северный Лес, где правит от моего имени мой брат, а по возвращении узнал, что Колин, ставший воином-защитником, с отрядом отправился расследовать нападения на Великом Южном Потоке и пропал. Как выяснилось, он попал в плен к пиратам, чьё логово находится где-то за Ревущим Потоком. Многое о пиратах и их короле и генерале я узнал  от его заклятого врага – наследника вождя племени крыс Мшистой Реки, вырезанного некогда пиратским сбродом. Как и я, он ждёт часа мести, и к тому же уверен, что поход против пиратов начнётся именно отсюда, поэтому время от времени появляется рядом с горой. И могу ли я узнать, как себя чувствуют мои спасшиеся товарищи?

С минуту длилось молчание. Потом барсук вновь заговорил, и в его голосе слышалась грусть.

 - Я слышал о тебе, Лорд-волк, и о твоих победах. Не секрет для меня и пираты. Этой весной неподалёку от горы в шторм разбился на рифах небольшой пиратский корабль. Чудом выжил лишь один зверь – раб, прикованный к веслу, обломок которого и помог ему не уйти в пучину. Прожил он недолго, но успел рассказать и про пиратский архипелаг, и про Крэдли с Бангром, и про могучий замок на острове, откуда его за провинность и сослали на вёсла… И ещё он упоминал про некоего раба-мышь Колина, который всеми силами сопротивлялся тиранам, так что даже другие рабы становились смелее и непослушнее, и у надсмотрщиков не находилось средств, чтобы его сломить и сделать покорным.

… Воздух словно сгустился тяжёлым, горячим стеклом, в котором увязало и растягивалось время и растворялось в туман окружающее пространство. Тронный зал, солдаты, Лорд-Барсук на троне – всё перестало для меня в какой-то миг существовать. Последние слова огненными отпечатками выжигались в сознании – КОЛИН! МОЙ КОЛИН ИЗ ПОСЛЕДНИХ СИЛ БОРЕТСЯ В ПЛЕНУ ПОГАНЫХ ХИЩНИКОВ!!! Воин-защитник Рэдволла не сдаётся… Никакие средства приказчиков Крэдли не могли сломить его воспитанную мной волю… А какие у них средства в ходу, всем известно… Кнут, боль, голод, узы… Чем больше сопротивление, тем сильнее и дольше они… Ярость захлестнула мозг, лапа метнулась к рукояти меча и слепо зашарила по поясу, не находя привычного эфеса. Эти твари истязают моего сына! Я ПРОЙДУ ПО МОРСКОМУ ДНУ, НО РАЗОРВУ ИХ!!! ААААРРРРРГГГХ!!!

Где-то безумно далеко, рядом лязгнул металл, послышались какие-то крики, обозначилось движение. Сквозь кровавую пелену я увидел, как меня окружили зайцы, наставив на меня свои клинки, как встал с трона готовый к бою барсук… Что им-то от меня надо?!! До сознания долетел повелительный голос барсука: «Успокойся, Лорд Нибелунг! Час твоего гнева ещё придёт, но сейчас успокойся!» Я понял, что рыком и попытками выхватить меч переполошил зайцев, и взял себя в лапы.

 - Простите меня, господа, я был не сдержан.  

 - Мы понимаем твою боль и сочувствуем тебе. Придёт время, и справедливое возмездие настигнет беззаконных. Мы тоже знаем о нападениях пиратов и вот уже несколько сезонов строим  корабли для того, чтобы защитить побережье, ибо одной охраны суши уже недостаточно. Но даже с морским патрулированием пиратские нападения не прекратятся. Знаю я и Керуниста и его историю, он приходил в Саламандастрон, да и саму войну на Мшистой помню. Теперь я знаю тебя, твою повесть и то, что много смелых, но не предназначенных для войны зверей погибло в борьбе за свободу своей земли и своих друзей и близких. А значит – нельзя больше терпеть. Поэтому я обещаю тебе, Лорд Нибелунг, Хранитель и мститель Рэдволла, что ты вместе со мною ступишь на вражеский берег. Отныне строительство кораблей будет продолжаться с рассвета и дотемна, и недалёк тот день, когда они с Дозорным Отрядом на борту поплывут на восток.

 - Я рад слышать это и буду ждать часа возмездия за всё!

И потянулись наполненные жарким трудом дни. С утра и до самых звёзд, пока хоть что-то было видно, вокруг горы стучали опоры, визжали пилы, раздавались команды и шум работающих зверей. С Мшистой реки вдоль побережья шли гружёные отборным лесом баржи, тяжело проседая в волнах. По всему пляжу слева и справа от Саламандастрона выросли верфи, на стапелях деревянные скелеты шпангоутов на глазах превращались в ладные и крепкие ладьи. Пахло деревом и смолой, песка не было видно под слоем свежей стружки. Работали все, кто мог. В Горе было порядка полутора тысяч зайцев, и большая часть из них трудилась на постройке кораблей для похода. И глядя на то, с каким рвением отложившие боевые секиры ради плотницкого топора воины превращали штабели брёвен в суда, я верил, что поход будет уже скоро. Тем более, что к бойцам Саламандастрона присоединилось небольшое, но сведущее в корабельном деле племя морских выдр. Сам я без дела не сидел и, хоть никто меня, как гостя, и не заставлял, вместе со всеми работал на верфях. Сам я в кораблестроении не понимал ничего, но опытные мастера направляли мои действия. Запах стружки въелся в мой мех, привычные к мечу лапы без устали вздымали топор. Мысль об участи Колина огнём выжигала из тела и души усталость, не давая сидеть на месте и заставляя с утренней зари трудиться. С первыми лучами рассвета я был уже у стапелей и пилил, стругал, рубил, таскал, волок, конопатил, смолил, прерываясь лишь на время плотных и вкусных трапез, и снова, как в атаку, бросался в работу, чтобы с наступлением ночи упасть без сил и забыться глубоким сном. Вскоре, выздоровев, к общему строительству присоединились и мои спасшиеся товарищи, выдра Квирин и мышь Алекс. Никакая непогода не могла остановить работы, и лишь на несколько ночных часов над прибоем водворялась усталая тишина. И всё же я понимал, что в этом году мы не поплывём. Для того, чтобы тысяча воинов могла обрушить свой гнев на вражеские берега, нужно было хорошо подготовиться, ведь никто из Дозорного Отряда не имел опыта морских плаваний. Необходимо было срочно учиться морскому делу. И зайцы учились у выдр. К тому же началась осень, задули сильные ветры, всё выше и чаще стали вздыматься холодные валы, зарядили дожди. Над строящимися кораблями возвели крепкие ангары, и работа продолжалась. Теперь весь стремительно тающий день я проводил в каком-либо из ангаров, в густом от смолы и золотистой древесной пыли воздухе. Всё короче становился дневной свет, всё раньше сизый полог ранних сумерек стирал краски с мира вокруг, и когда за окнами ангаров становилось совсем темно, мы продолжали трудиться при свете масляных ламп. Ранняя осень с ещё нередкими ясными до хрустальной чистоты днями быстро сменилась затяжными ноябрьскими штормами, гремевшими за скальными стенами горной крепости. Незаметно, за завесой мокрого снежно-дождевого шквала пришла зима, сделав ветры совершенно пронзительными. Все без исключения стремились поскорее укрыться за стенами и поменьше оставаться на открытом пляже. Даже у меня, рождённого на далёком снежном Севере, глаза слезились от режущих и холодных, как осколки первого льда, порывов мёрзлого солёного ветра. В бескрайних чащах родного Северного Леса таких ветров не было. Но саламандастронские дозоры продолжали исправно нести свою службу и патрулировать дальние подступы к барсучьей твердыне. В нескольких выходах я поучаствовал сам, ознакомившись с окружающей гору местностью. Пронизанные холодом дюны, ветер, бросающий в глаза перемешанный со снегом песок из-под лап идущих впереди воинов, покрывшиеся мутной ледяной коркой жабьи болота и застывшие на горизонте мрачные громады гор. Дозоры проходили спокойно и однообразно, ни одного врага не было замечено вокруг. Вскоре я вернулся к плотницкой работе на верфях. Короткие зимние дни однообразной чередой проходили мимо, похожие между собой, как накатывающие на берег свинцовые волны. Затемно я приходил в корабельные ангары и затемно уходил из них. За зиму я многое узнал о кораблях, их устройстве и постройке. Опытные наставники научили меня многим вещам, и я с радостью перенимал науку, тая в душе мечту о будущем флоте Нордвальда. Лапы покрылись твёрдыми, как кость, мозолями, мускулы ещё более укрепились. Топор, рубанок, пила стали так же привычны, как меч и кинжал. И в своём непрерывном труде я ни на секунду не забывал о мести. Сколько раз тёмными ночами, когда за узким окном-бойницей, закрытом наглухо ставнем, выл студёный шторм, перед моим затуманенным усталостью взором вставали грозно-сладостные картины грядущей мести! Сколько раз во сне я видел, как огромный флот подплывает к Раттебергу, как могучее войско приливной волной сметает врага, как… Огонь в моей душе придавал мне сил в работе и в самом тяжёлом – ожидании.

ГЛАВА 8. МУКИ РАБСТВА.

Тем временем на острове Крэдли продолжалась работа. Не успевало солнце ещё прожечь своим краешком сизый предутренний горизонт, а щелчки бичей не выспавшихся надсмотрщиков уже гнали рабов к местам их труда. Кто-то работал в самой крепости, кто-то каждый день спускался в могилу каменоломни, самые покладистые и расторопные служили на кухнях и во внутренних помещениях, готовя и убирая, обслуживали пиратов и даже самого Крэдли с его отвратительными приближёнными. Главный остров Пиратского архипелага был достаточно обширным, и на его лесистых просторах лапами невольников быстро появились широкие поля. День и ночь, в жару и дождь, духоту и шквальный штормовой ветер с начала весны и до осенних холодов сотни зверей до изнеможения работали, пока наконец далеко после заката не прозвучит команда выдвигаться обратно в крепость. Каждый день с поля уходили не все… Некоторые так и оставались лежать на возделанной ими земле. Особенно много таких было в знойные летние дни. Но ещё тяжелее было тем, кто корчевал леса, освобождая земли под новые поля. На такую работу ссылали самых непокорных и провинившихся зверей, ибо не было труда тяжелее.  Имея лишь самый скудный набор примитивных инструментов (кто же доверит рабам хорошие топоры!), несчастные валили вековой лес, вгрызаясь в непролазную чащу, обдирали и разделывали огромные стволы, превращая их в дрова, которые тем же вечером сами волокли в обширные хранилища Раттеберга, ворочали тяжеленные брёвна, попадая под падающие деревья, ломали лапы, страдали от бесчисленного гнуса из многочисленных лесных болот… Но тяжелее всего было корчевать пни. Огромные корни лесных гигантов на десятки ярдов уходили в землю, расползались под поверхностью, сплетались между собой. Особо провинившиеся рабы, поставленные на эту страшную работу, день-деньской лопатами и тупыми топорами, коих выдавалось один на десять зверей, раскапывали, поддевали и рубили твёрдые и прочные, как железо, корни. Тупой инструмент отскакивал от упругой и плотной древесины, оставляя на толстенных корнях лишь слабые зарубки, словно в насмешку над обречёнными. Злобные надсмотрщики, изрыгая ругательства, изо всех сил работали хлыстами, заставляя измождённых голодом и непосильным трудом рабов вновь и вновь со стонами наваливаться на черенки. И ни минуты отдыха…

…Колин без сил повис на воткнутой в землю лопате. Он и ещё двое облачённых в тряпьё рабов опять с утра занимались корчеванием пней. Сейчас перед ними торчал из земли огромный пнище в целый ярд толщиной. Его узловатые толстые корни уходили глубоко в землю. Вот уже целый час они бились над ним, но работа продвигалась крайне медленно, ведь топора их группе не досталось, а ржавые выщербленные лопаты отскакивали от пружинящих корней, и они совсем выбились из сил. Глаза застилал жгучий пот, туча комарья лезла в рот, оглушая своим писком, натруженные лапы горели и дрожали. Ещё в самом начале он стёр их до мяса и не мог согнуть распухших пальцев, но приходилось продолжать работать, и теперь его лапы стали грубыми и жёсткими, как рог.

Раздался шипящий свист, и спину обожгла острая боль. Удар кнута оставил новый кровоточащий рубец и сбил и без того тяжёлое дыхание. Колин сжал зубы, давя стон и выгнувшись от боли. Тут же щёлкнули ещё два удара и послышались два вскрика работавших вместе с ним молодой выдры и мыши средних лет.

 - А ну работать, твари тупые!! Чего встали, а?! Ленивые скоты, только жрать любите!

Визкод. Куница, притащенный Крэдли из похода и быстро ставший лучшим и самым неистовым надсмотрщиком Раттеберга. Поначалу он надзирал в крепости, но крысиный вожак, видя его необузданную ярость и жестокость, сделал его надсмотрщиком над самыми непокорными. Куница был очень рад и горд оказанным доверием и всячески старался выслужиться, выбивая из рабов максимальные результаты. И не беда, что те быстро превращались в высохшие от непосильного труда и изодранные кнутом шкуры с костями и навеки оставались лежать прямо там, где упали – другим в назидание будет!

 - Живо взялись за лопаты, грязные твари, и отрабатывайте кормёжку, бездельники!

Да уж, кормёжка. Если вообще можно было назвать кормёжкой те жалкие крохи объедков, что давали им каждый вечер – и то, только тем, кто «заслужил». А кто «не заслужил», должны были на утро вторые сутки без еды и почти без воды вкалывать. А между тем сил не было даже встать с грязного пола загона для рабов. Но вставали и шли, и работали, ибо тех, кто встать уже просто не мог, Визкод и остальные надсмотрщики пытались поднять градом ударов хлыстов, чаще всего забивая насмерть. Сколько раз Колин, стиснув зубы и глотая слёзы, наблюдал за тем, как извивается в агонии под кнутами в последнюю минуту своей жизни очередной мученик, пытался заступаться, даже было бросился на Визкода, но сам был иссечён вкровь и отправлен на корчевание пней. С тех пор дни слились в одну чёрную полосу боли и непосильного труда, гасящую память и сознание. И лишь гнев, горячими углями тлевший в душе и глубине померкших глаз, не давал Колину превратиться в бездумный механизм, вяло идущий навстречу собственной смерти, и своими отблесками освещал счастливые и гордые картины минувших дней, когда он был Защитником Рэдволла и жил среди друзей в добром и уютном аббатстве. Но воспоминания причиняли боль ещё большую, чем удары.

Колин с товарищами по несчастью вновь налегли на лопаты. Древки затрещали, но проклятый пень как сидел в земле, так и продолжал сидеть. Болящими натруженными лапами Колин поднял лопату и с усилием опустил её на корень. Лопата соскочила, оставив на корне неглубокий шрам. И снова, и снова, и так много-много раз. Хлыст вновь прошёлся по спинам, понуждая работать быстрее. Наконец измочаленный корень истончился, почти перерубленный. Тех же результатов достиг и жилистый мыш, но молодая истощённая выдра по имени Джинти не была столь успешна. Её лапы с трудом медленно поднимали тяжёлую лопату, её сил не хватало на то, чтобы разрубить корень. Заметив её заминку, Визкод подлетел к ней коршуном и принялся охаживать Джинти кнутом, приговаривая: «Лениться вздумала, скотина? На тебе, бездельница, получай!» Удары сбили вздрагивающую от боли выдру наземь, и она, свернувшись в клубок, только закрывалась лапами. Колин рванулся ей на помощь, стоявший сбоку от куницы мыш тоже угрожающе поднял лопату. Дрожа от ненависти и ярости, Колин впился взглядом в колючие глаза Визкода, ответно вспыхнувшие гневом. Кнут вновь взвился в воздух.

 - Ах вы грязные скоты! Да я…

Визкод мельком оглянулся и заметил, что ближайшие к ним рабы явно насторожились. Кто-то исподволь поудобнее перехватил топор, другой вроде бы случайно подбрёл с пилой поближе… Надсмотрщик знал, какую ненависть вызывает в тех, кого мучает, и понимал, что при определённых условиях они, не взирая на последствия, с радостью попытаются уничтожить его. Конечно, у него при себе есть сабля и кнут, но прошедший множество схваток куница не питал иллюзий относительно своих шансов против целой толпы рабов. Поэтому он резко и в то же время незаметно перетёк назад от готовых взбунтоваться невольников. Отдрейфовав на безопасное расстояние под прожигающими шкуру взглядами рабов, он остановился и со злобным ликованием крикнул: «Эй, вы, мешки с костями и морская собака, сегодня вы останетесь без жратвы! А теперь работайте!!!»

Трое невольников издали тихий стон. Колин и его товарищ по имени Гаррет горевали не столько потому, что сами останутся без еды, сколько за свою подругу. Вконец ослабевшая и избитая  Джинти без и так крайне скудной еды могла и не встать утром. А что это означало, все они хорошо знали… 

Над загоном рабов сквозь тонкую дымку равнодушно проглядывали звёзды. Очередной каторжный день закончился, придавив к земле невыносимой усталостью. Колин с друзьями без сил лежали на полу и смотрели, как остальные рабы поедают свою скудную похлёбку. Кто-то съедал свою порцию сразу, кто-то старался растянуть на подольше эту видимость трапезы. Колин свернулся клубком на холодной земле и постарался отрешиться от терзавшего живот голода. Рядом с ним лежали его друзья, лишённые пищи за дневную непокорность. Несмотря на тяжесть собственного положения, Колин волновался за Джинти. У неё были все шансы не пережить завтрашний день. Наконец тёмный и неспокойный сон душным колпаком накрыл его мысли, гася разум, но даже во сне голод продолжал преследовать его.

 - Эй, лентяи, подъём!!! Шевелись, сонные тетери! Пора работать!

 Колину показалось, что он только что закрыл глаза, как крик надсмотрщика расколол дарившую хоть какой-то покой темноту. Молодой мышь сел, отчаянно протирая глаза, вокруг поднимались другие рабы. Многие с трудом приходили в себя, еле живые от постоянной усталости. Рядом зашевелилась Джинти. Визкод уже заприметил вчерашних бунтовщиков и быстро направлялся к ним через толпу рабов, желая получить намеченную жертву. Увидев грозившую их подруге опасность, Колин и Гаррет схватили обессилившую выдру под лапы и подняли и, поддерживая её,  втроём поспешили к выходу. Визкод разочарованно ощерился и тут же защёлкал бичом, подгоняя невольников.

Этот день был ещё хуже предыдущего. От ничем не утолённого вторые сутки голода сводило желудок, сил не было даже на то, чтобы лишний раз утереть пот. Джинти еле стояла на лапах, и весь объём работ в конечном счёте свалился на них двоих. Задыхаясь от усталости, Колин и Гаррет одеревеневшими лапами еле ворочали налившиеся свинцом лопаты. И чем реже становились их взмахи, тем чаще взлетал над ними хлыст надсмотрщика. И опускался на спины… К середине дня Колину уже казалось, что до вечера они не доживут. Силы давно закончились, проклятые  корни как будто стали ещё твёрже и прочнее. Они всё дальше и дальше отклонялись от дневной нормы, и это значило, что их снова, скорее всего, лишат кормёжки. А это был бы точно конец… Впрочем, безостановочно хлещущий кнут Визкода мог закончить всё ещё раньше. И тогда другие рабы сбросят их тела в яму от этого самого пня и наскоро забросают землёй. И он никогда больше не увидит ни Рэдволл, ни друзей, ни Нибелунга… И не отомстит Визкоду и остальным. Глухо зарычав, Колин вновь опустил лопату на корень. И снова взмах… И снова… Поднять лопату… Опустить… Какая же она тяжёлая… Пот заливает глаза, хотя лето давно закончилось и осенние ветры дышат промозглым холодом. Рядом судорожно закашлялась Джинти. Её здоровье всё сильнее надламывалось, всё чаще звучал кашель. Заметив оглянувшегося Визкода, выдрочка вновь налегла на лопату. Налегли и мыши. Корни затрещали, и, наконец, пень опрокинулся на бок, растопырив во все стороны грязные обрубки корней, как мифическое чудовище щупальца. Но отдыхать не приходилось. Невольники подступили  к новому пню… Тут как раз полил ледяной дождь. Визкод поплотнее закутался в тяжёлый плотный плащ и укрылся под загодя устроенным для себя  навесом. Рабов колотило от холода, служившие им одеждой лохмотья моментально промокли, от холодного ветра ломило тело. Стиснув стучащие зубы, Колин вновь принялся за работу. Чёрное безразличие волной накатило на измождённое тело, мир слился в одну чёрно-белую пелену, время от времени вспыхивавшую от ударов бича. Когда наконец совсем стемнело и продолжать работу стало невозможно, крик надсмотрщика возвестил о том, что кошмарный день завершился. Еле переставляя лапы, трое друзей вместе с остальными рабами зашагали по направлению к крепости. Дорога до замка показалась им бесконечной. Наконец, сдав инструмент, они повалились на мокрую ледяную землю. Кровля над загоном для рабов была чисто символической. Холод впивался в каждый дюйм иззябшего тела. Несмотря на усталость, друзья ждали лишь одного – когда же принесут бадью с едой и можно будет поесть. Вот наконец в загон вошли двое рабов в сопровождении Визкода, который обычно никогда не надзирал за такими пустяками, как кормёжка рабов. Товарищи удивлённо переглянулись. Самый злобный надзиратель явился сюда неспроста. Шатающиеся от усталости звери выстроились в очередь кто с черепком, кто с самодельной плошкой, а кто подставлял под половник сложенные пригоршней лапы. Наконец очередь дошла и до друзей. Но как только стоявший впереди всех Гаррет приблизился с выдолбленной из камня миской, Визкод замахнулся на них кнутом.

 - А вы, ленивые негодяи, не заслужили! Чем больше вы жрёте, тем меньше работаете! Вы не выполнили дневную норму, а значит, еды не получите! И завтра  сверх обычной нормы сделаете то, что не успели сегодня! Пошли вон, блохастые отродья!

Взгляд куницы, устремлённый на троих невольников, горел злобной радостью. Визкод вновь предвкушал, что совсем скоро он забьёт тех, кто посмел бросить ему вызов, своим хлыстом. Ведь без еды они совсем ослабнут, и тогда ничто не спасёт их от его жестокого триумфа.

Совершенно обессиленные, друзья лежали, прижавшись друг к другу. Все трое чувствовали, что это, скорее всего, последняя их ночь на этой земле, ведь каждый понимал, что задумал в отношении их Визкод. Прильнув к Джинти с боков, мыши пытались согреть хоть как-то согреть её, но кашель звучал всё чаще. Муки голода становились нестерпимыми, и даже сон не приходил, чтобы в последний раз хоть на несколько часов облегчить их страдания. Ночь чёрной сырой грязью текла вокруг, тишина в загоне нарушалась лишь кашлем и бормотанием бредящих во сне рабов. Многие были простужены. Многие простудятся совсем скоро. И вряд ли хоть кто-то из них доживёт до весны… Ни надежды, ни малейшего проблеска света. Лишь одно слабо мерцало в окутавшем душу мраке. В конце лета должен был прийти корабль с новой партией невольников, но так и не вернулся от континента. Зато в крепости прошёл слух, что вместо него к островам подошёл какой-то враждебный пиратам флот, но был разбит. Тогда в душе Колина и всех остальных всколыхнулась надежда – кто-то там, на большой земле знает местоположение пиратского логова, кто-то пытался их освободить, кто-то помнит о них… Колин невольно подумал, а не было ли среди неизвестных мореплавателей его приёмного отца? Колин надеялся, что не было, ведь неведомая флотилия погибла, но он отчаянно хотел верить, что рано или поздно грозный волк с воинами прибудет сюда и сокрушит поработителей. Только эта надежда  и питала его, заменяя силы и укрепляя волю. Но сейчас растаяла и она. И как же хочется есть… Но ему так и суждено погибнуть голодным.

Вдруг послышался какой-то шорох, и кто-то из рабов шёпотом позвал их по именам. Колин открыл глаза и увидел рядом тень. Бартл, раб-белка, косясь на вход, что-то протягивал им. Это была еда! Колина, олицетворявшего для рабов свободу духа, уважали и любили, и когда Визкод решил заморить его и двух друзей голодом, остальные рабы скинулись по крохе, утаив от скудной трапезы, кто сколько мог. К тому же тем, кто работал в крепости, удалось умыкнуть пару съедобных кусков, и теперь это поистине бесценное в царстве всеобщего голода богатство протягивалось им. Шёпотом горячо поблагодарив сразу же растворившегося в темноте Бартла, друзья набросились на еду, большую часть отдав Джинти. Разумеется, скудные крохи не утолили многосуточного голода, но всё же как-то поддержали их силы. И пусть раззадоренный едой голод разошёлся едва ли не ещё сильнее, но трое измученных зверей всё же смогли на несколько часов забыться сном. И вновь хриплая ругань Визкода прервала задолго до ставшего поздним рассвета хрупкий отдых. Куница целенаправленно направлялся к ним, предчувствуя расправу, но друзья вновь поднялись и пошли. И вновь злобный мучитель вымещал свою досаду взмахами кнута…

В этот день друзья смогли выполнить дневную норму, но на то, чтобы до конца доделать вчерашний долг, сил у них уже не хватило. Но на этот раз Визкода вызвали к начальству в замок, и их покормили. И вновь дни потекли промозглой полосой, осень сменила зима с её ледяными шквалами, дни становились всё короче, а вечера и ночи – всё непрогляднее, сумерки заливали синью землю с середины дня, и невольников стали всё реже гонять на корчёвку леса. Вместо этого они были заняты на строительстве внутри и около крепости, но жить всё же стало хоть чуточку легче. Но одно происшествие перевернуло всё в один момент.

В загоне для рабов было холодно, тепла одного-единственного костра, горевшего посредине, не хватало даже на десятую часть томящихся от холода зверей. Ледяной сырой ветер, сыплющийся сквозь дырявую крышу снег, скудная еда и постоянный изматывающий труд словно жадные черви подтачивали здоровье несчастных. Всю ночь за высоким тыном, отрезавшим рабов от остальной крепости, звучал кашель, раздавались стоны и всхлипывания больных. Кто-то метался в бреду, кто-то судорожно кутался в дырявые лохмотья, самых тяжело больных пускали к быстро остывавшим углям прогоравшего за час костра. А утром приходили надсмотрщики и бичами поднимали всех на работы, и те, кого гнали на выход, завидовали тем, кто тем утром не проснулся… А таких становилось всё больше. Несмотря на побои, больные звери не могли много работать, кирка и лопата валились из обессиленных лап. И от них заражались другие, те, кто ещё был относительно здоров. Лишняя вязанка дров и хорошее питание могли бы остановить распространение болезни, но ответственные за крепостное хозяйство офицеры решили поступить по-другому…

Однажды утром сразу после подъёма рабов выстроили во дворе перед загоном. Позади них встала шеренга солдат-хищников, направив в спины копья, другие вооружённые пираты окружили дрожащих на пронизывающем январском ветру рабов. Мороз разорвали лающие команды и окрики, и перед строем невольников не спеша пошли офицеры в сопровождении тяжеловооружённой свиты. Среди них был и Визкод. Пираты неторопливо шествовали вдоль замершей шеренги, попеременно отпуская презрительные комментарии, и внимательно оглядывали каждого раба. Время от времени они указывали на какого-нибудь еле стоящего бедолагу и шли дальше. Трое друзей стояли почти в самом конце строя, ёжась на ветру. Свора хищников приближалась, и сердца в груди невольно испуганно замирали – что ещё выдумали эти гнусные злодеи? Да и присутствие Визкода не сулило ничего хорошего. И вот они рядом… Когда пираты поравнялись с замершей на холоде троицей, мыши взяли под лапы покачивающуюся от слабости выдру, помогая ей стоять. Сам Колин выпрямился, как мог, и с гневом уставился на сытые рожи мучителей, чьи взгляды равнодушно скользнули по нему и Гаррету. Колин встретился глазами с полными ненависти мутно-жёлтыми гляделками Визкода. Внезапно морда куницы исказилась жестокой ухмылкой, и он злорадно ткнул кнутовищем в сторону Джинти. Колин почувствовал, как задрожала лапа выдры, и скрипнул зубами от поднявшегося обжигающей волной гнева и отчаяния. Что они собираются сделать с отобранными рабами? Зачем все эти смотры? И какому ещё не случившемуся злу радовался Визкод? 

Между тем надсмотрщики завершили обход и равнодушно отошли в сторону, встав в лучах восходящего над стенами солнца, так и не распустив рабов. Вооружённая охрана со всех сторон придвинулась к озябшему строю. Предчувствуя нехорошее, Колин, сжав холодную лапу Джинти, внимательно наблюдал за группой офицеров. Затылками друзья чувствовали безжалостные взгляды стоящих позади копейщиков. Показалось, или надзиратель-куница смотрит прямо на них? Между тем Визкод, как самый старший, обернулся к замершим невольникам и дал отмашку. Прежде чем Колин или кто бы то ни было успели сообразить, что это значит, выстроившиеся позади них крысы взмахнули копьями и поразили рабов, на которых указали минутой раньше капитаны! За спиной раздалось короткое кхэканье, и из груди Джинти высунулся наконечник копья. Несчастная обвисла в лапах друзей… Прижав обливавшуюся кровью выдру к себе, Колин попытался закрыть её своим телом, но чёрное дело было уже сделано. Джинти была мертва. Кричали перепуганные рабы, орали хищники… Опустив совсем лёгкое от истощения тело на покрытую инеем землю, Колин в ярости и отчаянии рывком обернулся к убийце, но увидел лишь направленные прямо в лица невольникам копья. Смотревший на него наконечник дымился, окровавленный, на морозном воздухе… Удары бичей и древков посыпались на рабов, разбивая их строй и отгоняя прочь от места беспощадной расправы. На земле остались лежать тела полутора десятков рабов, тех самых, что были наиболее слабы и больны, и перемешанная с холодной пылью позёмка сыпалась в растекавшуюся из-под них кровь. Так руководство крепости решило проблему ослабевших и больных…

ГЛАВА 9. ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ.

Дни,  полные тяжкого труда и испытаний, тянулись нескончаемой грязной чередой. Рабы, как повелось на проклятом всеми Сезонами архипелаге, с рассвета и до глубокой ночи работали до изнеможения, мечтая лишь о миске жидкой размазни и нескольких часах сна, а хищники надзирали, не скупясь на кнут и оскорбления.  Работа изматывала, стирая сознание и чувства, превращая невольников в покорные механизмы, лишённые памяти и желаний, а страх и голод убивали любые мысли. Но не так было с Колином. С момента жестокого убийства ослабевших рабов и его подруги – молодой выдры Джинти, в было уже погасшей и омертвевшей душе бывшего Защитника Рэдволла вновь вспыхнул огонь, и этот огонь жёг с каждым днём всё сильнее, не давая вновь впасть в безразличное ко всему оцепенение. Гнев и ненависть раскалёнными углями опаляли измаявшуюся от несправедливости душу, пробуждая волю и желание покарать мерзавцев-угнетателей. Образы захлёбывающейся кровью выдры и распластанных на ледяном плацу тел стояли перед глазами, пробиваясь через усталость, ярость всё сильнее подавляла страх, и, лёжа чёрными, пронзительно холодными ночами, он думал о возмездии. Как выяснилось впоследствии, не он один. Гаррет, также друживший с Джинти, тоже не мог смириться с её убийством. Жестокая акция подействовала на рабов удручающе, но всё же в некоторых из них вызвала безмолвный, но уже неутихающий протест, переполнив вконец чашу терпения и разбудив остатки гордости и желания сопротивляться. Поначалу это не выражалось почти никак, устрашённые звери не рисковали даже говорить о своих чувствах, но когда с течением времени выяснилось, что недовольны многие, пошли разговоры. За работой, в каменоломне и на стройке, в пути и во время отдыха вдали от надсмотрщиков шелестели шепотки уставших терпеть измывательства некогда вольных зверей, и, подстёгиваемые бичами поработителей, становились всё тише и злее. То, что начиналось как опасливо высказанное единомышленникам горькое негодование, перерастало в сообщество готовящихся к бунту рабов. Хотя ещё не прозвучало ни одного открытого слова о бунте, но все понимали, к чему идёт. Кто-то пугался и отступал в сторону, но большинство продолжало мечтать о сопротивлении и борьбе. И строить первые планы. Разумеется, Колин, как первый бунтарь на Королевском острове, был первым и среди них. К бунтовщикам начали примыкать новые звери, первоначально державшиеся в стороне от всего, число желавших бороться росло, небольшая группка недовольных превратилась в целое сообщество, и Колин, некогда организовывавший всю оборонную деятельность Рэдволла и командовавший его гарнизоном в отсутствие приемного отца, придал ему организованность и дисциплину. Очень много внимания уделялось безопасности и сохранению тайны, ведь хищники Крэдли не должны были ничего заподозрить, иначе всех ждала гибель. Подробности планов знали лишь самые проверенные и надёжные участники, и они же отвечали за всё. За каждым присоединившимся зверем устанавливалось многосуточное наблюдение со стороны других рабов, чтобы исключить вхождение предателя. Хотя условия жизни невольников были таковы, что трудно было представить, что кто-то из них согласится сотрудничать с хищниками. Но Колин хорошо знал историю своего кумира, Мартина-Воителя, и помнил о том, как его и всех его друзей предал полёвка по имени Друвп, прикормленный врагами. Участники сопротивления никогда не собирались помногу вместе и всегда избегали любых конфликтов с надсмотрщиками, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. При этом они устроили саботаж строительства нового укреплённого порта на юго-западе острова. Этот порт, помимо уже имевшегося, должен был защитить единственную остававшуюся довольно уязвимой удобную гавань, превратив её в прибрежную цитадель. Камень для строительства брался в каменоломнях на севере острова, а также подвозился на кораблях с других островов пиратского Архипелага. Собственно, именно то, что все остальные острова снабжали всем необходимым Короля Крэдли, и помогло превратить главный остров в великолепно укреплённую крепость, поднять стены Раттеберга и гранитные причалы и бастионы портов, в то время как остальные острова оставались относительно плохо укреплены и обустроены. Нигде больше не было таких могучих строений, да и все остальные облюбованные пиратами куски суши не шли ни в какое сравнение с большим и богатым Королевским островом и использовались как базы для никогда не задерживавшихся на берегу пиратов. На них были склады, в которых хранилось награбленное добро, таверны, в которых было предостаточно грога и эля, и дома, в которых можно было проспаться после многосуточных оргий. И жалкие загоны и бараки для рабов, которые делали за морских разбойников всё. А обороняться на островах пираты ни от кого не собирались, они никого не боялись, ведь слава Бешеного Крэдли и его жестокого морского королевства давно разнеслась солёными ветрами во все стороны океана. И вот теперь правитель всех пиратов строил новый защищённый порт, и как всегда спешил, и гружённые камнем баржи подходили к причалам главного порта острова. И разгружать их приходилось, разумеется, невольникам Крэдли, а также возить тяжеленные телеги с камнем через пол-острова. Это был страшный, каторжный труд, а ледяной зимний ветер и налетающий со шквалами снег добавляли мучений. И всё же новый порт рос и ширился всё сильнее, и когда он будет закончен, остров станет абсолютно неуязвим. Ни снаружи, ни изнутри… Одним Великим Сезонам известно, на что надеялись Колин и его товарищи, но они твёрдо решили не допустить постройки порта или хотя бы затянуть её на как можно более долгое время. И вот в одно тёмное, как душа разбойника, утро они решились. В те дни надсмотрщиком над ними был старый и вечно пьяный крыс, проклинавший горькую необходимость в такое мерзкое утро тащиться за рабами на разгрузку очередной баржи. Подслеповато щурясь, кутаясь в плащ и поминутно прикладываясь к обшарпанной фляге, он, бормоча под нос ругательства, еле плёлся позади, изредка лениво щёлкая кнутом на рабов, будто бы они были виноваты в его положении. Как только процессия добралась до порта, старый пьянчуга, хромая на обе лапы, бодро покатился в сторону ближайшей таверны. До самой темноты он больше не появлялся. В его отсутствие Колин и другие невольники не слишком рьяно таскали камень, делая вид, что стараются изо всех сил, когда другие хищники  на них покрикивали. У берега вряд стояли две большие баржи с камнем и одна, поменьше, с просмоленной пенькой. Они бы разбрелись подальше и посвободнее, но соседний причал занял немаленький пиратский корабль, на котором что-то отчаянно праздновали. На него прибыло немало пиратов с других кораблей и с берега, и звуки пьянки разносились в стеклянном от мороза воздухе. Дурной пример заразителен, и вот другие пираты, в основном крысы, устроили попойку на привёзшей пеньку барже, куда быстро сбрелись и капитаны с других подобных посудин. И вот пришёл вечер, а вместе с ним и время возвращаться в Раттеберг. И время действовать. У одного из рабов Раттеберга в порту постоянно служил племянник по имени Майк, ростом и обликом похожий на Колина, и он согласился на просьбу родственника помочь. Когда из таверны, шатаясь, вышел их надсмотрщик и, ругаясь сквозь зубы и подслеповато щурясь на ветру, пересчитал выстроившихся в неровную шеренгу рабов, вместо Колина в строю позади всех стоял Майк, нацепивший лохмотья Колина, в свою очередь одолжив тому свою одёжку. Неверно стоящий от выпивки на лапах хищник лиц не запоминал, получив с третьего раза требуемое число, он с руганью защёлкал бичом. Под завывание усилившегося к ночи ветра группа жмущихся друг к другу невольников, погоняемая торопящимся к камельку крысом, побрела прочь, а Колин незаметно юркнул в щель между двумя амбарами. Там он провёл некоторое время, промёрзнув до костей. Чем-то заведовавший в порту однолапый хорёк, которому принадлежал Майк, ещё с середины дня присоединился к оргии на барже, и Колин, заменивший его раба, мог не опасаться быть узнанным лжехозяином. Погода совсем испортилась, ледяной ветер хлестал всё вокруг, острой болью сжимая отмороженные лапы мыши, но он же разогнал пиратов по укрытиям. В кабаках горел свет и потрескивали жаркие очаги, и никому в голову не могла прийти мысль высунуться на стужу. Всех рабов также увели. Это и было нужно Колину. Прихватив ближе к утру масляный фонарь, забытый кем-то на столбе у причала и завернувшись в подобранную рогожу, словно в плащ, Колин  пробрался на баржу с пенькой. В каютах на корме ярко горел свет, слышались изрядно поутихшие вопли и смех окончательно надравшихся крыс. Те же самые звуки, только намного громче, долетали с корабля. Слышалась похабная заплетающаяся песня. Пряча огонёк под полой, Колин, словно тень, скользнул к люку, ведшему в трюм. Грудь спёрло от сильнейшего смолистого духа, внутри громоздились огромные бухты пеньковых канатов, верёвок, груды пакли, стояли бочонки со смолой. Сверху смутно долетал шум гулянки. Не теряя времени, юный смельчак, схватив обнаруженный неподалёку топор, взломал и опрокинул в разных местах трюма несколько бочонков, из которых густыми наплывами потёк на пеньку чёрный смоляной вар. Удовлетворившись результатом, Колин, сняв с фонаря стекло, разлил сверху масло и поднёс фитиль. Затрещало чадное пламя, разбегаясь сияющей рябью по горючему. Выскочив из люка и завернувшись в рогожу, Колин неслышно скользнул по сходням с палубы на причал. Заметив, что всё ещё сжимает в лапе пустой погасший фонарь, он выбросил его в воду и забился в давешнюю щель, тщетно пытаясь хоть немного согреться, и принялся наблюдать. Результат не заставил себя долго ждать. Пенька и смола занялись жарким пламенем, и трюм перевозившей их баржи быстро превратился в настоящий горн. Доски палубы недолго удерживали огонь, и спустя считанные минуты вся баржа пылала, как костёр. Пираты на корме теперь вопили от ужаса, но их крики тонули в рёве бушующего пламени. Чёрные клубы дыма мрачными волнами накатывали на порт. Дул сильный порывистый ветер, и багровые языки вскоре перекинулись на стоявший совсем рядом корабль. Десяток пьяных матросов с криками шаталась по палубе, в панике растеряв последние крохи разума и задыхаясь в дыму, остальные же, видимо, были совершенно раздавлены хмелем. Смолистые головёшки сыпались на палубу, вспыхнули снасти, загорелся свёрнутый парус… Второй… Наветренный борт занялся, начался сильный пожар. Две гружёные камнем баржи также полыхали. В порту загудел гонг, послышались крики, началась беготня, но спасти горящие суда было уже невозможно. К причалу, у которого стояли пылающие баржи, было вообще не подступиться. К рассвету весь привезённый для строительства нового порта камень лежал на дне бухты, баржа с пенькой сгорела дотла, а большой боевой пиратский корабль кормою вниз в клубах дыма и пара погружался у причала. Спастись с него на берег удалось далеко не всем хищникам. Много пиратов, из которых было аж пятеро капитанов, участвовавших в праздновании, погибли вместе с кораблями, а строительство главного бастиона порта было заторможено, ибо камень ломать и доставлять было трудно и долго, а каменоломня острова одна не справлялась. Первая операция по сопротивлению поработителям прошла успешно.

Колину удалось тем же способом вернуться в крепость, не вызвав подозрений. В порту долго стояла шумиха, совет капитанов проводил расследование, но все вроде бы сошлись на том, что пираты на забитой горючими пенькой и смолой барже окончательно перепились и устроили пожар, который из-за ветра и перекинулся на остальные суда. В то, что это был поджог, никто всерьёз не верил, даром что такие случаи уже бывали раньше. Несколько сбежавших со сгоревшего корабля офицеров были казнены за то, что из-за пьянки не предотвратили пожар. Впредь было запрещено устраивать попойки на борту.

Несмотря на успех, участники сопротивления первое время вообще не говорили про это, опасаясь быть подслушанными, и лишь когда страсти по поводу пожара в бухте улеглись, вновь принялись строить планы. Удача вдохновила их, к сопротивлению присоединилась почти половина рабов, в сердцах, было угасших, вновь вспыхнула неистовая жажда свободы. И возмездия. Но действовать нужно было осторожно. Колин, Гаррет и другие главари заговорщиков по-прежнему не хотели завершения строительства укреплённого порта, но устраивать диверсии против привозивших камень барж было уже опасно разоблачением, поэтому они решились на дерзкий и смелый шаг: уничтожение действовавшей на острове каменоломни. Но как было это устроить?! Ведь каменоломня днём и ночью полна рабов, над которыми всегда надзирают несколько хищников. Колин и сам с товарищами был послан добывать камень для строительства. Молодой предводитель рабов безостановочно ломал голову над казавшейся неразрешимой проблемой. И вот однажды, лёжа ночью прямо в забое, ибо никто уже не отводил их обратно в замок, он вновь боролся со сном, пытаясь придумать что-нибудь. Тело после дня тяжелейшего труда болело и ныло, холод пробирал до костей, разум затуманивался усталостью. Сквозь накатывающий тёмными волнами сон он думал, как было бы хорошо, если бы все эти несправедливо измученные звери, запертые в ледяных сырых шахтах, обрели вдруг свободу… И вдруг, словно ослепительная вспышка, сознание пронзила необычная и смелая мысль! Широко распахнув в окружающую тьму глаза, Колин до утра пролежал без сна, не чувствуя холода. Новая дерзкая идея полностью захватила его воображение. Утром он поделился ею с Гарретом, и в течение нескольких дней они обдумывали и шлифовали её, потихоньку привлекая остальных рабов, пока наконец не посветили в свой план всех и не уговорили самых нерешительных. Наконец пришло время действовать.

            Каменоломня располагалась не слишком далеко от Раттеберга, в ущелье в скалах у протекавшей через остров реки. В ней с конца зимы и до начала следующей непрерывно работали невольники, не покидая шахт. Другие рабы вывозили уже обтёсанный камень на больших платформах, поставленных вместо колёс на окованные железом толстые катки-пеньки. За работами в шахтах и забоях следили несколько вооружённых надсмотрщиков. В самых нижних и близких к реке шахтах было влажно, просачивавшаяся сквозь породу вода стояла под лапами, и работать там было сущим кошмаром.

            В тот ненастный и дождливый день их охраняло двое приказчиков с кнутами и копьями, забившихся от дождя в одну из шахт и коротавших время за игрой в кости у разведённого костерка. Изредка то один, то другой  вставал от огня и шёл к работавшим невольникам, чтобы хлестнуть кого-нибудь хлыстом и руганью заставить работать ещё быстрее. Вечером их должны были сменить другие надзиратели, но до вечера было ещё далеко. Вот один из них, обойдя рабов в ближайших забоях и лениво поорав на них, вновь подсел к огоньку и достал флягу с вином. Его напарник одобрительно загоготал, подставляя под красную струю кружку. Сидя лицом к завешенному серой кисеёй дождя входу, они не заметили, как к ним, неслышно ступая, приблизились две мыши с киркой и ломом. Колин и Гаррет одновременно взмахнули тяжёлыми инструментами, и два тела без вскрика упали на камни, мешая пролившееся вино с кровью. Надсмотрщики были уничтожены. Как только это произошло, прозвучал сигнал, и звери стали быстро покидать каменоломню, спеша к близкому густому лесу. Там, в невысоких, но обрывистых и заросших густым древним лесом горах, они и укрылись. Вместе с беглецами ушли и несколько зверей из Сопротивления, чтобы направлять и организовывать неопытных, но вновь свободных зверей, а заодно замести следы отхода. Они же забрали оружие надзирателей. В опустевших шахтах остались лишь Колин, Гаррет и несколько других рабов из числа заговорщиков. Как хотелось Колину уйти в горы, как не хотелось вновь возвращаться в Раттеберг, ведь свобода, хоть и весьма относительная, ибо сбежать с пиратского острова пока не представлялось возможным, была так близка! Но нужно было завершать свой план. Двое самых сильных и выносливых зверей вместе с Колином спустились в одну из шахт, оставив других с Гарретом ждать наверху. Эта узкая и мокрая шахта, до колена залитая водой, была специально прорублена в последние дни. Сквозь трещины в камне непрерывно сочилась вода. За уже небольшой толщей скалы была река. Предстояло самое опасное – прорубить путь воде. Переглянувшись и глубоко вздохнув, друзья обрушили кирки на камень. Раз, другой, третий… Вода уже била струями, выбивая мелкие камни и вымочив их с головы до кончиков хвостов. Шахту быстро затапливало, но вся суть идеи была в том, чтобы быстро и полностью затопить всю каменоломню. Поэтому они вновь и вновь били по камню, прорубая путь реке. Темноту вокруг них еле разгонял свет единственного факела. Вдруг стена перед ними будто взорвалась. В образовавшуюся дыру мощным, сметающим всё на своём пути потоком, твёрдым и тяжёлым, словно чугунный столб, ударила вода. Трое товарищей были моментально отброшены к выходу из шахты и упали в поднявшуюся моментально почти до самого низкого потолка воду. Залитый факел погас, погружая всё во тьму. Колина, ушедшего с головой под воду, сильно ударило боком о камень, вышибая воздух из груди, от ещё одного удара гудела голова, левая лапа онемела. Распахнув рот в беззвучном крике и захлёбываясь, Колин вертелся в непроглядной водяной мгле. Жуткий, чёрный ужас пронизал каждую клеточку его тела, разорвал разум, Вода хлынула в лёгкие… Внезапно чья-то мощная лапа дёрнула его за одежду и куда-то поволокла. Внезапно он понял, что различает свет ещё не погасших факелов, а голова его находится над водой. Кашляя и задыхаясь, он жадно глотал воздух. Лапы ослабли, но ужас утопления был так велик, что он из последних сил рванулся вперёд и вверх по быстро затопляющейся широкой главной шахте за своим улепётывающим товарищем. Это был мощный выдра, некогда пленённый в бою с головорезами Крэдли. Сын побережья и прирождённый пловец, он не растерялся в воде и смог вытащить на поверхность было утонувшего Колина. Вдруг скала под лапами вздрогнула, и вода стала прибывать с новой силой. Колин не мог сказать, сколько длилась эта гонка со смертью, но наконец он выскочил наружу, в заполняющийся водой карьер. Тусклый свет ненастного дня показался ему ослепительным и желанным после могильного мокрого мрака штолен. Из последних сил он выкарабкался наверх, где его ожидали остальные. И только тут они заметили отсутствие третьего, бывшего с ними – молодого, но сильного кролика. Бедолага навечно остался в подземной тьме…

«Да будет покойно его душе в Тёмном Лесу,» - прошептал выдра. Колин сидел, глядя на быстро заливаемое мутной грязной водой ущелье каменоломни. Его трясло от холода и переживаний. Первая потеря в его отряде во время исполнения его плана придавила душу молодого борца за справедливость холодной глыбой вины. Боль, было поугасшая после потери боевых товарищей-рэдволльцев в сражении с пиратами у Южного Потока, вернулась с новой силой. Почему те, кто идёт за ним и выполняет его приказы, зачастую гибнут? Почему принимаемые им решения обязательно приводят к крови?! Колин почувствовал, как уходит решительность из его сердца. Может ли он и дальше рисковать жизнями других? Разве вправе он требовать, чтобы его товарищи шли за ним на смертельный риск? Гаррет словно бы услышал его тёмные тяжёлые мысли. Сев рядом, он положил лапу на плечо Колину. «Все мы знали, на что идём, и Лэнси (так звали утонувшего) тоже. Не вини себя ни в чём. Мы боремся за самих себя, и без твоего руководства, скорее всего, нас бы давно уже всех раскрыли и казнили. Сейчас погиб один, но спаслись десятки. Не время раскисать, братишка. Пора доделывать наш план».

Вымокшие, замёрзшие уставшие, измотанные, они подошли к воротам замка Крэдли. Набежавшим надсмотрщикам они сказали, что река прорвалась в забои и затопила всю каменоломню, а все находившиеся в ней звери, включая следивших за работами надсмотрщиков, утонули, оставшись в залитых шахтах. Спаслись только они семеро. Хищники, включая Визкода, устроили хай и тысячу раз переспрашивали все подробности, а куница глядел с нескрываемым подозрением, но вид вымокших и измождённых рабов и окровавленного Колина – удары о камни там, в самом низу, в воде оставили на его шкурке немало ссадин, порезов и ран, да и выдр выглядел немногим лучше, - всё же, кажется, убедили пиратов в том, что всё так и было. На вопрос, как им удалось спастись и кто виноват в затоплении выработки, друзья отвечали, что вода прорвалась в дальнем от них забое, и только поэтому они смогли выбраться. После бесчисленных допросов их наконец вернули в загон. Избитое тело и голова болели, перед глазами у Колина всё плыло. Он с товарищами без сил опустились на свои дырявые тюфяки с гнилым сеном. Новая крупная и тяжёлая задача была выполнена, правда, дорогой ценой. Строительство нового порта практически встало, подвозного камня не хватало, а единственная каменоломня на острове была затоплена, да так, что осушить её было невозможно. Конечно, их заставят вырубить новый карьер, но всё это требовало длительного времени, а Колин почему-то был уверен, что что-то произойдёт в ближайшие сезоны. Надежда раненой птицей дрожала и билась в груди, то взлетая, то болезненно падая. Но одно Колин знал твёрдо – он не отступит.

            Снаружи под стеной стоял Визкод и мрачно глядел на стену загона. Не так давно в конце зимы случился пожар в порту, уничтоживший корабль и три баржи, две из которых привезли огромный груз камня, но тогда всё списали на грандиозную пьянку прямо на кораблях. Теперь затопило каменоломню. Хитрый опытный разбойник чувствовал, что эти события взаимосвязаны. И этот строптивый мерзавец Колин, бросавший ему вызов самим своим существованием, был среди спасшихся из карьера. Как и среди тех, кто работал в порту. Правда, тогда их пригнали в Раттеберг за много часов до пожара, но… Всё это ещё больше настораживало куницу. Но проклятый мышонок выглядел так жалко и был таким драным и измученным, что трудно было представить, что он мог… Что? Визкод, несмотря на подозрения, не в силах был представить, как эти ничтожные рабы могли устроить пожар на кораблях и, тем более, затопить целую каменоломню. Тем более что в ней работало и, очевидно, утонуло целое сборище таких же, как он, рабов. А в том, что Колин никогда не станет действовать в ущерб товарищам, старый разбойник был уверен. Но сомнения и мысли продолжали клубами дыма роиться в голове. Визкод решил действовать и во всём разобраться.

            Молодая мышка, захваченная прошлой весной вместе со своей маленькой дочерью, как раз направлялась с дочкой на работу на кухню, торопясь очутиться там до того, как взойдёт ещё дремавшее за горизонтом солнце, как вдруг чья-то железная лапа грубо прижала её к стене, не давая даже пискнуть. Тут же послышался испуганный вскрик девочки, и молодая мать в ужасе увидела, как преградивший им дорогу куница приставил к горлу её дочери кинжал. Едва не лишившись чувств, мышь упала на колени перед Визкодом: «О благородный господин, пощадите! Не причиняйте ей зла! Лучше меня убейте!» Гнусно ухмыльнувшись и пошевелив острием прижатого к горлу судорожно всхлипывающего ребёнка кинжала, куница спросил: «Что тебе известно о рабах и особенно о Колине? Что они собираются делать? И что ты знаешь о пожарах и каменоломне?!» Мышка недоумённо вскинула на него глаза:

 - Колин… он раб, как и все мы. Он вроде бы спасся из затопленной каменоломни. Говорят, туда ворвалась река! Но… я не совсем понимаю...

 - Хочешь, чтобы твоя вшивая мелочь жила, поймёшь! Ты разузнаешь всё, о чём говорят и думают рабы, ты не будешь спускать глаз с Колина и обо всём будешь докладывать мне! И помни: если что не так, я заставлю тебя приготовить из неё рагу! А теперь вытри сопли и марш на кухню, скотина!

            Визкод развернулся и пошёл прочь, швырнув дрожащую девочку в объятия матери, окаменевшей от чудовищной угрозы.

            - Привет, Энни!

Колин улыбнулся молодой симпатичной мышке, пристроившейся неподалёку от угла в загоне, где после отбоя как бы невзначай собрались рядом члены сопротивления. Отвернувшись, Колин нарочито громко обратился к Гаррету с какой-то простой ничего не значащей фразой, одновременно незаметно указав глазами на мышь. Энни, молодая полёвка, несла бремя рабства вместе со своей дочерью, помогавшей ей в работе на кухне. Всегда пугливая и замкнутая, державшаяся со своей малышкой в стороне от всех, с недавних пор она всё время крутилась рядом, и Колин заметил, что, куда бы он не пошёл, через некоторое время она оказывалась неподалёку, занимаясь своими нехитрыми делами, и спать стала ближе… к нему? Или ему кажется? И какая-то она подавленная… Свернув разговор, ибо пришло время раздачи вечерней баланды, он встал в очередь и шепнул стоявшему впереди Гаррету: «Дружище, тебе не кажется, что эта Энни всё время рядом с нами вертится? Причём в основном со мной?» Тот смешливо встопорщил усы: «Да просто она запала на тебя, герой загона!» Подавив желание хлопнуть товарища между ушей, Колин сердито зашептал: «Да причём тут это! Вот уже три дня она постоянно пристраивается к нам, при этом выглядит, словно чем-то напугана. И… она избегает смотреть в глаза!» И правда, при разговоре Энни выглядела какой-то напряжённой и нервной. В ответном шёпоте Гаррета уже отчётливо слышалось напряжение: «Ты считаешь, она…» Тут очередь наконец дошла до них, и, получив по миске остывшей жидкой похлёбки, оба товарища сели под стеной.

 - Колин, ты считаешь, она что-то вынюхивает?

 - Я не уверен, Гаррет, но выглядит она подозрительно! И я боюсь, что она могла уже что-то услышать.

 - Ты думаешь, она может шпионить на пиратов? Но зачем это ей?

 - Не знаю, но нужно проследить за ней, а заодно и за её дочерью. И передай остальным, что бы при ней ничего серьёзного не обсуждали.

            На полпути к кухне им вновь преградил дорогу Визкод.

 - Ну, ты что-нибудь узнала, тупица? И только попробуй солгать.

Энни вцепилась в дочь, загораживая её своим телом.

 - Прошу вас, сэр, я делала всё, что вы приказали! Я следила за Колином и другими рабами, слушала их разговоры, но не услышала ничего нового! Звери, как всегда, обсуждали работу, еду, и…

 - И?! Что и? Договаривай, дырявая твоя шкура!

Визкод напрягся, уловив заминку в торопливой речи мыши. Неужели?!

 - И… и господ надсмотрщиков, сэр, простите, сэр!

 Куница разочаровано сплюнул. Он-то было уже обрадовался, что услышит о заговоре, а эта дура всего лишь боялась сказать, что рабы мыли кости хозяевам.

 - Слушай сюда, идиотка! Мне не интересны рабские сплетни,  я не за тем тебя послал! Я считаю, дело нечисто, и я даю тебе ещё неделю, чтобы ты вынюхала всё об их планах, иначе…

Визкод плотоядно взглянул на прижавшуюся к матери девочку и кровожадно лизнул острие кинжала. Мыши задрожали…

            За Энни следили несколько зверей, включая одну из работавших с ней кухарок. Та выглядела глубоко и постоянно встревоженной, словно что-то грызло и точило её душу, и продолжала всё так же преследовать Колина и его компанию. Заговорщики поняли, что дальше так продолжаться не может, и необходимо выяснить, что же происходит. 

            На следующий день на острова обрушился такой шторм с ливнем, что даже рабов не выгнали на работы, а пираты попрятались в замке. В загоне было мокро и холодно, сквозь дырявую крышу потоками лилась вода, превращая утоптанный земляной пол в грязь. Избегая ледяных струй, звери разбрелись по загону. Колин с Гарретом и группой единомышленников устроились на одном из немногочисленных сухих пятачков, прижавшись друг к другу в попытках согреться. Не прошло и двух минут, как неподалёку от них устроилась Энни. Прямо на неё капала вода, но она упорно делала вид, что ей удобно, и явно прислушивалась к их разговору, хоть и смотрела в другую сторону. Выглядела она совершенно подавленной и расстроенной, хотя пыталась казаться весёлой. Разговор тут же смолк. Товарищи по борьбе переглянулись, и Колин с Гарретом быстро встали и подошли к продолжавшей разыгрывать безразличие мышке и сели по обеим сторонам от неё. Та испуганно стрельнула взглядом, но тут же опустила глаза, встретившись с внимательным взглядом Гаррета. Первым заговорил Колин.

 - Что происходит?

На мордочке Энни отразились страх и отчаяние. Когда она ответила, её голос заметно дрожал, но она продолжала с непонятной решимостью играть свою роль.

 - Я не… не понимаю, о чём ты?

 - Всё ты понимаешь, Энни. Что случилось? Почему ты преследуешь нас?

 - Я не преследую! Я просто… просто сижу. Здесь лучше.

 - Ага, вода течёт за шиворот и лапы в грязи разъезжаются. Благодать. Не пытайся водить нас за нос, мы всё видели! Мы следим за тобой много дней, ты сама не своя! Ты следишь за нами, подслушиваешь наши разговоры, ложишься неподалёку спать, но не спишь. Не считай нас за дураков!

Тон Колина был суров, его глаза смотрели ей в лицо строго, но доброжелательно.

 - Колин, это просто…

Больше ничего сказать Энни не смогла. Рыдания подкатили к горлу, слёзы брызнули из глаз. В следующие пять минут друзья знали всё. Чернее тучи, Колин сидел под стеной, гладя по спине плачущую мышку. Надо было что-то делать… Посовещавшись с друзьями, он начал инструктировать Энни: «Послушай, мы не допустим, чтобы этот негодяй причинил вред твоей дочери или тебе. Он думает, что мы что-то замышляем, и ждёт от тебя сведений? Можешь сообщить ему, что мы намерены требовать увеличения пайки для всех. Когда он вновь будет спрашивать тебя, скажи ему это». Энни слабо кивнула. В её душе ужас от того, что она провалила задание Визкода и тот не замедлит с расправой, боролся с надеждой на помощь Колина и его друзей. Она не знала, что на самом деле они замышляют, и не поверила в историю с увеличением порций, но Колин такой умный, храбрый, сильный… 

            Визкод не заставил себя долго ждать. Уже на следующий день он вынырнул за спиной спешивших на работу рабынь и крепко ухватил за ворот девочку.

 - Ну, тупица, ты узнала то, что я приказывал, или мне твою ненаглядную дорогушу отправить на кухню в качестве продукта?

Содрогнувшись от кошмарных слов беспощадной куницы, Энни тем не менее решила твёрдо следовать совету Колина. Да и что ещё ей оставалось делать?

 - Господин, я смогла подслушать их разговор. Рабы недовольны скудостью пищи, они голодают и хотят потребовать увеличения количества еды!

 - И это всё?! Дура, я тебя зачем посылал?!

 - Уверяю вас, благородный сэр, это всё, что мне удалось узнать! Я наблюдала за рабами и Колином и подслушивала их разговоры, но ничего, кроме недовольства питанием, они не обсуждали! Они просто очень голодны, и сил у них едва хватает на то, чтобы подниматься утром!

Визкод задумался, глядя на трясущуюся мышку. Эти грязные скоты намерены требовать увеличения количества жратвы? И всё? Старый морской хищник испытал почти разочарование. Он-то надеялся, что готовится что-нибудь весёленькое, и у него появится отличны   й шанс поразвлечься и спровадить ненавистного баламута к адским вратам. Но вместо бунта или саботажа Колин со товарищи, оказывается, намерены требовать побольше баланды. Куница почувствовал презрение к упрямому мышонку. Этот жалкий салага не стоит даже его внимания, тысяча штормов! С другой стороны, он не особо поверил рассказанному Энни. Нет, не то чтобы он сомневался в её честности, ведь у неё просто не было выбора, но Визкод прекрасно понимал, что разведчица из этой дрожащей заикающейся идиотки никакая. Одного её трясущегося вида должно было стать достаточно, чтобы никто ничего не стал при ней обсуждать. Так что, вполне возможно, ей просто «слили» туфту про хавку. Или же… даже научили, что говорить. Надсмотрщик впился в мышку пронзительным взглядом. Энни же, поняв, что после лжи не выдержит взгляда куницы, словно бы от страха спрятала мордочку в лапках, всхлипывая. Ужас она испытывала и так неподдельный, так что ничего изображать не пришлось. Визкод решил для себя, что не спустит глаз с подозрительных рабов. Вот только агента себе он выберет получше. Хотя, вполне возможно, он просто переоценил этих тупых невольников, и их в самом деле ничего, кроме еды, не интересует. Ведь дни у них, хе-хе, проходят весьма насыщенно. Отшвырнув, словно тряпку, девочку обратно к матери, куница молча развернулся и ушёл.

А через два дня в загоне появился новый раб – хомяк Тиггл. Его узнал один из приятелей Гаррета, ёж, до этого работавший в порту. Тиггл был из портовых невольников и отличался нелюдимым и замкнутым даже для усталого раба нравом. Колин и другие главари сопротивления, после происшествия с Энни проявлявшие максимальную бдительность, насторожились. В Раттеберг и до этого нередко переводили рабов из других мест и даже с других островов, но новоприбывший хомяк им сразу чем-то не понравился. Не смотря на то, что Тиггл делал всё то же, что и остальные, не совершал ничего подозрительного и вообще вёл себя обычно, было что-то в его повадках скользкое и неверное. Колин запретил всем своим соратникам как либо сообщать хомяку о существующей борьбе и вообще общаться с ним о чём-то, кроме работы. А тот пытался. По словам всё того же знавшего некогда Тиггла ежа, жившего с ним в одном амбаре в течение года, хомяк никогда ни с кем не общался, держался от всех подальше и даже на работах избегал компании. Странно, в загоне Тиггл сразу показал себя общительным и почти приставучим зверем. Не смотря на то, что другие зачастую относились к нему с прохладцей, он заводил разговоры, подсаживался вечером к какой-нибудь компании усталых рабов и, хотя те хотели лишь есть и спать, пытался их разговорить, на работах болтал без умолку, хотя Колин не раз замечал его, когда тот был один, и выглядел хомяк угрюмо. А вскоре несколько участвовавших в борьбе зверей рассказали, что Тиггл завёл с ними странный разговор, в котором ругал Крэдли, надсмотрщиков, пиратов и намекал на то, как славно было бы послать их в бездну, явно желая услышать в ответ что-то бунтарское. Это насторожило Колина уже всерьёз. А ещё внешний вид хомяка… Новый раб Раттеберга на фоне измождённых и истощённых голодом и непосильным трудом зверей выглядел подуставшим фермером. Было непохоже, что он, как и все они, питался одной лишь похожей на грязную воду баландой. Довольно упитанный вид вкупе с энергичной и подозрительной болтовнёй и нетипичным для него самого поведением наводили на мысль о том, что это новый шпион. И значительно более опасный, чем Энни.

 - Колин!

 - Что?

Колин как раз толкал в горку неподъёмную тачку с щебнем. Казалось, легче было сдвинуть замковый донжон. Подскочивший Гаррет вцепился в борт тачки, и катить её сразу стало вдвое легче.

 - Колин! Я тут это… Ух, ну и тяжёлая, зараза… Я, понимаешь, заметил, что наш новый общительный друг время от времени, в основном вечерами, куда-то пропадает ненадолго. Все, понимаешь ли, есть, а он – нет, приходит после работ позже всех, хотя на труженика явно не похож. Ох-х, эта колымага весит больше, чем брюхо Крэдли!

 - Может, это связано с выполняемой им работой?

 - Ага, следить за нами денно и нощно. Не верю я этому пузану, хоть ты меня режь.

 - Было бы отлично проследить, куда он отлучается, но нам с тобой «светиться» не стоит. Нужно будет послать кого-то незаметного и внешне никак с нами не связанного… Тише, опять эта скотина Визкод.

Куница и впрямь стоял, привалившись к  дереву, и поигрывал бичом. Его жёлтые глаза, не отрываясь, сверлили двух друзей.

 - Эй, пошевеливайтесь, ленивые твари! О чём вы там всё шепчитесь?! Кто ещё хоть раз пасть раскроет, в следующий раз пожрёт через неделю!

Дважды свистнув, хлыст стегнул по спинам. От жгучей боли в и без того напряжённой спине Колин охнул и оступился, чуть было не выпустив тачку. Краем глаза он увидел, как стиснул зубы Гаррет. Мысленно Колин поклялся себе, что уничтожит проклятого надсмотрщика. И, возможно, ждать ему осталось уже недолго…

Молодая серебристо-серая белка Велита неслышно кралась в серых сумерках, что, словно мутная вода, стекались и поднимались всё выше внутри каменных стен. В десятке ярдов впереди осторожно, но быстро шёл Тиггл. Сегодня он, как и Велита, работал в крепости. И вот сейчас, закончив возиться с опрокинутой подравшимися пиратами оградой навеса, вдруг быстро пошёл куда-то, прячась в тени построек. Белочка, возившаяся в это время в сарае неподалёку и не спускавшая с Тиггла глаз, устремилась за ним, благо никто не контролировал её работу. Вот хомяк быстро пересёк плац и устремился к сторожке у главных (и единственных) ворот. Подойдя к двери и воровато оглянувшись, Тиггл постучал и тут же вошёл, поспешно закрыв за собой дверь. Велита серой тенью прокралась к узкому окну и затаилась там, слившись со стеной. Осторожно заглянув внутрь, белка увидела новичка, стоящего у стола, за которым сидел, демонстративно теребя развернутый кнут, Визкод. Все звуки свободно достигали её чутких ушей. Она узнала скрипучий голос злобного надзирателя и запинающийся торопливый говор хомяка.

 - Ну, мешок сала, ты сумел вытянуть из этих рабов сведения?

 - Д-да, мой господин, мне удалось втереться им в доверие и завести друзей. Я смог разговорить одну рабыню…

Сидя под окном, Велита ухмыльнулась. Это она по заданию Колина вчера весь вечер проболтала с трепливым хомяком, и когда он ожидаемо завёл разговор  про недовольство хозяевами, поддержала его и сообщила заранее подготовленную информацию и сейчас знала, о чём отрапортует Визкоду предатель.

 - …Они крайне недовольны скудным питанием и хотели бы увеличения пайка, но боятся открыто заявить об этом. Якобы, им от голода не хватает сил, чтобы выполнять все свои работы.

 - И это всё?!

 - Э-э-э… да, мой господин. Больше ничего важного мне услышать не удалось. Я подслушал немало их разговоров, но всякий раз это был разный вздор о работе, болячках и еде.

 - Довольно! Хм… Ладно, жри, но не расслабляйся и продолжай держать нос по ветру!

 - Благодарю, да, разумеется, конечно, сэр!

И продажный раб набросился на стоявшую на столе еду. Велита, увидевшая и услышавшая всё, что было нужно, растворилась во мраке сгустившейся ночи. Ей нужно было доложить товарищам по борьбе о своих результатах. Последние рабы как раз ковыляли к загону. 

Колин и Гаррет слушали торопливо рассказывавшую белочку. В конце рассказа Колин искренне поблагодарил её за ловкость и смелость, от чего Велита задрожала от удовольствия пушистыми кисточками на ушах. Все подозрения заговорщиков относительно слежки Визкода за ними подтвердились. Колин потемневшими от гнева глазами следил за вернувшимся предателем, весело о чём то разговаривавшем с усталыми молодыми рабами. Несмотря на все предосторожности и бдительность участников сопротивления, лживый хомяк рано или поздно мог разнюхать что-либо важное, и тогда их ждёт катастрофа. А значит…

            В этот день их отправили валить лес – нужно было расчищать место под новую каменоломню. Крэдли хотел, чтобы они выдолбили шахты в склоне горы. Поднимаясь по крутой тропинке, Колин с тревогой думал, как там прячущиеся в горах рабы, освобождённые им из старой каменоломни. Как долго ещё им удастся оставаться незамеченными на не таком уж и большом острове? Ведь их много десятков, им нужно разводить костры для обогрева и приготовления пищи, и рано или поздно их заметят. Лишь бы не сейчас… Да и наверняка они голодают в зимнем лесу. Основной источник их пропитания сейчас, когда нет ни зелени, ни ягод, ни грибов, - рыбалка. В сбегавшем с гор ручье много не наловишь, а это значит, что они вынуждены будут рыбачить в море. Колин молился, чтобы они делали это только по ночам, но понимал, что слишком долго им всё равно не утаить свой побег. И тогда… Но пришло время приниматься за работу, и стало не до тревог. Теперь им выдали пилы и топоры, и вот уж который час невольники валили толстенные деревья, веками росшие на обрывистых склонах. Лапы Колина от усталости уже дрожали, топор, которым он обрубал сучья, казался отлитым из свинца, но, представив вместо сучка Визкода, мыш с новыми силами набросился на неподатливую древесину. Рядом с ним работал Гаррет, а чуть поодаль было ещё несколько зверей из сопротивления. Увидев, что вокруг товарищи, а непосредственно рядом никого, кроме верного друга и соратника, нет, Колин решил поделиться с Гарретом своей самой смелой и самой тайной идеей. Мысль, пришедшая ему в голову, днём и ночью жгла его сознание и заставляла учащённо биться сердце, но озвучить её он осмелился только сейчас, потому что в загоне очень трудно было остаться наедине, а делиться дерзким планом, за каждое слово которого можно было заплатить шкурой, даже с другими товарищами по борьбе, он опасался. Колин решил, что пришло время действовать.

 - Гаррет. Гаррет! Тссс, не смотри на меня и продолжай работать. Слушай! Сейчас у нас народу больше, чем за всё время, и они верят в то, за что борются и к чему стремятся. Пока верят, но чем дольше продлится ожидание…

 - Колин, ты что, собираешься поднять бунт?!

 - Тщщщ!!! Тише ты!! Не перебивай! Визкод явно подозревает нас и шпионит за всеми нами. Энни, Тиггл… А если есть ещё кто-то? Нельзя больше медлить, или он наконец разнюхает всё, и тогда с нас сдерут шкуры на крепостном плацу! Некуда отступать! Или мы нанесём удар, или они!

 - У тебя есть план?

 - Есть, Гаррет, я всё по многу раз обдумал! Совсем скоро представится единственный большой шанс! Через седмицу с небольшим будет день рождения Короля Крэдли! Мне рассказывали старожилы, как обычно это происходит каждый год, будет большое празднество, даже рабам дадут праздничную похлёбку и на время праздника избавят от работ, то есть все мы будем в крепости. Пираты перепьются на пиру, который будет длиться несколько дней. Вот тогда-то мы и нанесём удар! Открыть дверь загона не составит труда, ночью, когда оргия будет в самом разгаре, мы выйдем и быстро разберём свои обычные инструменты и всей толпой набросимся на пьяных хищников. Надо будет захватить помещение охраны ворот, там полно оружия, но стражники также будут пьяны, ты же знаешь, какая у них отвратительная дисциплина! Пиршество будет проходить в большом зале, большинство хищников будет там,  мы ворвёмся и перебьём их! Нас много и мы в гневе, к утру мы очистим замок от пиратов, заполучив его, мы приобретём огромную силу! Неприступные стены, оружие, брони, запасы продовольствия станут нашими! Имея за спинами свой Раттеберг, мы очистим весь остров от врагов! Мы станем могучей армией!

 - Ох… Даже и не знаю… Ты меня прямо оглушил. А ты не думал, что другие капитаны архипелага явятся сюда со своими головорезами по наши души?

 - Думал! И вот что! Празднование продлится не меньше трёх дней, в течение которых ни одно судно не пристанет к острову и не уплывёт с него. За это время мы захватим Раттеберг, порт и корабли и выйдем все на них в море! Другие острова ещё ничего не будут знать! А кто посмеет преследовать королевскую флотилию Крэдли, под флагами которого мы будем плыть? Мы все уплывём отсюда, понимаешь?!  

 - Колин… Стой, что это?!

В этот миг в паре ярдов от заговорщиков послышался какой-то шорох. Бросившись на звук, Колин и Гаррет увидели пригнувшегося за грудой срубленных ветвей Тиггла, на морде которого моментально отразился ужас. Колин похолодел, осознав, что шпион Визкода теперь всё знает о их планах. Отпустить его значило обречь на мучительную смерть и себя, и всех своих товарищей – Крэдли устраивал для бунтовщиков и беглецов настоящий театр боли, прежде чем несчастные погибали от беспрерывно сменявших одна другую пыток. Хомяк попытался сделать вид, что что-то тянет из ветвей, но друзья сразу поняли, что к чему. Понял это и Тиггл. Тонко и задушено заверещав, он неуклюже побежал прочь, перескакивая через ветви и пни. Но на этот раз удача отвернулась от предателя. Буквально через несколько шагов он споткнулся и, не удержавшись, упал и покатился под уклон, ударяясь о деревья, пока не застрял в затрещавшем кустарнике. Послышались стоны и подвывания – хомяк сломал нижнюю лапу. Колин и Гаррет не успели ничего ещё предпринять, как на шум пришёл ошивавшийся неподалёку ласка-надсмотрщик. Оба товарища в ужасе замерли – вот сейчас все их планы вскроются, и тогда… Но тут произошло нечто, чего не ожидали ни друзья, ни предатель. Ласка приблизился к Тигглу, осыпая того ругательствами.

 - Эй ты, мешок сала, бесполезная тварь, а ну-ка продолжай работать, а не то отведаешь кнута!

 - Господи-и-и-ин, а-а-а, помогите мне, я сломал лапу-у-у!

 - Ах ты, жирный идиот, никакого от тебя толку!

И надзиратель погрузил свой меч в грудь хомяка. Ему не нужен был раб, который больше не может работать. Сам о том не подозревая, хищник избавил их от шпиона главного надзирателя. Друзья с испугом и облегчением переглянулись и тихо вернулись к своему дереву. Надсмотрщик ничего не заметил и, покрикивая на рабов, вновь уселся на кучу лапника в отдалении. Он уже забыл про незадачливого невольника, все его мысли были заняты грядущим празднеством – ласка намеревался выпить за здоровье Короля Крэдли вдвое больше, чем в прошлом году.

ГЛАВА 10. РАДИ СВОБОДЫ.

Колин невидящим взглядом смотрел в тёмный потолок. Вокруг клубилась холодным мраком ночь. Последняя их ночь перед бунтом. Завтра (или уже сегодня?) им предстоит сразиться за свою свободу или погибнуть. Когда ночь вновь сгустится в этих стенах, они нанесут решающий удар по пирующим хищникам. Кулаки сжались сами собой. Они возьмут эту проклятую крепость и уничтожат всех пиратов, а потом уплывут к большой земле! И он снова увидит Рэдволл… Родные красные стены, заменившие ему отчий дом, которого он не помнил. Аббатство было для Колина всем – домом, семьёй, делом. А ещё в нём вот уж который сезон жил пришедший с Севера волк. Тогда, в кровавые дни Войны за Цветущие Мхи, он спас пленённого шайкой разбойников мышонка от смерти и заменил ему отца. Под его руководством лесные жители отстояли Рэдволл и всю Страну, и долгие сезоны никто не смел нарушать покой лесного края. Пока не пришёл Крэдли… И вот теперь им предстоит схватиться с поработителями насмерть в решающем бою. Солнце раскинуло первые лучи над горизонтом, а Колин всё лежал и мучительно обдумывал грядущее сражение. Сражение, в которое он в первый раз поведёт своих воинов.  Вот только куда – к жизни или к смерти?!

Пришёл надсмотрщик и скомандовал подъём. Начинался новый долгий день, который должен был стать поистине бесконечным для ждущих боя зверей. Как они и ожидали, на работу их никто не выгонял. Забрали лишь тех, кто должен был прислуживать на пиру. Сидя в загоне, рабы наблюдали, как с самого утра в замок сплошным шумным потоком стекалось пиратское отребье. Расфуфыренные капитаны в отвратительно пышных и ярких нарядах из драгоценных тканей, расшитых золотом и каменьями, важно шествовали в окружении чуть менее разряженных офицеров, положив унизанные перстнями лапы на изукрашенные рукояти мечей. Лоснящиеся придворные Крэдли вальяжно расхаживали по двору, беседуя от скуки с прибывающими пиратскими бонзами. Слышались грубые голоса, смех, брань. Многие были уже пьяны. Несколько раз вспыхивали драки. Двое хорьков-офицеров даже устроили дуэль, но в итоге убили бросившегося зачем-то разнимать их крыса, после чего вместе скандалили с капитаном, к команде которого принадлежал погибший. Замковая стража пыталась поддерживать некоторое подобие прядка, но вскоре бросила это безнадёжное дело. Несколько раз среди зверей мелькнул Визкод. На кунице был бархатный изумрудного цвета камзол с красными обшлагами и отворотами, штаны коричневого бархата и старая штопаная шляпа, украшенная ярким пышным пером. Видимо, она принадлежала ему ещё в дни его флибустьерской юности и была дорога, как напоминание о свершённых «подвигах». На витой позолоченной перевязи болталась, позванивая при каждом шаге, украшенная самоцветами и гравировкой сабля в таких же ножнах.  Выглядел главный надсмотрщик важно, напоминавшие мутноватый янтарь жёлтые глаза взирали на мир с высокомерием царственной особы, но взгляд, брошенный им в сторону загона для рабов, был довольно хмур. Гибель шпиона раздосадовала Визкода и отнюдь не умерила подозрений, хотя  придраться было не к чему – жирный идиот упал на крутом склоне и сломал лапу, а надзиравший за работами ласка прикончил ставшего бесполезным раба. Но сегодня Визкод не собирался портить себе настроение мыслями о возможных заговорах и кознях, о нет, он будет праздновать вместе со всеми так, чтобы вспоминать об этом даже у адских врат, если только его не побоятся туда впустить. Он самолично наблюдал за разгрузкой вина и прочих горячительных напитков. Этот  праздник запомнится всему Архипелагу надолго… Он и представить себе не мог, насколько был прав в этом.

И вот, наконец, пиршественный зал распахнул свои двери для всех приглашённых. Крысы, горностаи, хорьки, куницы и ласки всех мастей с гомоном ринулись внутрь. Празднование Дня Рождения Короля Крэдли Бешеного должно было проходить в огромном зале жилого дома, выстроенного для предводителя и его приближённых у северной стены Раттеберга. Дом напоминал собою маленький замок и сам мог служить неплохой крепостью, путь ко внутренним королевским покоям пролегал через анфилады залов и коридоров, в каждом из которых можно было организовать оборону, хотя в случае опасности король со свитой мог отступить оттуда по подземному ходу или по поверхности в высившийся посреди внутреннего двора совсем уж неприступный донжон, три этажа которого содержали в себе всё необходимое для успешной обороны, если бы пали стены. Итого в самом  Раттеберге  было ещё аж две полноценных крепости – королевский дворец и главная башня. Но сегодня все двери во дворец были распахнуты, принимая гостей. Стража почтительно салютовала входящим капитанам. Изнутри доносилась музыка, несмотря на ясное утро, горели канделябры и люстры. Весь огромный зал, занимавший почти целиком первый этаж, был заполнен хищниками. Столы ломились от разносолов, вина и эль лились рекой, звон кубков сливался с песнями. Ударами грома ревели здравицы в честь короля. Сам Крэдли Бешеный восседал на раззолоченном массивном троне на возвышении за отдельным столом со своими приближёнными. По правую лапу от него сидел в резном кресле одетый в расшитый галунами алый мундир Бангр. В правой лапе у него был кубок, а левая без трёх пальцев была скрыта пышной манжетой. За тем же королевским столом восседал и Визкод, хотя остальные вельможи, в основном высокопоставленные капитаны и адмиралы, косились на него с презрением. Он отвечал им тем же. Они считали куницу выскочкой-кнутобоем, Визкод про себя называл их не иначе как лизоблюдами и морскими бездельниками, забывшими в своих шикарных каютах, с какого конца браться за саблю. Крэдли же было всё равно, он наслаждался, слушая гремевшие в зале тосты: «Слава Бешеному Королю! Долгие сезоны Крэдли!» Вокруг торопливыми тенями сновали слуги, поднося всё новые и новые яства. Зверьё одобрительно загудело, когда шестеро рабов внесли в зал напоминавшее размерами лодку овальное блюдо с огромным осетром. Веселье, словно океанская волна, захлестнуло зал и оттуда растеклось по всему острову. Гуляли воины гарнизона в казармах и казематах, доставали бочонки с грогом стражники, которые больше не опасались гнева офицеров, наливавшихся вином в пиршественном зале. Гудел порт, полный пьянствующих корсаров. Сотни и сотни хищников славили своего жестокого властителя, давшего им силу и власть. И много, много выпивки. Правда, капитаны со всего архипелага прибывали без своих команд на лёгких судах, прихватив лишь старших офицеров, а экипажи оставались пьянствовать на своих островах, раскрепощённые отсутствием командиров. Крэдли не желал кормить ещё тысячи простых пиратов на своём острове. Колин и Гаррет сидели в окружении своих соратников под стеной загона и обсуждали тонкости предстоящих действий. Все были на взводе, ибо никто не знал, доживёт ли до утра. Но не было ни одного зверя, который бы решил отступить. Не все рабы принимали участие в сопротивлении, но даже те, кто не знал о готовящейся войне, догадывались, что что-то непременно произойдёт. В обед рабам дали по полной  миске праздничной густой похлёбки. Почти все ели с аппетитом, но Колину, несмотря на постоянный голод, кусок не лез в горло. Медленно, словно густой кленовый сироп, какой делали в Рэдволле, тянулось время. Казалось, отяжелевшие минуты, словно капли, тягуче и неспешно отрываются от потока времени и, наконец, падают, сливаясь в вязкие лужицы часов, в которых словно бы залипает всё то, что должно стремительно двигаться вперёд. Невыносимо долго и одновременно слишком быстро двигалось по небосводу солнце, сдвигая по пути тени, заставляя томиться ожиданием ночи и в то же время отнимая последние спокойные мгновения. Наконец светило словно бы нехотя потянулось к западному горизонту, завершая недолгий ещё после посылавшей последние ледяные дыхания зимы день. После заката невольникам раздали по тонкому кусочку хлеба в виде особой королевской милости – у Крэдли был целый юбилей, и празднество должно было затянуться не меньше чем на неделю. Со всех сторон неслись звуки разнузданной гулянки, хохот и ор заставляли дрожать воздух. Весь замок был ярко освещён, во дворе крепости горели смоляные бочки, отсветы пламени отплясывали бешеную джигу с тенями. Потянулась ночь. И вот, наконец, настал тот слепой и холодный предрассветный час. С моря вновь задул сильный ветер, звёздное небо затянуло невидимыми в темноте тучами. Шум понемногу начал стихать – утомлённые целыми сутками пира и непрерывными возлияниями, пираты устали. Колин и остальные вожди сопротивления до этого долго спорили и совещались, атаковать ли им в первую же ночь или же стоит подождать хотя бы ещё сутки, ведь торжества должны были затянуться, но в итоге решили, что не надо тянуть – мало ли что может произойти за время ожидания, и приняли решение атаковать. Условия как нельзя кстати складывались весьма благоприятные для восстания. И вот наконец настало время действовать. Глубоко вздохнув и зажмурившись на мгновение, Колин встал, и все взгляды мгновенно устремились к нему. Множество напряжённых глаз следили за каждым его движением и ждали решающих слов. И он их произнёс.

 - Друзья! Соратники! Свободнорожденные звери! Мы долго терпели издевательства и унижения от поганой нечисти. Хватит! Пришло время положить конец этому и вновь стать свободными! Наши леса и реки, наши родные, наши дома ждут нас! Все мы долго готовились к этому моменту, и все мы знаем, что должны сейчас сделать. Этот момент настал!! Помогите мне отомстить за кровь наших друзей  и близких, за боль и голод, за страх и отчаяние и вновь завоевать свободу! С этой минуты мы все свободны, свободными мы пойдём в бой и победим и свободными, если придётся, погибнем! ЗА СВОБОДУ!!!

Сдержанный гул голосов, словно заглушённый рокот готового извергнуться вулкана, был ему ответом. Взметнулись кулаки, оскалились зубы. Звери не позволили излиться гневу в боевом кличе, чтобы не привлекать к себе раньше времени внимания, они копили его для того момента, когда они наконец доберутся до хищников. Время, только что медленное, словно текущая по сосновому стволу смола, вдруг сорвавшейся с тетивы стрелой устремилось вперёд. В считанные секунды дверь загона была распахнута, и бывшие рабы тёмной лавиной выплеснулись из неё, устремившись к стоявшему рядом длинному сараю с инструментом. Мгновенно топоры, лопаты, косы, ломы, вилы, серпы и мотыги разошлись по лапам, крепко стиснувшим отполированные в работе привычные рукояти. Несколько шатавшихся по двору пьяных пиратов, вытаращившихся на появившихся невольников, были мгновенно убиты прежде, чем успели поднять тревогу. Следующей целью была кордегардия у ворот, в которой было немало оружия. Колин, вооружённый топором, которым ещё недавно обрубал сучья, возглавил группу, которая должна была заняться стражей. Остальные рабы разбились на отряды, возглавляемые каждый своим командиром, и рассредоточились по двору, заняв ключевые позиции. Один самый крупный отряд блокировал входы в казармы, другой принялся вскрывать дверь в донжон – там тоже должны были быть запасы оружия и всего, необходимого для обороны. Ведущие на стены лестницы тоже были блокированы, звери притаились в тени под стенами. Колин же во главе двух десятков наиболее крепких зверей ворвался в незапертые двери караулки и опустил топор на плешивую голову обернувшегося на шум крысака. Стражники все были пьяны, поэтому разъярённые рабы не встретили серьёзного сопротивления, хотя трое из них всё равно погибли. Со стражей было покончено в течение пары минут, и достоянием бунтовщиков стало несколько десятков копий, мечей и топоров. Но этого было очень мало. Зато в открытом восставшими донжоне оказался целый арсенал. Почти все рабы получили нормальное оружие. К тому времени вооружённые кто чем невольники-белки вскарабкались по камню на стены и перебили почти всех немногочисленных стражников, находившихся там. Те тоже успели щедро угоститься грогом и умерли раньше, чем поняли, что их атакуют. Лишь в одном месте завязалась заваруха – группа из нескольких стражников успела организовать оборону, но и они были уничтожены поднявшимся по лестнице прямо у них за спинами подкреплением из вооружённых рабов. Раттеберг строился как неприступная крепость с несколькими рубежами защиты, но вот её защитники отнюдь не отличались дисциплиной, окончательно рухнувшей в угаре всеобщей оргии. Стены, кордегардия, единственные ворота и донжон  были полностью в лапах повстанцев, оставались лишь две цели – казармы гарнизона и дворец Крэдли. Рабов в замке было около двух сотен, считая тех, кто сейчас прислуживал пиратам. Колину и всем остальным  безумно хотелось поскорее вцепиться в глотки пирующим негодяям и самому Крэдли, но и о полных солдат казармах нельзя было забывать. С одной стороны, необходимо было как можно скорее «обезглавить» противника, лишив его предводителей, с другой – зачистить казармы, а зверей на одновременное сражение с сотнями хищников в двух местах не хватало. Имеющихся сил доставало на то, чтобы достаточно уверенно справиться с врагами лишь в одном из этих мест. И если начать штурм казармы, то Крэдли неминуемо успеет запереться вместе со своими зверями в укреплённом дворце, а этого никак нельзя было допустить. Но если ворваться всем во дворец, то тогда за их спинами повылазит весь гарнизон. Но звери в один голос требовали скорее вести их на Крэдли, ибо не было на острове и на всём Архипелаге раба, который бы не мечтал своими лапами убить поработителя. Да к тому же ещё и сколько команд останется без своих капитанов? Решено было забаррикадировать снаружи все выходы из казарм и всеми силами атаковать дворец, оставив лишь небольшое число дозорных у ворот и на стенах. Сказано – сделано. Двери казарм открывались наружу, и вскоре все они были надёжно и тихо подперты брёвнами и завалены камнями так, что не представлялось никакой возможности быстро открыть или выломать их изнутри. Сидящими внутри солдатами было решено заняться потом, когда будет покончено с Крэдли. Колин выстроил своих бойцов перед парадным входом королевского дворца. В сердце лесным пожаром бушевал гнев, лапа стискивала меч, на другой висел щит. Сейчас он вернёт себе священный меч Мартина, меч Рэдволла, украденный Крэдли. Оглянувшись на застывших вокруг и позади товарищей и поймав ободряющий взгляд Гаррета, положившего лапу ему на плечо, он яростно указал острием меча на залитое светом здание. И в тот же миг застывшая за спиной толпа бывших рабов свирепым потоком устремилась к дверям. Миг – и они внутри, и некому организовать оборону, все попадавшиеся на пути стражники были просто сметены, караулки разгромлены, а дожившие до часа мести звери с рёвом ворвались в пиршественный зал. Вулкан гнева извергся, погребая под потоками ярости пирующую нечисть.  Колин шёл впереди всех, и душа юного воина пела – наконец-то он может сразиться с подлыми тварями, схватиться со своими поработителями лицом к лицу! Обагрённый вражеской кровью меч разил направо и налево, щит принимал на себя удары. Стальной клинок, словно пушинка, мелькал в окрепших за сезоны тяжкого труда лапах, железные мускулы вкупе с воинским искусством прорубали путь через толпу повскакавших из-за столов хищников. Пьяные, сонные, насмерть перепуганные и ошеломлённые пираты опрокидывали скамьи, столы, сталкивались друг с другом и снопами валились под ударами восставших рабов. Кто-то схватился за оружие,  пытаясь сопротивляться, и тут же погибал, остальные пытались спастись бегством, но бежать из зала было некуда. Выскочить в зарешеченные окна-бойницы было невозможно, а единственный путь вглубь дворца был как раз за троном Крэдли. Отшвырнув бросившегося на него хорька и сразив другого, Колин, отражая удары, прорвался вперёд. Бок о бок с ним шёл вооружённый боевым топором Гаррет, ведущий собственный счёт сражённых врагов. Глаза мыша впервые за долгое время горели торжеством, каждым ударом он платил за свой былой страх и всё то, что ему пришлось вынести в рабстве. Из глубокого пореза на предплечье текла кровь, но мыш не чувствовал боли, опьянённый жаром битвы. Не смотря на увлечённость боем, оба товарища действовали слаженно, пробиваясь сквозь быстро таявшую кучу пиратов туда, где находился самый ненавистный зверь на свете – Крэдли, и от близости главного врага сами собой стискивались  зубы, шерсть на загривке становилась дыбом, а лапа ещё яростнее опускала клинок на очередного противника. И вот, наконец, они прорвались сквозь вой, суету и давку схватки, оставив позади своих бойцов, добивавших последних пиратов. Только для того, чтобы увидеть опустевший королевский стол и спины Крэдли и его вельмож, удиравших по единственному узкому коридору, ведшему вглубь здания. Крэдли хромал, двое дюжих крыс в ярких дорогих одеяниях поддерживали его под лапы. Последним, отстав на несколько шагов,  бежал Визкод. Расстёгнутый зелёный камзол развивался за спиной, в лапе блестела обнажённая сабля, ножны болтались на боку, шляпа потеряна. С воплем ярости Колин метнулся следом, чувствуя за плечом горячее дыхание отставшего на шаг Гаррета. Почти сразу за проёмом, в котором скрылись пиратские вожди, начиналась крутая винтовая лестница, поднимавшаяся наверх.  Колин не видел ничего, кроме спин убегавших от него врагов, мелькавших всё ближе и ближе к острию его меча. Вот сейчас, сейчас он настигнет их, меч уже занесён, в растянувшемся, как патока, мгновенье медленно растворялись разделяющие преследователя и преследуемых дюймы, лапа вот-вот схватит зелёный бархат за спиной куницы, как вдруг… Тощий проворный ласка, бежавший предпоследним, на мгновение остановился и рванул крепление с торчавшим из него факелом, освещавшим вход на лестницу. В тот же миг откуда-то с потолка с громом рухнула толстая плита, плотно вошедшая в высеченный в полу глубокий паз, перекрывая узкий ход и отсекая Колина и Гаррета от уходящего Крэдли! А заодно и Визкода от спасения. Тяжёлый низкий звон выросшей на пути кованой стены слился с гневным криком воинов и отчаянным воплем загнанного в тупик надсмотрщика. Случившееся так ошеломило почти настигшего врагов Колина, что какой-то миг он промедлил в диком разочаровании, поэтому его удар был не столь молниеносен, и куница успел отразить своей саблей меч Колина. В узком коридоре зазвенела сталь, отражаясь всплесками металла от каменных стен. Колин встретился взглядом с жёлтыми буркалами главного надзирателя, в которых вскипал ужас. Куница со всей ясностью осознал, что за все издевательства, которым он подвергал скрестившего с ним меч воина, самое лучшее, что может его ожидать – это смерть от острого клинка. От близкого дыхания гибели, звавшей его в непроглядные бездны, встал дыбом мех. Постаравшись взять себя в лапы и сохраняя остатки самообладания, Визкод приготовился защищаться до последнего. Колин не заставил себя ждать. Первая же атака мыши была столь яростна, что старый морской разбойник, проведший всю жизнь в схватках и драках, лишь чудом успел отразить все выпады и удары и сдержать неистовый натиск юного воина. В тесном коридоре было не развернуться, и клинки высекали искры из стен, задевая остриями за камень. Несмотря на полнейшую сосредоточенность, куница успел подумать с досадой, что надо было укокошить этого непокорного поганца раньше, пока тот был в его власти, прежде чем бок обожгло, словно огнём, - очередной выпад мыши достиг своей цели. Рана была неглубокой и почти не мешала двигаться, но Визкод запаниковал, чувствуя, что это – начало его конца, и с утроенной энергией заработал саблей и вскоре расквитался со своим противником, нанеся тому рану в нижнюю лапу, впрочем, тоже несерьёзную. Боль стальным жалом впилась в лапу Колину, заставив отпрянуть и ещё сильнее распалив гнев, бушевавший в его груди. В один миг Колину вспомнились все жгучие удары кнута, все рубцы на исполосованной шкуре, унижения, голод, угрозы, перед внутренним взором встал образ окровавленной Джинти на мёрзлом плацу и злорадная ухмылка куницы, отдававшего приказ, мордочка дрожащей от ужаса Энни… Боль, горе и гнев встали в душе кипучей штормовой волной, бросая воина в атаку.

- РЭЭЭДВООООЛЛ!!!

Древний боевой клич невозможно далёкого от проклятых сезонами островов аббатства, словно удар грома, грянул в узком коридоре, отразившись от стен и низкого потолка и вырвавшись в полный победивших нечисть зверей зал, где его подхватили многие. Словно распрямившаяся пружина, Колин рванулся вперёд, сквозь блики плетущей стальную завесу сабли Визкода, отбивая щитом изогнутый клинок далеко в сторону, и нанёс своему врагу смертельный удар, вложив в него всю свою ярость. Меч разрубил ключицу и глубоко засел в теле куницы, заливая кровью ярко-зелёный бархат камзола. Выроненная сабля лязгнула об камни, лапы Визкода подогнулись. Всегда горевшие злобными углями жёлтые глаза словно подёрнулись пеплом, и беспощадный надсмотрщик бесформенным кулём осел на пол, привалившись к стальной перегородке. Уперевшись лапой ему в грудь, Колин высвободил меч и отступил на шаг, тяжело дыша и глядя на труп поверженного мучителя. Сколько ужасных дней и ночей он мечтал об этой минуте!.. И вот он отомстил своему врагу, убил самого жестокого надзирателя на острове. Но главный враг сбежал, отгородился от них железной стеной, заперся в укреплённом дворце, и единственный известный путь к нему был перекрыт. Колин оглянулся на Гаррета, с некоторым потрясением смотревшего на него, - тот впервые видел рэдволльского воина в бою. Бесстрашный товарищ подошёл ближе, прижимая какой-то лоскут к продолжавшей кровоточить ране, и они оба в замешательстве уставились на выросшую перед ними преграду. Как преодолеть её? Как пройти дальше? Гаррет было попытался просунуть в паз в полу лезвие топора, но не сумел продвинуть его даже на волосок. Поддеть так тяжеленную металлическую стенку нечего было и думать. Сломать, пробить, прорубить её - тоже. Пробиваться через толстенные каменные стены в обход? Но сколько же потребуется времени, чтобы разломать такую мощь? Крэдли строил своё убежище на совесть. Выход подсказал один из подошедших сзади командиров, назначенных перед боем Колином. Нестарый ещё полёвка протолкался к преграде и тоже обследовал её снизу до верху. Постучал, потолкам плечом. Попинал стены. Потом опустился на четвереньки и, вытащив нож, попытался поддеть им стальную плиту снизу, как совсем недавно пытался сделать это своим топором Гаррет. Оба командира наблюдали за ним с грустным снисхождением – всё это они и сами успели попробовать. Единственным способом пройти дальше было поднять перегородку, но поддеть её снизу было невозможно. Внезапно полёвка убрал нож, поднялся на лапы и сказал неожиданно бодрым тоном: «Ну, если не получается подковырнуть её так, то нужно будет вырубить пол у того места, где она в нём засела.» Оба товарища изумлённо и обрадованно переглянулись, недоумевая, как сами не догадались до этого, в общем то, довольно простого выхода. И в самом деле, можно было разломать камень и обнажить нижний край стальной переборки, засевший глубоко в пазу. А уж подсунуть по неё пару ломов и приподнять общими усилиями труда не заставит. Гаррет только было собрался отдать соответствующие распоряжения столпившимся у входа в коридор бойцам, как вдруг в зале за ними началось какое-то волнение. Послышались крики, воины свободы разворачивались к выходу из зала. Предчувствуя неладное, Колин устремился через своих солдат обратно. Зал атаковали крысы в цветах Раттеберга! Откуда они могли взяться?! Правда оказалась неожиданной и страшной. Это был протрезвевший от опасности и вполне готовый к бою гарнизон замка в полном составе. Совсем скоро после начала боя во дворце кто-то из солдат обнаружил, что двери накрепко заперты снаружи, где дежурят вооружённые и явно захватившие крепость рабы. Сразу же поднялась тревога, сохранявшие некоторое подобие дисциплины бойцы под командованием находившихся при них офицеров приготовились к бою. Но пробиваться через заблокированные двери наружу было чревато поражением, ведь в любой миг перебившие пьяное офицерьё бунтовщики могли появиться из замка, и тогда они оказались бы в осаде в собственных казармах. Но из казарм был и ещё один, тайный, выход. Все рабы, принимавшие участие  в его строительстве, были утоплены по личному приказу Крэдли. Прорытый под землёй ход вёл из подвалов казарм в один из каменных лабазов во дворе крепости, в котором хранились пустые бочки и разный хлам. И вот теперь, пройдя по нему, весь гарнизон Раттеберга вырос из-под земли прямо за спинами бывших рабов, уничтожив всех, кто охранял стены и ворота и отбив донжон. Недавние победители, истребившие хищников в пиршественном зале, сами оказались заперты в нём, как в ловушке. По столпившемся в разгромленном помещении зверям ударил залп десятков лучников. Отступать было некуда.

Колин пытался организовать оборону. Непрерывный обстрел заблокировавших выход лучников выкашивал лишённых доспехов зверей, до этого не знавших войны. Началась паника. Прикрывшись щитом, Колин протолкался вперёд, сзывая всех, кто имел щиты. В конце концов ему и немногим уцелевшим командирам удалось выстроить линию из щитов, но это мало помогло. Бывшие рабы валились на землю, как колосья под серпом. Кто-то залезал под столы, прятался за лавками. Понимая, что так они все погибнут, Колин решил бросить наиболее боеспособных воинов в атаку. Закрывшись щитами и выставив копья, отряд бросился на маячивших в проёме лучников. В тот же миг по щитам хлестнул стальной дождь, кое-где стрелы нашли незащищённые места, и пара воинов со стонами упала под лапы товарищам, размыкая и без того редкий строй. Наконец они преодолели разделявшие их с врагом ярды, но лучники успели отступить, укрывшись за щитами тяжеловооружённых солдат. Завязалась битва. Колину удалось сразить метким ударом поверх щита своего противника и тут же подрубить соседнего с ним крыса. Его бойцы сражались отчаянно, но переломить ситуацию в свою пользу не смогли. Намного более многочисленные и боеспособные, солдаты Раттеберга оттеснили их обратно в зал. В кратком бою погибла половина отряда… А затем хищники плотной фалангой ворвались внутрь, моментально сокрушив только-только выстроившиеся неровные ряды борцов за свободу. Бывшие рабы сражались с отчаянием обречённых, раз за разом бросаясь на врагов, на смену ломавшимся мечам и копьям приходили зубы и когти, но разве могли бывшие мирные жители противостоять обучавшимся всю жизнь только убивать головорезам? От воя, рёва и грохота дрожали стены. Колин отбивался одновременно от четверых. Его спасало лишь то, что сгрудившиеся вокруг него крысы в тесноте и давке общей свалки больше мешали друг другу, чем помогали. Ему удалось обезоружить одного врага и вырваться из кольца. Ловким выпадом Колин ранил в бедро ещё одного противника, и крыса с воплем свалилась прямо под лапы дерущимся и вскоре была затоптана. Но тут счастье изменило молодому воину. От очередного мощного вражеского удара изрубленный щит раскололся, и измотанный битвой Колин вынужден был отбиваться от двух хищников одним лишь коротким мечом. И, когда он в очередной раз попытался атаковать наседавшего на него хорька, тот отбил своим щитом клинок и рубанул в ответ.  Колин попытался увернуться, но острая сталь рассекла левую лапу, боль яркой вспышкой обожгла тело, и он, обливаясь кровью, упал на пол. Тут же над ним нависли оба противника, готовые пронзить его своими клинками. В последней попытке защититься Колин вскинул перед собой иззубренный меч, как вдруг откуда-то сверху раздался полный гнева и ярости вопль, и тут же один из хищников рухнул навзничь. Над Колином стоял Гаррет, занося свой топор для нового удара. Свистнуло тяжёлое оружие, лязгнул, отлетая в сторону, меч, и ранивший молодого предводителя рабов хорёк лишился головы. Гаррет заслонил собой раненого друга и отбивался, пока тот поднимался с земли. Левая лапа Колина безжизненно висела, из глубокой раны хлестала кровь, и он неловко сунул левую ладонь за пазуху.

 - Спасибо, брат…

 - Ты как? Живой?

 - Пока да… Мы проиграли, Гаррет.

 - Ещё не всё потеряно, Колин! Мы же почти победили! Мы отобьёмся и захватим Раттеберг!

 - Победу уже не вернуть. Крэдли ушёл, мы заперты в этом зале, большая часть наших зверей погибла. Нам остаётся лишь последняя атака, Гаррет. Мы умрём свободными.

 - …

 - РЭЭЭЭЭДВООООЛЛ!!!

Колин и Гаррет вместе с горсткой уцелевших в битве воинов рванулись вперёд, на врагов, желая подороже продать свои жизни. Колин изо всех сил опускал здоровой лапой меч на щиты и шлемы противников, отбивал удары и молниеносно разил, собрав для последнего боя все оставшиеся силы и всё мастерство. За Защитником Рэдволла оставались лишь бездыханные тела врагов, но живых хищников было гораздо больше… Топор  Гаррета ни разу не опустился вхолостую, никакие щиты и доспехи не могли устоять перед гневом его хозяина. Остальные бойцы сражались также отважно и самозабвенно, со всей страстью переполненных гневом и гордостью сердец отдаваясь этому последнему занятию. Пол был скользким от крови, приходилось перешагивать через трупы поверженных солдат Крэдли. К сожалению, не только их… Лишь трое воинов свободы теперь сражались рядом со своими вождями, даровавшими им всем посмертную и вечную волю, остальные были уже мертвы. На несколько мгновений наступило затишье, и пятеро товарищей встали спина к спине. В ушах саламандастронским барабаном грохотал пульс, просачиваясь алыми струйками в многочисленных ранах на теле, усталая лапа окоченелой хваткой сжимала рукоять меча. Пот разъедал глаза, боль жгла злобными угольками. Вот сейчас, сейчас они ринутся, и… Офицер, высокий сухощавый крыс, открыл пасть, чтобы скомандовать им смерть…

 - Главарей брать живыми!

Что?! Нет! Он не дастся в лапы Крэдли живым! Рэээдвооолл!!

Колин и Гаррет бросились на врагов, зазвенела сталь, но солдаты уклонялись от боя, лишь парируя удары и отскакивая. А вот с тремя другими воинами церемониться не стали – все трое измученных долгим боем зверей были мертвы уже через минуту. В груди Колина бушевал гнев. «Сражайтесь, трусливые негодяи, ну же! Давайте! Идите сюда!!!» Красная пелена застилала глаза, мышцы больше не чувствовали усталости, клинок казался невесомым. Один из крыс выкрикнул ему прямо в лицо: «Грязный паршивый раб!», и Колин с рёвом ринулся на него. Крыс втянул голову в плечи, закрывшись широким щитом, и стал пятиться, продолжая изрыгать оскорбления. И вдруг сзади на голову обрушился каменно-тяжёлый удар, заставивший мигнуть свет в глазах и дрогнуть лапы, но огонь ярости разогнал нахлынувшую тьму. Колин развернулся как раз вовремя, чтобы успеть отбить летящий ему прямо в глаза обух топора и увидеть, как крысы вяжут лапы бесчувственному Гаррету, лежавшему в луже крови, вытекшей из его разбитой головы. Один из хищников выпрямился, лапой небрежно отшвырнув его грозный топор… «ГАРРЕТ!!!» Колин с удвоенной силой набросился на ударившего его солдата-ласку, в чьих глазах плеснулся мгновенный ужас, и выбил из его лап топор. Стремясь как можно скорее разделаться с врагом и прийти на помощь схваченному другу, Колин занёс над попытавшейся с криком отскочить ласки меч и… Без стона упал наземь, меч горько прозвенел по плитам. Позади ухмылялась и сквернословила крыса, сжимая в лапах тяжёлый окованный сталью щит. А кто-то уже тащил верёвки…

ГЛАВА 11. БЕЗ НАДЕЖДЫ.

В голову будто бы заколачивали гвозди. Пульс, словно молот, бился в голове, высекая искры боли. Колин пошевелился, и перед закрытыми глазами словно полыхнуло пламя, вырвав протяжный стон. Болело и всё остальное тело, многочисленные раны горели. Через силу Колин открыл глаза… Или нет? И были ли они, эти глаза, у него? Тьма вокруг была абсолютна и непроницаема, казалось, что мира просто не существует, лишь боль, грохот крови в ушах и жажда. Колин с трудом поднял лапу и ощупал голову. На затылке мех слипся кровавой коркой вокруг глубокой ссадины. Ох-х-х… Безумно хотелось пить, но воды, разумеется, не было, хотя была сырость, затхлая, промозглая, никогда не знавшая ни дуновения свежего ветерка и ни лучика согревающего солнца. Превозмогая накатывающую слабость и тошноту, Колин приподнялся и попытался сесть, и тут же прострелило огнём левую лапу, раненную вражеским мечом. И тут воспоминания, словно камнепад, обрушились на юного борца, придавливая своей беспощадной тяжестью. Он разом вспомнил и первый триумф, и смертный бой, и погибших товарищей, и последнюю схватку… И Гаррета. Что с ним? Где он?! Гаррет! ГАРРЕТ! В отвит на хриплый крик, вырвавшийся из пересохшего горла, послышался стон и такой же сиплый голос ответил: «Колин?»

- Гаррет, ты здесь?

 - О-о-х, здесь я, дружище.

 - Как ты? Ты ранен? Что эти твари сделали с тобой?!

 - Глубоких ран вроде нет, лишь одни порезы да ушибы, вот только башка раскалывается. Эти трусы чем-то долбанули меня между ушей. А ты как? Тебе досталось больше. Ты ведь уже был ранен!

- У меня из глубоких только лапа. И тоже болит голова. Похоже, меня ударил тот крысюк, что назвал меня рабом. Не успел я его добить… У тебя воды нет?

- Нет… И вряд ли мы её увидим… Хотя… Они не дадут нам умереть здесь от жажды. Что нас ждёт…

От гнева и отчаяния Колин стиснул зубы. Они проиграли. Теперь самое лучшее, что ждёт их впереди – это смерть. А до этого с ними, предводителями восстания, палачи Короля Крэдли позабавятся на славу. И как же болит голова… Колин не видел ничего, но чувствовал, что темнота вокруг вертится тошнотворной спиралью. Видимо, два удара по голове для него – это слишком. Впрочем, это уже не важно… Скоро станет совсем не важно. Скорей бы…

Колин не знал, сколько они провели в темнице. Измученный разум время от времени впадал во мраке и тишине в забытье, и тогда из тьмы перед глазами возникали светлые картины прошлого. Тёплые, согретые июльским солнцем красные стены аббатства… Лица друзей, голос названного отца… Вольный простор… Освежающий прохладный дождь, рисующий дрожащие круги в глади рэдволльского пруда… Вода, сколько воды… Напиться, зайти в пруд по шею и пить, пить, подставляя лицо под струи шумливого ливня… Пересохший рот тщетно ловил затхлый воздух, алкая желанной свежести, а шум воображаемого дождя вдруг усилился, зазвенел железом и тревогой, и вот уже сражение грохочет, заставляя учащённо биться сердце и сжиматься кулаки. Потом и этот морок отдалился, уступая место совсем уж давним воспоминаниям, когда он, ещё пушистый диббун, играл в саду родного аббатства, попутно лакомясь сочными ягодами поспевающего крыжовника, а за спиной, привалившись к старому клёну, стоял его приёмный отец, белый волк. Он звал Колина, но игра была такой увлекательной, и так хорошо было под раскидистым кустом боярышника, словно в волшебном зелёном шатре, хранившем просвеченный солнечными пятнами полумрак, только почему-то опять болела раздробленная во время старой осады левая лапка, и прерывать игру совсем не хотелось, но отец звал так настойчиво, так требовательно, и Колин досадливо обернулся, и… Тёплая картинка сменилась промозглой тьмой, в сердце вновь плеснулось волною отчаяние. «Колин! Колин!! Да проснись же ты!!!» Гаррет? Что случилось? Так это он меня звал?

 - Эй, Колин!!!

 - Что, Гаррет?

 - Ты там жив?!

- Да… Кажется, я заснул… Что случилось?

- Я у двери, сюда кто-то идёт! Вроде бы остановились и о чём-то спорят… Вот, приближаются! Что, если нам напасть на них и попытаться сбежать?

Напасть? Колин не был уверен, что в состоянии даже встать на лапы, не то, что драться. Да и куда можно бежать во вражеской крепости, даже если удастся выбраться из этого подвала? Лязг запоров по ту сторону двери прервал его размышления, опередив любые их попытки сопротивления. Дверь распахнулась, и вставший напротив Гаррет с криком упал, закрывая лицо  лапами. А следом и Колин зажмурился, не в состоянии выносить хлынувшее в их мрачное узилище ослепительное сияние. Из-под плотно сжатых век текли слёзы.

- Эй, вы, дохлятина, подымайтесь! Живо! Вас хочет видеть сам Король!

Чьи-то грубые лапы заломили за спину и спутали верёвками запястья, заставив заскрипеть зубами от боли в ране, и вздёрнули на лапы. В голове словно бы взорвался огонь, земля ушла из-под лап, и тьма вновь накрыла Колина душным одеялом. Но его подняли снова и привели в чувство. Подхватив под лапы, его и так же связанного Гаррета поволокли прочь из темницы. Глаза немного привыкли к свету факелов, и Колин понял, что не ошибся – их тюрьма действительно располагалась в глубоком подземелье. Между тем конвоиры грубо потащили их вверх по длинной крутой лестнице, заставляя ударяться лодыжками о  каждую ступеньку. Крэдли ожидал их в донжоне, восседая на высоком позолоченном кресле, обитом лиловым бархатом. Друзей грубо швырнули ничком к подножию трона, где они тут же завозились, пытаясь выпрямиться, но их тут же ударами вновь бросили лицами на каменный пол. Извернувшись, Колин с ненавистью взглянул снизу вверх в морду самого ненавистного зверя на свете. Тот ответил не менее жгучим взглядом, в котором была и ненависть, и чёрная злоба, и досада, и торжество. Глядя на своих заклятых врагов, Крэдли страстно хотел отдать приказ о самой мучительной казни, какую только сможет изобрести его изощрённая варварская фантазия, но не делал этого. Он не мог позволить, чтобы так испугавшие и оскорбившие его своим бунтом рабы умерли несломленными, став мучениками для тех, кто придёт на место погибшим в ночном бою невольникам. Нет, этого они не получат. Он сломает их волю, как крепкую палку, с треском и щепками, он заставит их покориться ему, и когда главари повстанцев будут лизать ему лапы, каждая рабская скотина увидит, что нет никого, кто не склонился бы перед великим Крэдли. Он поквитается с непокорными стократно. Нет, тысячекратно. Особенно с этим Колином, раздражавшим Его Королевское Высочество своим упорством с самого пленения. Выдержав значительную паузу, владыка Пиратского архипелага изрёк, постаравшись придать своему тону как можно больше угрозы и надменности:

- Я, Великий Король и Властитель океана и суши, гроза вод и побережий Крэдли Бешеный, повелеваю вам, ничтожные черви, принести мне ответ за свои кощунственные и беспримерные злодейства! - и сделал лапой знак конвоирам отойти – ему хотелось насладиться всей полнотой картины корчившихся у его лап врагов. К тому же теперь они были неопасны. В ответ на полные спеси слова крысиного вожака Гаррет зарычал от гнева, а Колин лишь крепче стиснул зубы. Если бы у него были развязаны лапы… Не дождавшись ответа, а точнее, удовлетворившись бессильным гневом своих противников, Крэдли продолжал:

-  За ваши чудовищные преступления против меня и моих славных подданных вас ждёт страшная смерть, о которой вы будете молить меня на эшафоте, когда мои палачи примутся за вас! - Крэдли перевёл дух, упиваясь собственным всесилием и отчаяние пленников, давая им полнее осмыслить услышанное, - Но я милостив и великодушен. - *Исполненное значимости молчание* - Если вы покоритесь мне, своему монарху и повелителю, и покаетесь в своих деяниях перед всеми, я дарую вам обоим жизнь! Верной службой и усердным трудом вы искупите свои злодейства и возместите причинённый вами ущерб Раттебергу. Склонитесь передо мной, и будете жить!

 Хоть Крэдли и обращался сразу к обоим, но смотрел он лишь на Колина. Непокорный мышонок заставлял сохнуть глотку от жаркой ненависти. Не может такого быть, чтобы кто-то смел перечить ему, Крэдли! Никогда такого не было и не будет!

- Проваливай к адским вратам, крыса! - хриплый голос Гаррета был сдавленным от ненависти и презрения. Крэдли усмехнулся, услышав его. Как он запоёт в застенке, когда… Он даже не покосился на непокорного раба, тут же вскрикнувшего от резкого удара стражника, его взгляд был прикован ко второму невольнику, самому стойкому. Выслушав предложение крысиного вождя, Колин, как мог, выпрямился, стоя на коленях, и упёр полный гнева взгляд в зрачки врага. Крэдли, ухмыляясь, возвышался горой парчи и бархата на своём троне, ожидая ответа, но не услышал ни слова. Гордо выпрямившись, Колин плюнул прямо в маячившую над ним морду Крэдли. Во рту было сухо, как в пустыне, и тягучая слюна повисла на подбородке, лишь несколько капель долетели до подола крысиного одеяния, заставив Крэдли вздрогнуть от неожиданности на своём троне. Трясясь от бешенства и брезгливо завозившись в кресле, предводитель пиратов прошипел в ответ:

- Ты… Вы оба будете молить меня о смерти, но я не дарую её вам. Вы не умрёте, нет. Ты всё равно будешь моим рабом, мышь, до скончания своего гнилого века, слышишь?! Вы оба будете служить мне, пока не сдохнете!!

 На не покорившихся тирану друзей обрушился град ударов и пинков, и, грубо подхватив их, гвардейцы-крысы поволокли  бесстрашных зверей прочь от трона. Один из солдат, тащивших Колина, стиснул пальцами его раненную лапу, и от острой неожиданной боли тот вскрикнул, вызвав злобную усмешку Крэдли. И вновь дневной свет скрылся за спинами двух страдальцев в каменном проёме, новая лестница уводила всё глубже в землю, почти тёмный коридор казался входом в преисподнюю. Из приоткрытой двери в стене вырывался дрожащий огненный отсвет, становясь с каждым шагом конвоиров всё ближе, пока связанных пленников не зашвырнули внутрь, словно кули с отрубями. Подняв голову, в свете чадивших факелов Колин увидел дыбу. Страшные детали обстановки окружили несчастных, грозя со всех сторон. В застенке было душно, казалось, сам воздух здесь пропитан страхом. Откуда-то из-за подпиравшей тёмный свод колонны вышел здоровый мускулистый крыс в засаленном жилете и, подойдя к светившейся зловещим мерцанием жаровне, принялся мехами раздувать угли, сразу зардевшиеся и осветившие его мрачную фигуру жутким красным светом. Потом, всё так же не обращая внимания на беспомощных узников, стал не спеша раскладывать на приземистом широком столе свои кошмарные инструменты, с каким-то особым смаком и любованием знатока-ценителя пощёлкивая и позвякивая ими. Клещи, щипцы, ножи, топорщившиеся зубьями и шипами железки и механизмы тускло поблёскивали на неструганных досках стола, словно затаившиеся хищники, только и ждущие момента, когда можно будет впиться в беззащитную плоть. Палач между тем снял со стены скрученный в бухту кнут и распустил его на всю длину. Для пробы пару раз взмахнул им, разминаясь, и резкий пронзительный свист, с каким кнут рассек воздух, отдался тянущей пустотой где-то в груди обречённых на близкое с ним знакомство мышей. Друзья с замиранием сердец наблюдали за ужасными приготовлениями ката, и чувство безысходности тупыми зубами глодало их души, гася малейшую надежду. Не было сомнений, что Крэдли заставит их прочувствовать все увиденные приспособления на своих шкурах. Гаррет впал в прострацию, устремив взгляд куда-то сквозь камень стен. Но страх, когтями скрёбшийся где-то в животе, заставил Колина  искать способ освободиться. Совсем рядом с тем местом, где они лежали на холодных плитах пола, стояло мерзкого вида пыточное кресло, утыканное острыми шипами и лезвиями. Не желая очутиться в нём, Колин, стараясь не шуметь, подполз вплотную к жестокому изобретению. Палач тем временем чем-то гремел на полках, повернувшись к мышам спиной. Сев спиной к креслу, Колин прижал стягивающую запястья верёвку к одному из шипов и стал тереть их об острие. От неловкого движения несколько штырей стразу же впились в лапы, обдирая до крови, но Колин, закусив губу, продолжал пытаться перетереть верёвки. Раненая лапа болела и почти не слушалась, дело продвигалось медленно, но всё же стальной гвоздь рвал пеньковые волокна. По запястьям уже текла кровь, но Колин чувствовал, что верёвка начинает поддаваться. Ещё бы минут пять… Но тут фортуна отвернулась от борющегося за свою жизнь юноши. Послышались шаги, и тут же тяжёлая оплеуха отбросила Колина от кресла, отдавшись звенящей болью в раненой голове и лишив последних сил.

- Нет, мышиное отродье, не так быстро! Не беспокойся, ты вдосталь насидишься в нём! - хриплый смех палача карканьем прозвучал в тишине подземелья. Перешагнув через распластавшегося на полу Колина, палач взял толстый железный прут и, подойдя к жаровне, сунул металл в угли. И только во взгляде Гаррета была жалость.

Внезапно за дверью послышался топот лап. Массивная створка с брюзгливым скрипом отворилась, словно жалуясь на беспокойство, и в проём просунулось обтянутое красным шёлком пухлое сиденье массивного кресла, которое с пыхтением тащили два солдата. Дверь была не слишком широкой, и они, пытаясь одновременно протиснуться внутрь, застряли, зашипев друг на друга ругательства. Повозившись в проходе, раттебержцы, наконец, развернулись и втащили свою ношу внутрь, после чего поставили кресло у дальней стены за столом, где, очевидно, должно было располагаться место секретаря-протоколиста. На тот же стол была водружена объёмистая корзина с закусками и пыльными бутылками, явно только что извлечёнными из погреба по столь торжественному случаю, как допрос зачинщиков восстания. Спустя минуту дверь вновь распахнулась, и внутрь неторопливо вошёл тот, кому предназначались и кресло, и яства. Тут же солдаты-крысы выпрямились и отсалютовали, глядя на своего повелителя самыми преданными взглядами. Они надеялись, что их не прогонят вон от столь занимательного действа. Крэдли прошествовал к своему месту, с бешеным торжеством взглянув на своих узников. Скрипнув креслом и откинувшись на высокую спинку, пиратский главарь отщипнул виноградину и бросил её в рот, наслаждаясь каждым мгновением. Под колонной безмолвным осколком тени замер палач. Между тем приговорённых старательные крысы-подручные привязали Гаррета к вмурованному в камень кольцу, а Колина за вздёрнутые за спиной лапы к дыбе, сорвав рубаху. Наконец, Крэдли заговорил:

- Я, Великий Крэдли, Король вод и островов, даю вам, презренные рабы, посмевшие поднять на меня свои лапы, последний шанс смягчить вашу жестокую участь. Склонитесь, молите о прощении, и я…

Договорить старый пират не успел.

- Очень жаль, что мне не удалось вогнать меч в твоё жирное брюхо, нечисть! Но ничего, это ещё сделает кто-нибудь другой. Будь ты… - удар под дых заставил Колина захрипеть и согнуться, натягивая верёвку, охватывающую лапы за спиной. Ответ Гаррета также был бесстрашен:

- Иди в пекло, крыса!

- Ну что ж… я готов был проявить милосердие к вам, рабы, но вы отвергли моё предложение… - довольная изуверская ухмылка, перекосившая морду Крэдли, никак не вязалась с его делано опечаленным тоном. Махнув палачам, он потянулся к корзине. О, он насладится происходящим по полной! Сорвав с бутылки печать, он с бульканьем начал наливать в кубок отливавшее в тени черным вино вино. Со стороны могло показаться, будто льётся кровь. Но страдающие от жажды пленники видели и чуяли только живительную влагу, горячее хриплое дыхание обжигало пересохшие горла. Уловив жадные взгляды друзей, направленные на его кубок, пиратский король сделал знак палачу. Тот взял глубокий ковш и неторопливо наполнил его до краёв, потом не спеша налил второй. Всё так же медленно поднял посудину и поднёс её к самым губам Колина, так, что мокрое дерево слегка коснулась их, и… отведя на дюйм от его лица, наклонил ковш. Вода струйкой с журчанием текла на пол перед самым носом несчастного, но тому не досталось ни одной капли. Ощерившись в злорадном оскале, палач отшвырнул ковш прочь. Перед Гарретом же посуду с водой поставили так, чтобы привязанный мыш не мог самую малость дотянуться до воды. Тот демонстративно равнодушно отвернулся, но Крэдли видел, как он украдкой бросал жаждущие взгляды на такую близкую, но такую недосягаемую воду.  А пиратский король с наслаждением прихлёбывал вино, откинувшись на мягкую спинку своего кресла. Чувствовалось, что он привык проводить здесь время, наблюдая за мучениями попавших в его лапы противников. А затем палач потянул за перекинутую через блок верёвку, поднимая свою жертву, и Колин заскрипел зубами от жуткой боли в выворачивающихся под его собственным весом связанных за спиной лапах, запястья которых теперь оказались над его головой. Крэдли подался вперёд, с наслаждением и жадным до чужого страдания любопытством вглядываясь в перекошенное лицо своего врага. Подняв голову, Колин с ненавистью взглянул в глаза своего мучителя и выкрикнул:

- Твоя участь будет не лучше, трус! Вчера ты здорово рванул от меня, рассыпая объедки! Морду Крэдли на миг перекосила злобная гримаса, и он прошипел  в ответ:

- Ты проведёшь в этом застенке месяц, гадёныш! Ты будешь молить меня хоть о костре, но я не дам тебе даже такой смерти!

Палач резко отпустил верёвку на пол ярда, и от рывка лапы непокорной жертвы вывернулись ещё сильнее. От ужасной непрекращающейся боли в плечах Колин мучительно застонал, из глаз сами собой брызнули слёзы. За спиной свистнул кнут, зажигая новый костёр боли, и ещё, и ещё…

Следующие часы слились для Колина в один сплошной кошмар из сплошного страдания и ужаса. Нестерпимо болели суставы, из открывшейся раны на лапе текла кровь. Один раз Колин потерял сознание, но повторить это по желанию, чтобы сбежать от чудовищной действительности, не мог. Чтобы хоть как-то отрешиться от терзающих его мучений, Колин пытался думать о доме, представлять себя далеко от жуткого подвала, старался представить, что всё это происходит не с ним, но укрыться внутри своего сознания не удавалось. А хитроумный палач выдумывал всё новые и новые способы, пытаясь сломить гордого узника, но Колин лишь стискивал покрепче челюсти. Одновременно с ним мучили и Гаррета. Несгибаемый мыш держался как мог стойко, давя крики. Зрелище страданий товарища по борьбе и единственного оставшегося друга усугубляло страдания Колина. Наконец наступила передышка, утомлённый тяжёлой работой палач отложил свои кошмарные инструменты. Колин висел над самым полом, почти касаясь плит. Вывихнутые лапы, словно чужие, были стянуты толстой верёвкой над головой. Слышались лишь треск факелов, тихие всхлипы Гаррета, с лап которого только что сняли тиски, и собственное хриплое дыхание. Всё тело казалось по ощущениям изорванным в клочья, словно драный мешок, на окровавленной спине словно бы развели огонь. Непереносимо хотелось пить. Раздался скрип отодвигаемого кресла, и тиран выбрался из-за стола. Натирая рукавом румяное яблоко, Крэдли неторопливо приблизился к узникам.

-  Ну что, гордецы, притомились? Рано… Это была только тень моего гнева! Но я по-прежнему даю вам шанс признать свою вину предо мною и раскаяться, признать себя моими верными рабами, и тогда вы вновь увидите солнечный свет! Или вы желаете продолжить наш урок смирения? - тон пиратского монарха был насмешлив и ядовит, как жгучий сок смерть-корня. Гаррет обессиленно, но гордо отвернулся. Тогда Крэдли вплотную подошёл к Колину.

- Ну, а ты? Долго ещё будешь своим упорством огорчать своего короля?

 Горящий гневом и презрением непреклонный взгляд ударил в полные злорадства зрачки пирата.

- Я не твой раб, нечисть, и ты мне не король!  Пусть Мрачный Зверь поскорее уволочёт тебя в бездну!

- Ну-ну. Я вижу, у тебя осталось ещё немало сил. Скажи, когда поумнеешь. Может, я и соизволю тебя выслушать… - желчно проговорил Крэдли и с хрустом надкусил круглобокое яблоко, так что сок брызнул прямо на усы Колину. Тот в ответ попытался плюнуть в ненавистную рожу мучителя, маячившую так близко, но во рту совсем не осталось влаги. Крэдли дёрнулся и отпрянул, а палач уже выхватил из жаровни рдеющий алым светом раскалённый прут… Протяжный крик зазвенел в подземелье, ударяясь о стены и словно бы желая вырваться и улететь как можно дальше из этого страшного места.

- А? Ты что-то хотел сказать? - довольно ухмыляясь, Крэдли вновь устраивался в своём кресле. Колин до хруста стиснул зубы, чтобы не радовать врага своими криками. Но умелый палач не зря имел от своего злобного властителя столько золота и выпивки, а его инструменты были так же разнообразны и изощрённы, как и его навыки. И вновь потянулась жуткая дуэль между пленниками и тираном, в которой с одной стороны оружием была железная воля, а с другой - боль. Заплечных дел мастер не лгал – Колину пришлось близко познакомиться и с шипастым креслом, и со многими другими инструментами из богатой коллекции Крэдли, очень любившего развлекаться таким образом.

Наконец впавших в полубессознательное состояние мышей бросили обратно в темницу. Чуть позже к ним пришёл лекарь и обработал самые опасные раны – пиратский король не хотел, чтобы они умерли так быстро. Колину лекарь вправил вывихнутые лапы – ещё две вспышки острейшей боли. Наконец, их оставили одних. Измученные друзья то впадали в забытье, то вновь приходили в себя. В полубреду они то стонали от боли, то затихали. Жажда стала невыносимой. Спустя какое-то время вновь лязгнул замок, и дверь открылась. Колин подумал, что за ними пришли опять, но шагнувший в камеру крыс, охраняемый другим, просто поставил что-то на пол и, пристально посмотрев на узников, молча развернулся и вышел. Подползя к двери, друзья поняли, что это – маленькая крынка с водой и ломоть чёрствого хлеба.

- Вода…

- Вода. И хлеб…

- Ты же не думал, Гаррет, что старый упырь позволит нам загнуться здесь?

- Ты первый, Колин.

Сопротивляться жажде больше не было сил. Шёпотом поблагодарив друга, Колин в полной темноте наощупь попытался взять крынку, но искалеченные лапы чуть было не выронили посудину с драгоценной влагой. Кое-как обхватив дрожащими лапами сосуд и жадно прильнув к влажному глиняному горлышку, Колин, давясь и захлёбываясь, пил. После двух суток жажды, пыток, кровопотери то количество воды, что было в крынке, показалось крошечным, но и его необходимо было разделить на двоих. Невероятным усилием воли оторвав от запёкшихся губ край крынки, он передал её Гаррету, который выпил оставшуюся воду и потряс посуду над ртом, ловя последние капли. Каждому из товарищей досталось не больше нескольких глотков, что не утолило, а только смягчило жажду. Очень хотелось ещё воды. Разломанный пополам хлеб также не утолил голода, но всё же это было лучше, чем ничего.

Потянулись полные мрака и голода дни. Им давали совсем мало воды и чёрствую корку. Жажда и голод стали постоянными неотвязными спутниками пленников. Тела слабели, темнота камеры чернильным отчаяньем заливала души. Свет они видели только один раз в день, когда тюремщик приносил им их скудный паёк, и тусклый чадящий факел казался им ослепительным сиянием, опаляя глаза. Друзья чувствовали, что слепнут. Ещё какое-то время во тьме – и их глаза совсем разучатся видеть. По-прежнему болели раны. Гаррет почти не мог встать на искалеченные  в застенке лапы. В сырой холодной камере раны и ожоги заживали плохо, мокли и воспалялись. Оба вскоре начали кашлять. У Колина по прежнему кружилась травмированная в бою голова, погружая его в дурноту после каждого резкого движения. И голод, голод и жажда. Глухая тоска и отчаяние затапливали сознание, подтачивали волю борцов. Видимо, Крэдли решил морить их в подземелье до тех пор, пока они не покорятся. Но оба друга скорее предпочли бы умереть, чем склониться перед ненавистным тираном. И ещё неизбывная боль и тоска по погибшим товарищам грызла друзей–главарей разгромленного восстания. Ведь это они повели их в последний бой, из-за них все они теперь мертвы… Нет, это он, Колин, стал душой заговора,  ему принадлежала идея бунта, Гаррет же был просто его помощником и заместителем, если бы не его идеи и действия, все были бы живы… И были бы рабами… но живыми. Умом Колин понимал, что все бойцы пошли за ним добровольно и сами выбрали его своим предводителем, но всё же именно он организовал восстание и повёл их в сражение, завершившееся ужасной бойней. От отчаяния и вины хотелось умереть, биться головой о камень, но Колин лишь стискивал до хруста зубы. Единственным спасительным угольком, разгонявшим мрак отчаяния, был гнев на Крэдли. Именно хромой разбойник был первопричиной и главной виной всему, что с ними произошло! Его безжалостные головорезы уничтожили восставших невольников, убили его товарищей – рэдволльских бойцов там, в лесу у реки, это он забрал священный меч Мартина… И несмотря на слабость и тоску, Колин снова и снова обещал себе добраться до своего врага и отомстить ему. И вернуть себе меч.

Дни мучительно тянулись за днями… Нет, не дни – ночи, подземные, сырые, чёрные, как стылый смоляной вар, залепляющий глаза и души. Вспышка факела была единственным светом, но и тот резал глаза острой болью. Голод, жажда, промозглость. Зловонный тюремный воздух. Кашель. Бессилие. Вспышки злости, заливаемые холодным киселём равнодушия. Всё более тихие и редкие разговоры. Тёмные густые мысли. Гаррет заболел. То ли тело не выдержало, то ли дух устал бороться, но исхудавший мыш молча стал угасать. Его кашель становился всё мучительнее, беднягу то трясло в лихорадке, то томило жаром. Колин оказался крепче. Не смотря ни на что, он ещё держался, хотя и понимал, что со временем закончит так же. Но и страх, и злость, и все эмоции тонули в мрачной тишине подземелья. И лишь приход тюремщика, приносившего им еду и питьё, позволяло сознанию не раствориться в полном безвременье.

Наконец однообразие было нарушено. Однажды лязг открываемого замка раздался раньше, чем обычно, и вместе с их скудным пайком в камере был оставлен факел. Поначалу свет огня казался нестерпимо ярким после многих суток в темноте, но спустя какое-то время глаза всё же немного пообвыкли к свету.

- Колин, зачем они оставили свет? – хриплый голос Гаррета сломался новым приступом кашля.

- Не знаю, дружище. Но не думаю, что из милосердия… Зачем-то им нужны наши глаза.

- Может, они собираются вывести нас наверх и не хотят, чтобы мы сразу же ослепли, и дают нам привыкнуть к свету? Но что они… кххкххкхакх.

- Явно ничего для нас хорошего. Может, этот поганец решил, что после карцера мы будем целовать ему лапы? Да я лучше ослепну и сгнию здесь, чем назову его своим королём!  - Колин непримиримо сжал кулаки. – Пусть что хотят со мной делают!

- Боюсь, именно это они и собираются… Как бы Крэдли, чтоб его акулы сожрали вместе с командой и этим проклятым островом, не вздумал снова пытаться сломать нас…

- Да, мне тоже не хочется обратно в его комнату развлечений. О, сколько бы я дал, чтобы заставить его самого испробовать на его плешивой шкуре всё то, что перенесли мы!

- Эх, не трави душу, друг. Всё равно мы не в силах что-либо изменить. Давай хоть подкрепимся, чем дали. Воды опять две капли…

- Ты ешь, Гаррет, тебе нужно больше есть. Я взял себе кусочек. Бери весь остальной хлеб.

- Спасибо, брат, но ты же понимаешь, мне это не поможет. Этот кашель не излечить лишним куском хлеба. Это тебе нужно больше, я скоро покину тебя, а ты останешься. Ты ещё поборешься…

- …Не хочу здесь сильно задерживаться… Но ты тоже ещё побарахтаешься, друг, не зови Мрачного Зверя раньше времени.

Печальный разговор был прерван грохотом отпираемой двери. Внутрь вошли стражники-крысы и, скрутив верёвками лапы пленникам, потащили их на выход. Вновь замелькали ведущие наверх ступеньки, дневной свет опалил глаза. Обострившийся за проведённые в безмолвии темницы слух уловил обрывки разговоров: «Новых рабов с островов привезли… Для Крэдли прислали… Взамен убитых бунтовщиков… В дар от капитанов…»

Наверху стояло позднее утро. Небо над головами было голубым и чистым, лишь лёгкие облака, подгоняемые ветром, летели по небу, временами закрывая солнце и тут же, словно обжегшись его весенним блеском, торопливо спешили за горизонт.  Внутренний двор крепости был полон народу. Посреди плаца высилось массивное сооружение из брёвен и толстых досок. Эшафот! Так вот что приготовил им в это свежее весеннее утро тиран! Сердце словно стиснула ледяная лапа. Борясь со страхом, Колин гордо выпрямился в лапах конвоиров, щурясь на ярком свету. Один из державших его конвоиров тут же грубо ткнул его кулаком в рёбра, но другой лишь молча покосился и отвернулся. В его глазах Колину почудилось… уважение? Сбоку от эшафота на застеленном коврами помосте восседал Крэдли в окружении верных приспешников. По правую лапу от короля стоял генерал Бангр, поглаживая богато украшенный эфес меча. Двух невольников подтащили к помосту и силой опустили на колени, но оба мыша продолжали держать головы прямо, дерзко сверля взглядами варварских правителей. Толпа только что привезённых рабов, согнанных стражей в крепостной двор, зашушукалась, зашипела, заплескалась шорохом, словно пенный морской прибой, завидев тех, кто совсем недавно чуть было не принесли им свободу, но стражники загаркали, заорали, замахали древками, гася ропот. Наконец воцарилось молчание, нарушаемое лишь слитным дыханием множества зверей. Оно длилось и длилось, с каждым безмолвным мигом становясь всё тяжелее и холоднее, словно застывающая льдом вода заливала окружённое мощными стенами пространство. И только наверху, над каменными зубцами башен, тишина была чистой и безмятежной, спокойной, никогда не знавшей ни злобы, ни насилия, и Колину внезапно и до слёз остро захотелось унестись туда, подняться в эту просвеченную весенним солнцем голубизну и навсегда оставить далеко внизу всю боль, страх, неравную борьбу и проклятый замок. Стиснув покрепче зубы, он продолжал смотреть прямо на Крэдли. Вперёд вышел кряжистый крыс в доспехах, капитан королевской стражи, и зычным голосом заорал на всю крепость, словно объявляя занимательное представление:

- СУУУД НААД БУУНТОВЩИКААААМИ НААЧИНАААЕТСЯАА!!! ВНЕЕМЛИИТЕ ВСЕЕЕ!!!

Крыс заткнулся, а вместо него заговорил Бангр:

- Эти двое негодяев, рабов Его Величества Великого Короля Всех Пиратов, Повелителя Морей и Побережий Крэдли Бешеного, ранее неоднократно замеченных в вопиющем непослушании, учинили неслыханный бунт и посмели покуситься на жизнь самого короля! Стали виновниками гибели многих славных воинов и вельмож! Подбили на бунт и стали причиной погибели всех остальных рабов, поверивших их лживым обещаниям! Самые неслыханные преступники! За свои страшные преступления!! Приговариваются к смерти! Через Круг Боли!!!

Солдаты, стражники и все остальные хищники рявкнули приветствие своему правителю, донельзя довольные страшным приговором. Рабы же стояли безмолвно и неподвижно, скованные ужасом. Каждый понимал, что и сам может попасть в лапы палачей за малейшее непослушание. 

А пленники стояли, оглушённые жутким вердиктом. Слова про то, что они стали причиной гибели пошедших за ними в бой рабов, ранили их души, но вскоре ужас от приговора раздавил все остальные чувства и эмоции. Круг Боли… Их ждала самая кошмарная казнь, порождённая злобной фантазией тирана – непрерывные, сменяющие одна другую пытки, которые будут длиться до самой их смерти. А опытные палачи постараются, чтобы она наступила нескоро… Безнадёжность и отчаяние мутной волной поднялись в их душах. Впереди – самое страшное. И никто не поможет. Несмотря на весь ужас, друзья постарались не показать своим мучителям слабости и продолжали гордо держать головы поднятыми, готовясь стойко принять свою участь. Но тут снова заговорил Бангр, повернувшись к ним лицом:

- Но наш милостивый и просвещённый король настолько великодушен, что обещает вам жизнь, если вы, бесчестные негодяи, повинитесь перед ним в своих злодействах и поклянётесь верно служить ему всю всю вашу ничтожную жизнь! Склонитесь перед Его Величеством, и будете жить!

Хотя ужас перед ожидавшими их мучениями был велик, Колин не колебался ни секунды и выпалил прямо в морду развалившегося в кресле Крэдли, стараясь, чтобы голос не дрожал:

- Я умру свободным! Гори в бездне, плешивая тварь! Однажды вам будет ещё хуже, чем нам!

Гаррет же негромко рассмеялся и тут же закашлялся:

- Жизнь… Акхх-кхх. Зачем она мне? Я смертельно болен и всё равно не доживу до новой луны. Тем быстрее я избавлюсь от вас, нечисть кххх-ххх…

По толпе рабов пронёсся глухой вздох.

Во взгляде Крэдли мелькнула ярость. И досада – опять эти строптивцы не покорились, даже из страха! Нет, он всё равно сломает их! Никто во всём мире не смеет перечить Крэдли! Помедлив секунду, он махнул заплечных дел мастерам. Дождавшись своего часа и желая как можно лучше показать себя перед повелителем, палачи, словно стая шершней, набросились на двух мышей. Подхватив друзей под связанные лапы, они потащили их по грубо оструганным ступенькам на широкий эшафот. Сорванные сильными лапами лохмотья упали на доски. И началось… Палачи старались показать пред крысиным монархом всё своё искусство. Одни жуткие приспособления сменяли другие, огонь - воду, а минуты перерастали в часы, наполненные болью. Свежие мучители сменяли уставших, не прекращая своё чёрное дело ни на секунду. Оба товарища решили твёрдо перенести все муки, чтобы не доставлять пиратам радости своими криками, но терпение закончилось вместе с первым часом. Ослабший Гаррет первым потерял сознание, но его привели в чувство, окатив ледяной водой. Колин продержался немного дольше, но и он вскоре провалился в спасительное бесчувствие, но отдохнуть ему не дали тоже. К середине дня друзья уже не осознавали ничего вокруг, вся реальность стала их пульсирующими сотней оттенков огня телами. Боль заполнила собой весь мир, стала объёмной, распалась на множество разных полутонов, взрываясь снопами багровых  искр перед глазами.  Воздух с трудом пролезал в сорванное криком горло, в толпе рабов слышались плач и всхлипы, крысы одобрительно улюлюкали и хохотали, а Крэдли жадно буравил эшафот взглядом голодного живодёра. Бангр довольно ухмылялся и что-то шептал своему владыке. А солнце медленно катилось огненным шаром по равнодушной блёклой голубизне. Ему не было ни малейшего дела до творящегося внизу.

Когда к Колину в очередной раз вернулось сознание, он увидел, что в стенах густеют вечерние сумерки. Всё вокруг плыло и гудело, и мыш не сразу понял, что к нему обращаются, пока крепкая оплеуха не обратила его внимание к вопрошающему. А это был сам Крэдли. Встав со своего трона, пиратский властелин дождался, когда вокруг стихнут все звуки, и истекающим спесью и лживым состраданием голосом обратился к своим жертвам:

- Ваши преступления огромны и отвратительны, и никакой кары не будет достаточно для их искупления. Но я милостив и великодушен! В последний раз я предлагаю вам раскаяться! Поклонитесь мне, попросите пощады, поклянитесь в верности, и я дарую вам жизнь, несмотря на все ваши злодеяния! 

Голос жестокого короля обещал милости и прощение, но в глазах горели злоба и разочарование, - Крэдли заранее знал, каков будет ответ.

- Чтоб ты вспыхнул от уш-шей до хвоста, к-крыса!.. – срывающийся еле слышный голос Гаррета был, не смотря ни на что, полным решимости и внутренней силы. Горькая гордость за друга всколыхнулась в груди Колина. Поняв, что настал решающий момент, воин Рэдволла глубоко вздохнул и прикрыл на миг глаза, чтобы собраться с духом. Перед внутренним взором встали лица дорогих ему зверей и образ родного аббатства. Мысленно попрощавшись со всем и всеми, Колин впился взором в гадкую рожу пирата и выдохнул в словах всю боль и всю ненависть, накопившиеся внутри, подписывая себе страшный приговор:

- Клянусь, придёт время, и ты позавидуешь нам, морская нечисть!

Бешенство завихрилось в сузившихся зрачках Крэдли, его последние слова шипели ядовитым сарказмом:

- Да будет вам смерть – милостью! Но нескорой.

На замок пала оглушающая тишина. Слышно было, как потрескивают факелы и угли в жаровнях. Все – и узники, и рабы, и хищники – осмысливали грозную волю самовластного убийцы, и одни чувствовали ужас, а другие – злую радость в предвкушении нового зрелища. Палачи шагнули вперёд, и Колин внутренне сжался в ожидании новых мучений, но заплечных дел мастера все как один приблизились к Гаррету. Ярость и ужас за друга охватили Колина: что они собираются с ним сделать?! Между тем хищники подхватили  мыша и грубо поволокли к торчащему из настила столбу, к которому и привязали накрепко. Затянутые верёвки больно впивались в израненное тело, но Гаррет, закусив губу, старался не стонать. Несмотря на всю кошмарность происходящего и ожидающего его впереди, гордый борец за свободу держался решительно и твёрдо, насколько хватало сил. Закончив привязывать Гаррета, крысы двинулись к Колину и, связав за спиной лапы, и без того не действовавшие из-за вывихов, стащили с эшафота, бросив под лапы страже. Пытаясь понять, что задумали враги, Колин принялся оглядываться, и вдруг мороз пробежал по его шкуре - взор уткнулся в дрова и хворост, уложенные под эшафотом. Так вот что ждало его бедного соратника! Между тем главный кат, огромный крысак с узловатыми лапами, взял у стражника факел и не спеша двинулся к эшафоту. Подойдя, наконец, к сложенному под настилом костру, палач обернулся к толпе и помахал над головой факелом, вызвав новый взрыв веселья и одобрительного гогота со стороны хищников. Закончив бахвалиться, крыса начал тыкать факелом в хворост, поджигая костёр с разных сторон. В свете сразу заплясавшего по дереву пламени жирно заблестела смола, которой были щедро политы дрова. Словно злые золотые ящерки, языки огня с треском побежали вверх по сложенному топливу, разрастаясь на глазах, курясь едким дымком, и вот уже всё пространство под эшафотом превратилось в пожар. Сквозь колышущийся, словно вода, от жара воздух Колин глядел на Гаррета, притянутого к толстому бревну. Их взгляды встретились, и Колин по шевельнувшимся губам друга прочёл: «Прощай». Огонь гудел, набирая силу, просовывая огненные пальцы между досок настила, пока они не вспыхнули, взметнув огненный занавес вокруг столба со сжавшейся на нём фигуркой. Колин зажмурился, чувствуя, как по щекам текут слёзы, а в груди ворочается нестерпимая боль, которая вряд ли когда-нибудь пройдёт. Она разрасталась и разрасталась, наполняя горем и ненавистью к тирану всё его существо, разрывая сердце, и стала ещё больше и чернее, когда треск пламени и гомон стражников прорезал сначала сдавленный, но быстро набравший силу и ввинтившийся в задымлённое небо, сорвавшийся на визг крик. Он вскоре захлебнулся в пламени и стих, но продолжал звенеть в душе Колина стократно громче, разгоняя все остальные мысли и чувства. Остались лишь этот крик и ярость, обращённая к Крэдли и всем его хищникам, что как тот страшный костёр пылала теперь в его душе. Но если костёр на плацу прогорит и погаснет, то огонь в душе Колина сможет погасить только смерть. Все желания, кроме жажды мести, сгорели вместе с его другом. В исступлении Колин пополз в направлении к трибуне Крэдли, но стражники с хохотом схватили его. Колин забился в их лапах, но тщетно. В лицо бил жар пламени, его свет слепил глаза. Наконец спасительная тьма беспамятства накрыла его. Колин уже не чувствовал, как его снова потащили в темницу. А Крэдли восседал в своём кресле и ухмылялся, глядя в пламя, но если бы кто заглянул ему в тот миг в глаза, то кроме жестокого наслаждения и удовлетворения увидел бы страх. За миг до того, как огонь сомкнулся жарким коконом вокруг приговорённого им пленника, тот повернул к Крэдли своё лицо, и старый пират встретился с ним взглядом. В глазах мыши плясал огонь сжигавшего его костра, но ярче пламени светился гнев и непоколебимое обещание возмездия. Словно бы перед тем, как распасться пеплом в пламени, несломленный раб захотел получше запомнить своего мучителя, чтобы рассказать Тому, Кто Направляет Ветра. Как будто сама смерть взглянула на Крэдли из сотворённого им огня. И запомнила… 

Он пришёл в себя. Сознание медленно и тяжело возвращалось к нему. Вокруг была сырая холодная тьма. Похоже, его снова бросили в подвал. Измученное тело болело, каждое движение доставляло страдания. Пронзительную тишину подземелья нарушало лишь его хриплое дыхание. Нетвёрдое сознание растворялось в окружающем мраке, даря спасительные часы забвения. Но с каждым новым пробуждением всё сильнее начинала грызть иссушающая жажда. В бреду Колин слышал плеск прохладных струй, ему мерещилась колышущаяся вода, и он томительно полз к ней в темноте, но лишь раз за разом натыкался на неумолимый камень. Распухшим от жажды языком он слизывал сочащуюся по стенам влагу и снова обессиленно забывался. В видениях к нему приходили его павшие товарищи, слышался голос Гаррета. Колину казалось, что его друг снова рядом, и он отвечал ему. Однажды он пробудился от того, что лежал в холодной воде. Снаружи над замком бушевали весенние дожди, и вода просачивалась в подземелья, подтапливая камеру. Колин жадно глотал скапливающуюся в неровностях пола грязную мутную воду, утоляя паливший нутро огонь, но с каждым глотком воды становился сильнее голод. Его больше не кормили. Видимо, Крэдли решил заморить строптивого узника голодом. Что ж, Колин не станет молить о пощаде. Совсем скоро смерть освободит его от всех страданий. Скорее бы… Но голод был неумолим и заставлял Колина продолжать бессмысленную борьбу за жизнь, в которой ему отказали. Он пытался жевать гнилую солому, некогда брошенную заключённым для подстилки. Сил почти не оставалось, провалы сознания становились всё глубже и дольше. Даже дышать уже было тяжело. В одно из своих ставших совсем краткими пробуждений Колин лежал на промокшей соломе, дрожа от холода. Обрывки мыслей возникали и тут же растворялись в окружающей  тьме. Как вдруг что-то коснулось оцепенелого сознания пленника. Какой-то звук нарушил могильное безмолвие карцера. За дверью послышалась какая-то возня, взволнованное учащённое дыхание, и вдруг кто-то позвал его по имени!

 - Колин! Эй, Колин, ты жив?

Привыкшему к абсолютной тишине узнику показалось, что он снова  бредит. Но шёпот не смолкал, продолжая настойчиво звать его. При этом голосок был явно девичий. Собравшись с силами, Колин со стоном оторвал от соломы затылок и прохрипел во тьму:

 - Кто ты?

В ответ неизвестная собеседница зачастила сбивчивым шёпотом:

 - Я Эленика, меня недавно привезли в Раттеберг с другого острова. Я мышь, как и ты. Я видела, как эти изверги мучили вас. Мне очень жаль твоего товарища. Колин, я хочу помочь тебе!

 - Эленика, уходи, если тебя поймают… Ты ничем не поможешь мне. Спасибо…

Но мышка уже горячо шептала в ответ:

 - Я состою в услужении у Крэдли и могу передвигаться по крепости относительно свободно. Сейчас ночь, замок спит. Вход в подземелья не охраняется и запирается лишь на вешний засов. Я принесла тебе хлеба и воды, но не знаю, как тебе их дать. Хотя с хлебом… постой-ка.

Эленика раскрошила краюху и стала пропихивать хлеб по маленькому кусочку через прутья частой решётки, закрывавшей маленькое окошко в двери. Собравшись с остатками сил и прижав к груди сломанную лапу, Колин со стоном, едва не потеряв сознания, подполз к двери и принялся дрожащими пальцами действующей лапы наощупь собирать драгоценные кусочки с грязного мокрого пола и сразу же засовывать их в рот. Голод разгорелся стократ, но хлеб быстро кончился.

 - Спасибо тебе, Эленика! Ты очень добра ко мне. Дождевой воды здесь достаточно. Пока снаружи льёт, жажда мне не грозит. Но иди же, пока тебя не заметили!

 - Ты сражался за всех нас, Колин, мы не забудем этого! Сейчас я уйду, но обязательно вернусь ещё! Держись, Колин!

Послышались поспешно удаляющиеся шаги, и Колин снова остался один во тьме и тишине. Он лежал, привалившись к дубовой двери, и смаковал последние крохи хлеба. По его лицу текли горячие слёзы.

Эленика сдержала своё  слово. Рискуя быть замеченной, она снова иснова прокрадывалась в подземелье и приносила измученному узнику пищу. Немного хлеба, изредка остатки рыбы, утаенные с хозяйского стола во время уборки, - каждая съедобная крошка шла пленнику на пользу. Пусть пищи было мало и редко, ибо далеко не всегда отважной мышке удавалось проникнуть в подвальную тюрьму, но это была еда. Её было слишком мало, чтобы поставить на лапы измученного и искалеченного зверя, но достаточно,  чтобы остановить смерть. Голод больше не терзал Колина с прежней безжалостной силой, но всё  же силы продолжали, хоть и медленнее, покидать истерзанное тело в промозглом мокром холоде каменного мешка. К тому же, Колин не видел никакого смысла в дальнейшей борьбе за жизнь. Все его боевые товарищи были мертвы, битва проигранна, и только искреннее участие и доброта Эленики заставляли его жить. Надежду он потерял, хотя в голове время от времени возникали мысли о том, чтобы выбраться из этого подвала и попытаться снова убить Крэдли,  но Колин отметал их, как несбыточные. Он с трудом мог сидеть от слабости, сломанная лапа почти не действовала, каждый резкий вздох пронизывал рёбра  болью. Какой из него в таком состоянии воин? Да и как выбраться из карцера, дверь в который заперта на несколько крепких замков, а окошко в ней, даже если выпилить напильником закрывающую его решетку, слишком узкое для того, чтобы можно было пролезть? Ни выкрасть ключи, ни отпереть без них замки Эленика не сможет. И Колину оставалось только сидеть и ждать очередного прихода своей неожиданной подруги и волноваться за неё.  А между тем храбрая мышка самоотверженно продолжала кормить его. Она смогла раздобыть запаянную с одного конца трубку и теперь приносила Колину в ней воду, заткнув самодельной пробкой. Пару раз Эленике удалось даже добавить в неё немного вина. А в последний раз она принесла Колину настоящее сокровище - свечу и маленькое огниво, оброненное кем-то из крыс. Колин, давно забывший, что такое свет, чуть не ослеп от первых же искр, неловко высеченных кремнем. Сломанная лапа не позволяла как следует пользоваться огнивом, и тогда Эленика забрала кресало и свечу и, запалив её,  осторожно передала через решётку вместе с кремнем мобратно мышу. Колин крепко зажмурился, но даже через веки свет продолжал жечь привыкшие к абсолютному мраку глаза. Не открывая глаз, Колин отнес свечу в самый дальний уголок своей камеры и прилепил там на высту на выступающий камень. Эленика ушла, а Колин, щурясь, всё  смотрели смотрел на крошечное колеблющееся пламя. Из глаз текли слёзы то ли от света, то ли от того, что Колин не чаял больше его увидеть, и теперь жадно всматривался в золотистое чудо, осветившее всё его неприглядное обиталище. Стиснув зубы, Колин заставил себя дадуть свечу. Завтра он снова зажжет её, чтобы не ослепнуть в подземной тьме. И послезавтра. И надеяться, что Эленика раздобудет ещё  одну потом, когда эта истает. Забившись в угол на остатки соломы, Колин держал в лапах ещё тёплый огарок и думал, что всё это только продлевает его страдания. Он обречен на смерть, и только чудо сможет разъять стены его темницы. Смерть была бы избавлением, но с каждым днём всё сильнее хотелось жить. И Колин из последних сил жил и ждал, сам не ведая чего.

ГЛАВА 12. ИЗРЕЧЕННОЕ СБУДЕТСЯ.

Восходящее солнце медленно выпрастывало прозрачные золотистые лучи из-под облачного одеяла. Свежий влажный ветер, словно дыхание бессонного моря, дул в лицо. Крики ранних чаек звенели в тишине, шелестящей жемчужным прибоем, без конца и края накатывающим на сглаженный отливом песок пляжа. Свет наступающего утра всё ярче загорался на вершине огромного вулкана, одиноким монументом вечности высившегося на пустынном берегу, словно жидкий мёд, стекал по крутым склонам, ещё мокрым от ночного дождя, заглядывая в узкие окошки-бойницы. Внутри исполинской горы уже слышался шум пробуждающейся бурной жизни, радующейся очередному дню и долгожданной весне. Зима на саламандастронском побережье наконец-то прошла, забрав с собой леденящий холод северных ветров, гнавших по дюнам снег вперемежку с песком. Всё чаще умытое шумными весенними ливнями бирюзовое небо сбрасывало с себя покрывало туч, всё радостнее и дольше светило словно отдохнувшее за скучные, серые зимние месяцы солнце, прогревая чистый морской воздух и отсвечивая живым золотом на песке вздымавшихся на севере дюн, похожих на сухое, застывшее во времени море. Казалось, что когда-то давным-давно, в забытые века легенд, когда в Горе ещё обитали драконы, оно несло свои прохладные валы к подножию стоявшего тогда посреди вод Саламандастрона, разбиваясь в пену об его камень. Но однажды, как рассказывали в неторопливых сказках молодые матери своим зайчатам, могучие драконы, спавшие в тёплой горе, были разбужены грохотом шторма и, прейдя в гнев, своим огненным дыханием иссушили водную глубь, древней силой обратили текучие волны в неподвижный песок, отогнав океан за Гору. И с тех пор стоят, курясь пылью под ветрами, обманчиво-недвижные барханы, и в шорохе осыпающегося по их склонам песка слышится эхо прошедшего плеска…

Луч солнца ярким сполохом блеснул прямо в глаза. Прищурившись и подставляя лицо прохладному упругому ветру, я осматривал окрестности с одного из балконов Саламандастрона, встречая рассвет. Внизу, на ещё укрытом вуалью предутренних сумерек пляже, у самой кромки неумолкающего прибоя стояли, словно диковинные морские хищники, выползшие на берег, новенькие корабли. Почти два десятка вместительных, скороходных судов, готовых пуститься по волнам. У берега покачивались несколько ладей – прослышав о готовящемся морском походе на пиратов, к Барсучьей Горе приплыли воины нескольких племён, страдавших от набегов пиратской нечисти. Мыши-рыбаки, речные и морские выдры…  Не желая тесниться в Саламандастроне, население которого сейчас было многочисленным, как никогда, новоприбывшие раскинули свои шатры, встав лагерем у подножия вулкана. Прохладный ветер трепал родовые знамёна и знаки, выставленные у командирских шатров, готовые к решительной битве с ненавистным врагом воины разводили угасшие за ночь костры и завтракали. Скоро они вновь выстроятся на пляже и с неослабевающим упорством опять начнут ежедневные занятия по подготовке под мудрым руководством опытных саламандастронских офицеров, обучавших их приёмам организованного боя. Но совсем скоро эти занятия закончатся. На корабли уже загружают провизию, бочонки с водой и элем, связки стрел и дротиков, снаряды для небольших баллист и катапульт, установленных на некоторых кораблях. Эти снаряды были главным, секретным оружием Лорда Беренджера. Когда-то, несколько сезонов тому назад, в Саламандастроне нашёл приют странник из Южноземья. Худой, словно высушенный знойным южным ветром мыш, подобранный бойцами Патруля обессиленным и раненым в дюнах, поведал Лорду-Барсуку древний секрет своих земель. Он научил зайцев смешивать в нужных пропорциях «драконью кровь», именуемую в учёных трудах нефтью, серу и некоторые иные вещества так, чтобы получалась смесь, способная жарко гореть и на суше, и на воде, а также метать её во врага. По его описаниям в главной кузнице Саламандастрона Лордом и лучшими мастерами были изготовлены несколько устройств, способных выбрасывать страшную смесь под действием сжатого воздуха, накачиваемого огромными мехами. Теперь же за зиму число этих устройств было увеличено, и грозные машины были установлены на кораблях. Помимо огненных труб, метать горючее чудо-зелье в глиняных горшках могли и баллисты. И совсем скоро вся эта мощь огня, стали и живой ярости должна была обрушиться на головы морского отребья, потопить их корабли, выжечь дотла их притоны на острова. Ждать возмездия осталось недолго. Ты только дождись, Колин…

Позавтракав и выйдя из горы, я направился к флагману саламандастронского флота – огромному драккару, на котором вместе со мной и Лордом-Барсуком должны были поплыть отборные гвардейцы Дозорного Отряда. Выстроенный из крепкого дуба, с могучим килем из цельного бревна, корабль грозно чернел просмоленными и выкрашенными бортами, готовый вспороть крутой грудью волну.

Вдруг на восточной окраине лагеря союзников послышался какой-то шум, возня, гневные крики. Отчётливо прозвенела вырванная из ножен сталь. Однако… Поспешив на звуки переполоха, я увидел воина-крысу с обнажённым клинком в лапе, окружённого бойцами. Тот пытался что-то объяснить мышам и выдрам, но воины не слушали его, готовые прикончить крысу. Ба, да это ж мой старый знакомец! И, кажется, я знаю, зачем он здесь…

 - Керунист!

И крыс, и лесные воины вздрогнули, словно от раската грома. А я между тем разорвал круг копий и клинков, образовавшийся вокруг нежданного гостя, протолкавшись к нему.

 - Великий Лорд Нибелунг! Благодарю и рад нашей встрече.

Керунист слегка склонил в приветствии голову и не спеша вложил оружие в ножны. С нашей первой (и единственной) встречи он весьма сильно изменился. В трактире у Южного Пути я расстался с угрюмым стариком-выпивохой в серых лохмотьях вечного путника, сейчас же встретил пожилого, но крепкого воина. Под тёмным дорожным плащом холодно шелестел стальной чешуёй ламеллярный доспех, на наборном широком поясе висел скимитар в украшенных золотыми  накладками ножнах, голову закрывал шлем. Прямая осанка и гордый взгляд выдавали в нём зверя из знатного рода.

 - Кажется, на этот раз ты пришёл вовремя, нехищный хищник…

 - Я вижу, слова Мартина наконец воплотились… Да сбудется остальное!

Сзади послышались недовольные голоса:

 - Покончить надо с крысой!

 - Бей нечисть!

 - Кажется, волк знает его?!

 - Да чего мы…

Повернувшись к враждебно настроенным бойцам, я объяснил им происходящее:

 - Этот крыс – не нечисть. Всю свою жизнь он ищет логово пиратов, чтобы отомстить за свой народ. Да, не все крысы и не всегда враги нам. Керунист – наш союзник и поплывёт вместе с нами. Я ручаюсь за него.

Жала копий и дротиков неохотно опустились, давая проход, взгляды несколько смягчились. Поручительство союзного правителя, хоть и оторванного от своего народа, стоит дорого. Тут через толпу протолкался один из офицеров Саламандастрона в сопровождении  двух солдат.

 - Что, позвольте, здесь происходит? Крыса с мечом?!

Один из солдат, немолодой уже воин со шрамом черз поллица, подал голос:

 - А я его уже видел здесь когда-то, во! Он приходил сюда давно!

-Ты знаешь эту крысу, Рингл?

 - Я тогда был в патруле с сержантом Парклом, сэр, земля ему пухом, во, к югу от Горы, у самых болот. Мы тогда сцепились с жабами, и моего кореша, Рикки, в бою сильно ранили в самый бок. Жабам мы тогда вломили нехило, да, сэр, но товарищ мой был совсем плох. Лекаря среди нас не было,  а своими силами кровь мы остановить не смогли. Думали, не донесём до родной казармы, а тут этот вдруг откуда не возьмись навстречу. Мы за копья, а он даже оружия не достал. Лекарем назвался, давайте, говорит, вашего товарища гляну. Ну нам терять нечего, допустили его до Рикки. Так он своими травами да мазями живо юшку то и унял. Перебинтовал, травку какую-то сержанту дал, говорит, запарь на привале и напои раненого, поднялся и ушёл своей дорогой. А Рикки выздоровел и посейчас жив был бы, если б головы не лишился в схватке с теми лисами...

 - Отставить рассуждения, рядовой! То есть, ты утверждаешь, что этот крыс помог вам?

 - Так точно, сэр, во, во!

 - Так что ему здесь понадобилось сейчас?

Тут уже я счёл необходимым вмешаться и вклинился в разговор:

 - Я тоже знаю этого воина и доверяю ему. Давайте  он поведает о своих интересах Лорду Беренджеру в Саламандастроне, и пускай уже Его Великолепие решает, как и что. Не будем отвлекать наших доблестных союзников от завтрака.

Вместе с Керунистом, которого бдительные зайцы ненавязчиво, но плотно окружили надёжным конвоем, мы прошествовали к распахнутым Главным Воротам горной крепости и поднялись по каменной лестнице наверх. Рингл метнулся к покоям Лорда и доложил о необычном то ли госте, то ли пленике. Заинтригованный, Беренджер приказал впустить нас, и вот крыс предстал перд ним. С почтением, но без подобострастия поклонившись, Керунист представился и поведал Лорду-Барсуку свою горькую историю. Владыка Саламандастрона не прерывал его рассказа, лишь хмурился, когда звучали имена ненавистных врагов. Когда Керунист закончил, могучий барсук вздохнул и сказал:

 - Я верю тебе. Давно ещё, в дни моей молодости, я слышал о войне морских крыс с лесными и знаю об уничтожении твоего племени. Твой рассказ напомнил мне об этом. Чт же, будь гостем в моём доме и соратником в битве, Керунист. Ты вправе отомстить убийцам. И совсем скоро ты это сделаешь! - И, помолчав, добавил изумлённо, - Мда. Барсук, северный волк на юге и крысиный принц... Ну и компания..!

А между тем приготовления  к походу подходили к конку. Корабли были спущены на воду и загружены провизией, водой и боеприпасами, тысяча зайцев Дозорного Отряда и полторы сотни лесных жителей были готовы взойти на палубы. В последний момент прибыло почти целое племя белок-лучников из Страны Цветущих Мхов. И вот наконец наступила последняя ночь перед отплытием. Крепость тревожно затихла в ожидании бурного утра. В лагере союзных племён мерцали костры и слышался визг точила - кто-то наводил последнюю остроту на своё оружие. Но постепенно стихли и эти звуки... Мне не спалось. Лихорадочное волнение не давало расслабиться. Устав в тревоге расхаживать из угла в угол, я вышел на балкон. Ночь пахла морем, дымом костров и смолистым корабельным духом. Ночной ветер гнал облака, в прорехах которых вспыхивали и гасли крупные звёзды. Океан вздыхал о чём-то, мерно шелестя призрачно-белым прибоем. Глубоко дыша, я успокаивался, легонько поглаживая изумрудное зерно в эфесе кинжала. Утихшего разума вдруг словно бы извне коснулась мысль: "Всё получится". Грустная улыбка тронула мои губы. Эти слова много сезонов назад мне, ещё волчонку, не раз говорил старший брат в минуты каких-либо трудностей. Ховард... Я знаю, даже там ты помнишь обо мне. И о Харальде. О всём нашем народе, за который ты отдал свою молодую жизнь. Пусть полная луна всегда озаряет тебе дорогу в Тёмном Лесу... На душе впервые за эти томительные месяцы вдруг стало светло и тихо. Вернувшись в комнату и сбросив кольчугу и пеояс с заранее наточенным мечом, я спокойно заснул до рассвета.

Солнце ещё не успело показаться над горизонтом, как горны часовых звонко протрубили общий подъём. Моментально вся цитадель и лагерь у её подножия пришли в движение. В мгновение ока сон слетел с побережья. Спешно завтракали, прощались с остающимися товарищами и выходили на влажный от росы песок пляжа; громко командовали офицеры, разбивая армию на подразделения и выстраивая их напротив своих кораблей. Лесные жители ещё вечером свернули лагерь и сейчас заливали костры, в остальном полностью готовые к отплытию. Над горизонтом золотым веером сияли солнечные лучи всплывающего из океанской дали оранжевого солнца, чей свет огненными сполохами взблёскивал на бронях и оружии бойцов. Вдоль самой кромки прибоя по мокрому песку широкими шагами пошёл сам Лорд-Барсук, устраивая последний смотр своим войскам. Облачённый в тяжёлые латы, с огромной булавой на плече и мечом на поясе, Лорд Беренджер, прозванный своими подданными за огромную мощь Стосильным, выглядел крайне внушительно. Его огромная кряжистая фигура приковывала к себе взоры своих солдат и союзников. Прошагав вдоль всего строя и вернувшись к драккару, старый владыка провозгласил:

 - Мои храбрые воины!!! Мы отправляемся в поход против нечисти, чтобы дать свободу множеству честных зверей! Сколько бы не встретилось врагов на шашем пути, мы сокрушим их всех! ЕУЛАЛИАААА!!!

В ответ взметнулось со звоном оружие в сильных лапах воинов, и почти полторы тысячи глоток грянули над утренним морем:

 - ЕУЛАЛИАААА!!!

 - СВОБОДААА!!

 - КРОВЬ И УКСУС!

Вскинув с салюте вспыхнувший жидким огнём в мареве восхода Вольфклинг, я что есть силы вознёс ставший родным клич:

 - РЭЭЭДВООООЛЛ!!!

Лорд Беренджер подал сигнал к погрузке.

 В тот же миг зазвенели команды офицеров, тысячи лап взметнули пыль и взрыхлили песок.. Отряды зайцев быстро и уверенно всходили на свои корабли, занимали места на вёслах и у рулей. Отборная сотня саламандастронцев вместе со мной и Лордом взошли на палубу флагмана, названного самим Беренджером "Сокрушителем". Керунист занял место на другом корабле, оборудованном устройством для метания "драконова огня". Лесные жители также погрузились на свои суда. Вместе с нами на борт флагмана поднялись два опытных старых мореплавателя из племени морских выдр, участвовавших в постройке нашего флота. Мастера своего дела, они должны были вести корабль и за ним всю флотилию. На каждом корабле была копия добытой мною пиратской карты с отмеченным маршрутом. И вот наконец Лорд Беренджер подал сигнал к отплытию. Взлетели вёсла, словно корабль взмахнул крылами, и с плеском погрузились в прохладную волну, подталкивая корабль в открытое море. Сбоку от нас встали два корабля с воинами племени морских выдр. Следом за флагманом поползла от берега, выстраиваясь колоннами, остальная флотилия. Корабли всех племён, знакомых с судоходством, заняли места по флангам эскадры, не давая эскадре разбредаться. Несколько ладей шли без десанта, груженые припасами. Обратно на них должны были поплыть освобождённые невольники. С берега нам махали остающиеся в гарнизоне горы-крепости зайцы, числом около полутысячи. Над удаляющейся сушей звенело прощальное "Еулалиа!" С шумом развернулся и туго выгнулся, наполнившись свежим солёным ветром, широкий парус, за ним поставили паруса остальные, гребцы подняли из воды вёсла. Огромный драккар могучей грудью вспенивал морскую воду, слегка покачиваясь на свежей волне. Драконья голова на носу грозно глядела в горизонт, словно высматривая врагов. На мачте развевался огненно-алый саламандастронский стяг с изображением перекрещенных меча и дротика на фоне кленового листа. Объединённый флот Страны Цветущих Мхов вышел в открытое море, взяв курс на запад. Великий поход начался.

ГЛАВА 13. ПО ВОЛНАМ.

Совсем скоро берег скрылся позади, лишь громада Саламандастрона ещё маячила на горизонте. И где-то там, в дымке исчезнувшей из виду суши, оставался Рэдволл… И Нордвальд. Подталкиваемые свежим ветром, нёсшим весну из Страны Цветущих Мхов, корабли ходко бежали по волнам курсом зюйд-вест. Попривыкшие за время учений к качке бойцы чувствовали себя неплохо, сидя на скамейках и рундуках. Золотая пуговица солнца достигла своей высшей точки на бледно-голубом бархате неба, наступило время обеда. Из-под палуб достали припасы, забулькал наливаемый из бочонков эль. Солдаты оживились, разговоры стали громче и веселее, послышались шутки и смех. Боевой дух саламандастронского воинства был на высоте, зайцы рвались в бой, желая как можно скорее добраться до пиратов. И только мне и ещё двум зверям, выдре Квирину и мыши Алексу, единственным выжившим кроме меня из первого похода, было не до шуток, ибо мы знали, СКОЛЬКО их и чего они стоят на море. Дозорный Отряд страшен на земле, но как он покажет себя в морском сражении? Морские хищники Крэдли всю жизнь провели в плаваниях и боях именно на море, зайцы и их союзники же в большинстве своём такого опыта не имели. Конечно, у нас есть грозный козырь – «драконов огонь», но и обстрел горящими стрелами не менее опасен. Но… мы уже плыли вперёд, и что бы дальше не случилось с нами, как бы не повернулась изменчивая, словно океанский ветер, судьба, мы нанесём нечисти удар такой силы, которой только сможем, и будь, что будет. Каждая пройденная миля приближала меня к Колину… и к врагу. И больше не найдётся во всём мире силы, которая бы помешала вцепиться мне ему в глотку.

Прошли часы. Вместе с шумливой забортной водой незаметно утёк день. Вечер накрыл море сизыми крыльями сгущающихся теней. Погода испортилась. Похолодало. Синеву неба затянуло сырой марлей облаков, из которых на корабли с шорохом посыпался частый дождь. Ухудшилась видимость, заставив корабли сойтись ближе друг к другу. Ветер и качка усилились, многим становилось плохо. Смолкли шутки, затихли разговоры. Солдаты натягивали тент, зябко кутались в мокрые плащи, насторожённо и недоверчиво глядя на перекатывающуюся волнами чуждую стихию, раскинувшуюся в бесконечность. Солёные брызги окатывали их каждый раз, когда очередная волна ударяла в крутой борт драккара. Стиснув зубы, я тревожно всматривался в виднокрай, боясь увидеть на мокром холсте небес угольные мазки штормовых туч, но пока, к своему облегчению, не находил их. Заметив общее напряжение, старый морской выдр, стоявший у руля, весело выкрикнул:

 - Эй, отчего носы повесили? Аль вымокнуть посреди океана боитесь? Гляди веселей, братва, к ночи подсохните на ветерке!

Опытный мореход явно не видел угрозы, и я успокоился. Зайцы тоже несколько оживились. А вскоре дождь и впрямь закончился, оставив после себя холод и сырость. Но такова уж судьба тех, кто дерзает ступить на морские пути… Стемнело. Звёзд не было видно. На кораблях зажглись огни, и казалось, что в темноте летит стая светлячков. Эскадра плыла через сгустившийся мрак, и каждый корабль цепко держался за горячую точку сигнального фонаря впередиидущего. Солдаты посменно, вахтами отправлялись спать под навес. Я стоял с Лордом Беренджером на носу корабля, обсуждая варианты действий при встрече с кораблями противника. Старый мудрый барсук, чья массивная фигура в темноте беззвёздной ночи напоминала обломок скалы, старался предусмотреть все мелочи, но мы оба понимали, что реальность всё расставит по своему. Было уже за полночь, когда Владыка Саламандастрона распрощался со мною до утра. Барсук, не желая теснить своих воинов под навесом, устроился у мачты. Я же, не снимая доспехов, улёгся здесь же на носу, закутавшись в сырое одеяло, и не заметил, как погрузился в сон.

Утро встретило нас снова лёгким дождём и свежим ветром. Эскадра уверенно шла по курсу. Волны шумели за бортом, словно что-то пытаясь сказать плывущим на бой зверям. Промокшие и уставшие от непрекращающейся качки, бойцы уже без прежнего веселия смотрели на океан, но боевой их дух только возрос – привыкшим к твёрдой земле солдатам теперь ещё и не терпелось поскорее снова добраться до надёжного берега, и горе тем, кто попытается вновь скинуть их в воду. К середине дня тучи побелели, словно просохли, и дождь прекратился. Корабли продолжали свой быстрый бег над неспокойной бездной, холодные брызги летели на плащи и доспехи.

 - Что это?

Возглас старшего лейтенанта Уолтера заставил прислушаться остальных. Я и сам слышал уже какое-то время этот странный гул. С ближайшего корабля морских выдр долетел крик, озвучивший мою догадку:

 - Зелёный Мельстрем слева по курсу!

Второй раз в своей жизни я достиг этого грозного водоворота, способного поглотить всю флотилию. Его отдалённый рёв доносился до нас всё громче и громче, сообщая, что мы на верном пути. Впереди за ним лежал Архипелаг Крэдли. Когда првые звёзды робко замерцали в разрывах туч, Мельстрем остался позади. Его гневный голос утих над водами позади скользящей по волнам эскадры. Вновь вспыхнули фонари, солдаты ужинали, обсуждая события минувшего дня. Молодые воины сгрудились вокруг пожилого сержанта, открыв рты слушая его рассказы о давних боевых событиях, в которых тот участвовал. Но вскоре почтительное молчание и поражённые охи и ахи сменились хихиканьем - воодушевлённый всеобщим вниманием, старый вояка не удержался, чтобы не прихвастнуть и немного приукрасил повесть о своих подвигах. И вот уже слышны искрящиеся весельем вопросы:

 - Так их дюжина была или три?

 - Что, один все два десятка?

  - Прииизраки, говоришь?

Сержант понял, что малость заврался, но отступать уже было поздно+, и решил идти до победного конца. Впрочем, молодняк нисколько не был против, и до глубокой ночи над палубой разносились восхищённые выкрики и шутки. Конец веселью положил густой бас Лорда-Барсука:

 -Ооотставить шум!

Перешёптываясь и хихикая, бойцы во главе с героем-сержантом полезли под навес - была их очередь отдыхать. Корабль погрузился в тишину. Дул ровный ветер, наполняя парус, поскрипывал такелаж, шумела за бортом вода. "Сокрушитель" шёл навстречу своей судьбе, вспарывая килем полуночный океан.   

Ночью дул сильный боковой ветер, сносивший корабли на север, и когда рассвело, пришлось корректировать курс. Флотилия в целом двигалась не очень быстро, ибо опытных мореходов было очень мало, да и расстояние от Саламандастрона до вотчины пиратов было больше, чем от устья Южного Ппотока, поэтому Архипелага мы должны были достигнуть не раньше, чем завтра.  А пока был целый свободный день. Последний день перед боем. Хотя уже сейчас все глядели в оба - чем ближе к логову врага, тем больше вероятность наткнуться на пиратские корабли. Однажды на горизонте возник корабль, и вся эскадра быстро спустила паруса, стараясь слиться с морем. Корабль прошёл мимо, не меняя курса. Не заметили... Нельзя, никак нельзя было терять преимущество неожиданности. Поэтому, когда из-за небольшого вулканического островка выскочил лёгкий пиратский корабль и понёсся на запад, тотчас было решено броситься в погоню. Никто не должен был предупредить Крэдли! Двое судов с правого фланга, одно из которых было кораблюм морских выдр, тут же сорвались вослед.  Ветер наполнял их паруса, гребцы изо всех сил налегали на вёсла, и расстояние начало сокращаться. Но вступать в бой на небольшом дозорном корабле не было в планах морских разбойников, и они тожеускорилим ход и вскоре начали отрываться, пользуясь своей явно большей быстроходностью. Но никто не собирался позволить им уйти. С палубы саламандастронского судна ударила баллиста, послав в удирающего противника камень. Мимо... Второе ядро с плеском пронзило волны в нескольких ярдах от вражеского борта. Зато третий камень, расчертивший надвое воздух над морем, стреском вломился в дерево неприятельского корабля. Послышались крики, несколько гребцов были убиты. Между тем баллиста продолжала свой обстрел, и ещё одно попадание затормозило вражеское судно. Морские выдры всё ближе и ближе подходили к морской нечисти. Вот уже с палубы выдр-мореходов взмыли стрелы, обрушившись мертельнымдождём на пиратов.  А справа уже заходили зайцы, также обстреливая негодяев. В ответ летели отдельные стрелы. И вот настал миг, когда три корабля сошлись вместе. Оба наших судна зажали бортами пиратскую лодку, на вражескую палубу посыпались выдры и саламандастронцы. Через минуту всё было кончено. Оставив давшую течь пиратскую посудину тонуть, наши корабли вернулись в строй, везя одного пленного, которого передали нам на "Сокрушитель". Погибших среди наших бойцов не было, лишь оодин тяжелораненный. Молодой заяц в азарте погони  при сближении кораблей высунулся из-за щита, и опытный крысиный лучник воспользовался этим, чтобы всдить в него стрелу, которая наискось пронзила плечо, выйдя наконечником из спины. Стрелу достали, но парнишка был плох. Также получили несильные ранения пара гребцов, а один выдр, в числе первых ворвавшийся на вражеский корабль, лишился в рукомашной уха. Я и Лорд Беренджер  в присутствии нескольких высших офицеров допросили пленного. Видя двух гигантов, вставших над ним, морской разбойник сразу сделался крайне говорлив. От него мы узнали, что готовится первый весенний набег, на который Крэдли, потерявший в прошлом году экспидицию Мольда, возлагает большие надежды. Должны участвовать много капитанов со своими кораблями, которые собираются сейчас в порту Раттберга.

 - Похоже, старый негодяй собрался нагнать страху на Страну Цветущих Мхов.

 - Почту за счастье разочаровать его. - Я ухмыльнулся, погладив резную гарду Вольфклинга. Увидев мой жест, пират затрясся всем телом и заголосил, моля о пощаде.  Молодой крыс, он явно был новичком в деле морского разбоя и сейчас отчаянно боялся за свою шкуру, ещё не познавшую прикосновения стали. Он очень хотел жить.

Офицер Дозорного Отряда с презрением покосился на него:

 - А что делать с этим мерзавцем? - Выбросить бы его за борт... Но пока - в трюм.

Остаток дня прошёл спокойно, ветер был благоприятный. Прошёл ужин. Солнце вновь опускалось в воду, натягивая на море покрывало сумерек. Враз посерьёзневшие бойцы перебирали снаряжение, вжикали точилами, остря клинки. Мы с Лордом Беренджером и старшими офицерами сидели на носу, склонившись над исчерченной стрелками картой, и в последний раз перед боем обговаривали план завтрашнего сражения. Слова пленного немногог прояснили ситуацию и позволили несколько скорректировать некоторые решения. То, что в ожидании набега целый флот пиратов стоит в одной единственной гавани, давало нам преимущество, если только мы сумеем использовать фактор внезапности. Не готовые к решительному сражению, с полупьяными от скуки командами, их корабли должны были стать жертвами огненного дыхания флота Саламандастрона. Только бы успеть запереть их в порту, не дать поднять тревогу и выйти нам навстречу... Но - что будет, то будет. Колесо времени уже провернулось за полночь, когда мы расстались для того, чтобы немного отдохнуть перед битвой. Уже завтра мы увидим вражеские острова. Завтра прольётся кровь. И неизвестно, чьей будет больше... Енад эскадрой нависла напряжённая тишина. Мало кто спал в эту ночь, звери спрашивали себя, суждено ли им увидеть следующую... Лишь под утро бойцы забылись в безмолвии и прохладе последних спокойных часов. Я тоже не мог спать. Стоя на носу драккара, я всматривался в растаявший в ночном беззвёздном мраке горизонт, жадно вдыхая сырой холодный ветер, трепавший мой мех и мой плащ. Где-то там, в нескольких часах плаванья впереди, меня ждал мой бедный приёмный сын. Я надеялся всей душой, что ещё ждал. Где-то там, впереди, бредили кровавой добычей враги. Где-то там... Уже сегодня я сойду на вражеский берег и вступлю в бой. Как хорошо, что закончилось это томительное многосезонное ожидание. Я вспомнил, как жгло сердце, когда мы с речными жителями повернули обратно тогда, прошлым летом...Из бешенства пламени и штормовой воды выбрались лишь я и Квирин с Алексом... Но теперь всё будет по другому. Теперь пламя будет на нашей стороне. Драконы Горы разбужены... ишь пережить эти последние часы. Пальцы в нетерпении стискивали рукоять старого родового меча, пренадлежавшего до меня моему отцу, Великому Лорду Эрингу, прозванному Ульваром. Отец... Могучий, добрый... Истинный повелитель Нордвальда. Воспоминания затмили перед глазами ночь. Родные леса Севера зашумели в памяти, вызывая тоску по ушедшей беззаботной юности. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь шёпотом волн. Ветер прохладными ладонями гладил разгорячённую голову, и я с удовольствием дышал его солью. Глубокое дыхание успокаивало и настраивало на нужный лад. В душе растекались безмолвие и светлая грусть, погружая ум в ясное и тихое состояние созерцательности. Тревоги отступили, утихли взволнованные мысли. Перед глазами, как живые, встали отец и брат. От их образов словно бы пахнуло теплом, ободряя, даря силы и уверенность. Могучий и величественный отец, торжественный и спокойный Ховард, чьи изумрудные глаза словно наяву смотрели тепло и приветливо. Как живые, зазвучали их навсегда врезавшиеся в память голоса, успокаивая и обещая поддержку. Их голоса и лица смешивались со ставшим вдруг видимым и белым ветром, который относил их всё дальше в мягко светящуюся прозрачную даль, пока недоступную мне. Сожаление расставания кольнуло сердце. Никогда больше здесь не будет рядом со мною ни их, ни Хельги. Хельга... Перед внутренним взором возник тонкий, словно сотканный из звёздной пыли, силуэт, заставив сердце дрогнуть. В зачарованном сознании засиял снова взгляд её лавандовых глаз, всегда полный заботы и нежности. Дорогая моя... Я знаю, ты жива где-то там, в звёздных чертогах, под озарёнными лунным светом кронами Вечных Лесов. Я верю, что, когда придёт мой черёд ступить на Небесную тропу, ты встретишь меня у Врат... Но пока я жив, твой светлый образ всегда со мною, в моём сердце. Я не смог сохранить тебя от врага, но я обещаю тебе, что спасу нашего с тобой Колина. Я не позволю больше тьме заслонить солнце, я не отступлю и буду биться до победы, слышишь, я не дам беде повториться, верь мне, моя радость, моя печаль... И вдруг в тишине совершенно ясно и отчётливо прозвучал её голос, заставив бешено забиться сердце:

 - Верю...

Вздрогнув, я очнулся. Ночь подходила к концу, близился рассвет. Задохнувшись, я сжал в лапе когда-то подаренный мне любимой волчицей янтарный медальон. Раскрыл его и коснулся губами лежащего внутри листочка с пятнышком её крови. Лилово-сиреневое, как глаза возлюбленной, предрассветное небо, очистившееся от облаков, мягко мерцало хрусталинками звёзд. Хельга... Ты действительно рядом, дорогая...Ты действительно слышишь...

То особое созерцательное состояние, доступное воинам и правителям моего рода, когда открываются глаза души и размывается грань между мирами, позволяя зреть сокрытое, и в котором я пробыл все эти последние ночные часы, наполнило моё тело свежей силой и бодростью, словно самый лучший сон, и укрепило мой дух. Исчез страх, улеглось волнение, душа наполнилась спокойствием и уверенностью в собственных силах и победе. Мысли были ясными и острыми, ничто больше не смущало моей решительности. Я был полностью готов к бою и спокойно сел на носу, ожидая рассвета.

На подходах к архипелагу море было укрыто туманом. Флот Саламандастрона осторожно, но быстро шёл вперёд, корабли не теряли друг друга из виду. По левому борту показался небольшой островок, который мы обогнули, не приближаясь. Согласно захваченной мною карте, прямо по курсу в жемчужной мгле высился Раттеберг. До схватки с врагом оставались считанные минуты. В полном молчании воины налегали на вёсла, и лишь плеск и шелест воды под килями нарушал тишину, как вдруг сквозь туман долетел звон корабельной рынды. Пиратская гавань была совсем близко! И тут встало солнце, своими тёплыми лучами разгоняя позолотевший в одно мгновение туман. В поредевшей дымке впереди перед нами раскрылась обширная гавань, полная корскарских кораблей. Над нею каменным колоссом нависала громада крепости Крэдли. Мы доплыли! Лорд Беренджер отдал команду развернуть строй, которую тут же подхватили  и передали по цепочке капитаны остальных кораблей. Большая часть эскадры развернулась широким фронтом, закрывая выход из бухты, лишая пиратов возможности выйти на простор, запирая их в порту. Несколько коралей нашего флота покинули эскадру, направившись проиливами между островов. Жарко будет не только в главном порту архипелага...

Драккар огромным чёрным драконом стремительно летел на вёслах-крыльях через золотистую утреннюю дымку, едва касаясь воды. За ним, словно верная стая, мчались, более не скрываясь, остальные корабли. Расчёты баллист и катапульт зарежали свои метательные машины, готовые обрушить их мощь на врага. Установки для метания "драконьего огня" готовы были дохнуть смертельным жаром на корабли противника, тесно заполнившие всю гавань. Я стоял на самом носу "Сокрушителя", в волнении созерцая начинающуюся битву. Флибустьеры заметили нас, в порут поднялась паника, многи корабли уже отдавали швартовы и поднимали паруса, готовясь выйти нам навстречу, но я уже понимал, что им не успеть. Половина команд наверняка в кабаках, корабли не готовы к бою, места для маневра мы им не оставили. Возмездие неотвратимо.

 - ПЛИ!

Громовой рык Лорда-Барсука оповестил всех о том, что сражение началось. Щёлкнули баллисты, посылая каменные ядра во вражеские корабли. До кораблей противника осталось лишь несколько сотен ярдов, и наша эскадра замедлила ход. Расчёты баллист пристреливались по противнику. Когда ядра стали с треском врезаться во вражеские кораблиразрывая паруса и снасти, ломая мачты, круша палубы и борта, вместо каменных кругляшей в баллисты зарядили толстостенные глиняные горшки, со стороны запечатанного горлышка обмотанные горящей промасленной тканью. Залп - и пылающие снаряды, оставляя за собой дымные следы, по пологой дуге устремились в воздух, чтобы спустя мгновения огненными кометами обрушиться в гущу спешно вышедших нам навстречу вражеских судов. Над кораблями пиратов взметнулись клубы чадного пламени, над водой разнёсся войобожжённых зверей. Горящие фигурки заметались по палубам, прыгая за борт, где и тонули. Снова залп - и ещё несколько кораблей превратились в ярко полыхающие посреди воды костры. Оставшиеся в ужасе повернули назад к берегу, но уйти от наших быстроходных судов не смогли. На палубах наших кораблей выстроились десант и лучники. Так было и на нашем драккаре, вырвавшемся вперёд. Когда до ближайшего пиратского корабля осталось совсем немного,  по "Сокрушителю" открыли стрельбу вражеские лучники. Воины сразу же сомкнули над гребцами щиты, и стрелы бессильно застучали по образовашейся над палубой деревянной крыше. Я тоже вскинул выданный мне заранее щит, в который сразу же вонзилась одна из стрел, высунув с обратной стороны доски узкое жало. Когда корабли сблизились вплотную, из-за стены щитов с палубы "Сокрушителя" ударили наши лучники, плотным и верным залпом сметая морских крыс. Второй залп дали горящими стрелами, поджигая вражеское корыто.  А впереди маячила корма новой цели... Наконец наш флот достиг основного скопления корсарских кораблей. Баллисты безостановочно сыпали ядра и горшки с огненной смесью на головы противнику, катапульты тяжёлыми стрелами выбивали пиратов на палубах, рои огненных стрел смертельным дождём лились с задымлённого неба. Пираты отвечали, но нанести нам сутвенного урона не смогли. Они абсолютно не ожидали нападения в собственном порту, привыкнув к полной безнаказанности, и нам удалось застать их врасплох. Шок от нашего сокрушительного урона не давал им организовать оборону, в тесноте гавани, поджимаемые нашими атакующими судами, корабли пиратов сталкивались. И наконец мы подошли в упор. Зайцы налегли на громадные мехи, нагнетая воздух, медные раструбы сифонов повернулись в сторону врагов. СМиг - и ревущее пламя вырвалось из них тридцатиярдовыми факелами, мгновенно поджигая скучившиеся корабли. И воду. Страшная смесь продолжала жарко пылать даже на воде, огненными волнами вздымаясь у бортов. Драконы Саламандастрона выдохнули своё пламя. Горящие суда, сталкиваясь бортами, в обаках дыма и пара тонули, продолжая полыхать, поджигая соседние суда. Баллисты продолжали поджигать всё новые и новые корабли, обрушивая сгустки пламени уже на стоящие у причалов посудины.Вскоре горел весь порт, жадный огонь перепрыгивал с паруса на парус, с корабля на корабль, заставляя вспыхивать исполинскими свечами опутанные снастями мачты. Стон, вой и рёв пламени стояли над ещё недвно спокойной бухтой. Разгром был полный. Королевский флот Крэдли перестал существовать. Тайное оружие Саламандастрона выполнило свою миссию. Часть кораблей развернулась и пошла в обход острова, ко второй пригодной для высадки бухте, где Крэдли так и не успел выстроить новый укреплённый порт. Оставшаяся, боьшая, часть кораблей во главе с нашим флагманом осторожно пробиралась на вёслах между горящих кораблей к берегу. Я стоял на носу драккара рядом с Лордом Беренджером, чьи латы тускло отсвечивали во всполохах огня и пробивающегося сквозь дым света. Драккар рвался к уже близкому берегу. По правому борту, почти не отставая от нас, шёл корабль, полный десанта. На его носу я увидел Керуниста. Тёмный балахон больше не скрывал начищенные чешуйчатые доспехи, за спиной на ветру реял кроваво-красный плащ, выхваченный из ножен хищно изогнутый скимитар гневно указывал на тёмные башни Раттеберга, в глазах горела благородная ярость. Принц уничтоженного лесного племени крыс явился за возмездием. Словно почуяв мой взгляд, он обернулся и коротко взмахнул клинком, приветствуя меня. Наконец наши корабли вздрогнули, уткнувшисьв берег, и я первым спрыгнул на вражескую землю, обнажая клинок. Я пришёл, Колин... За спиной раздался рёв барсука, выкрикивающего во всю мощь своих лёгких:

 - ЕУЛААЛИААААА!

Сотни глоток раскатистым громом подхватили древний саламандастронский клич.

 - КРОВЬ И УКСУС!

Лесные жители тоже спешно покидали корабли, торопясь схватиться с теми, кто принёс зло в их мирные поселения. Стремительной штормовой волной мы захлестнули пристани, сметая тех, кто попытался встать у нас на пути. Впрочем, таких было немного. Уцелевшие хищники спешно отступали к Раттебергу, чьи могучие бастионы высились справа на окружённом водами мысу. Яркие мундиры солдат Горы заполнили портовые переулки, солдаты врывались в таверны и лабазы, склады и дома, выискивая и безжалостно истребляя не успевших спрятаться пиратов. Спустя час в порту не осталось ни одной невыбитой двери. Главная гавань Архипелага была полностью в наших лапах. Несмотря на широкое применение "драконова огня" на море и яростную зачистку берега, в потру почти не было пожаров. Лишь полыхали пара кабаков у самого берега. В захваченных амбарах и на складах оказалось полным-полно провизии и разных припасов, а также просмоленных пеньковых канатов, рулонов парусины и много ещё чего. Добро не пропадёт. Между тем успевшие уйти из гавани корсары втянулись в крепостные ворота, подняв мост, соединяющий крепость с остальным островом. Авангард зайцев, увлёкшийся преследованием, попал под обстрел со стен и отступил, унося павших и раненых товарищей. Дозорный Отряд и лесные жители выстроились в тени укреплений Раттеберга. Выстроенная на выдающемся в море мысу, сужающемуся к перешейку, окружённая по самой кромке воды высокими стенами и башнями, отрезанная от острова широким заполненным водой рвом с поднятым мостом, крепость имела лишь одни ворота, проходившие сквозь монументальную башню, начинавшуюся у края рва, и казалась совершенно неприступной. Единственное направление, с которого можно было её атаковать, был узкий перешеек, обрывающийся рвом и простреливаемый со стен. Имевшая вытянутую каплевидную форму цитадель смотрела на остров лишь надвратной башней. Со всех остальных сторон стены отвесно возвышались над морем. Мы с Лордом Беренджером и старшими офицерами смотрели на её могучие бастионы, и по шкурам бежал холодок. Как штурмовать замок, если к нему можно подойти лишь с одной стороны, да и то лишь по пятеро в ряд? Сколько бы ни было у нас солдат, в Раттеберг можно было попасть лишь по одному мосту, который сейчас был поднят. Осада может затянуться на многие месяцы. Если не на годы. Перспектива обживать пиратские острова нас не радовала. Совещание прервали тяжёлые дротики, выпущенные из стреломётов с верхней площадки башни. Войска срочно отступили за пределы досягаемости катапульт. Дааа, придётся повозиться...

ГЛАВА 14. СОКРУШАЯ КАМЕНЬ.

К вечеру подошли высадившиеся на другом конце острова отряды с освобождёнными рабами, работавшими в поле и на вырубках. Лица бывших невольников светились от счастья, ведь они и не надеялись дожить до свободы. Горящими глазами они смотрели на чёткие порядки Дозорного Отряда, на подтянутых и деятельных солдат, обустраивающих укреплённый лагерь, сколачивающих и ставящих большие дощатые щиты, на дымы догорающего пиратского флота и обугленные остовы кораблей у причалов. Они не могли поверить, что вся эта масса бравых бойцов и офицеров прибыла, чтобы освободить их и покарать мучителей. Их глаза наполнялись ненавистью, когда взоры обращались к казавшимся чёрными на фоне солнечного неба бастионам королевского замка, насторожённо замолкшего в начинающейся осаде. Несколько наиболее толковых и бойких зверей офицеры привели к огромному командирскому шатру, который уже успели поставить для нас расторопные солдаты. Лорд Беренджер послал гонцов за главарями присоединившихся к походу лесных племён и за Командором выдр и, когда те пришли, приказал впустить бывших рабов и подать горячую пищу, их освобождённых товарищей уже кормили повара. Зайдя внутрь, две мыши и белка с восторгом и благоговением воззрились на могучую фигуру барсука в воронёных латах, с уважением и радостью на высших офицеров, лесных старейшин и высокого Командора и со страхом и недоумением - на меня. Увидеть хищника они не ожидали. Но тут им подали еду, и изголодавшиеся звери набросились на нехитрую походную снедь. Когда с трапезой было покончено, они рассказали нам всё про Раттеберг и события, разворачивавшиеся в нём. Стиснув зубы, я слушал про весеннее восстание Колина. В душе кипела боль, когда пожилой мыш рассказывал про постигшую моего приёмного сына и его друга и соратника Гаррета участь, про тот страшный день мучений. И внутри будто что-то взорвалось, когда я узнал, что Колина снова бросили в подземелье. Он был жив! Мой сын жив! Заикаясь и испуганно глядя на меня, старик едва слышно пробормотал: "Но с тех пор прошло немало времени, а еду ему приказали не давать..."  Не говоря больше ни слова, я вскочил и стремительно вышел из шатра, заставив вздрогнуть рассказчиков. Последние слова чернилами плеснулись в душу, гася свет, но какая-то часть её упрямо продолжала надеяться и твердить, что Колин жив. Неужели я опоздал?! Неужели всё напрасно? Колин... Хоть бы на несколько дней раньше... Почему...  Неужели... я тебя потерял?! Ты так и не дождался меня... Но нет! Пока есть хоть тень надежды, я не позволю этим мыслям взять верх. Я буду сражаться, я ворвусь внутрь и разыщу Колина, как... как бы оно не было. Взгляд почерневших, словно штормовое море, глаз с ненавистью и гневом упёрся в гладкие камни стен.Лапа изо всех сил стиснула рукоять меча. Я сокрушу их, обрушу на головы морскому отребью и убью Крэдли.

Наутро продолжилась суета готовящейся к нападению армии. Длительная осада не входила в наши планы. На берег выгрузили глиняные сосуды с "драконьим огнём", собирали мощные метательные машины из привёзённых частей, заготавливали для них снаряды. В крепости укрылось немало морской нечисти, но попыток устроить вылазку пираты пока не делали, понимая, что против войска Саламандастрона шансов у них немного. Может быть, ждали помощи с других островов? Но ушедшие вглубь архипелага корабли с саламандастронским десантом об этом позаботятся. Освобождённые невольники помогали изо всех сил и собирались в конце присоединиться к битве. Стучали топоры и молотки, солдаты сколачивали обширные передвижные навесы, сбивали из брёвен мосты, а мы с Лордом Беренджером и остальными командирами прорабатывали вырисовывающийся план штурма. У негодяев не получится отсидеться за стенами.

Ближе к вечеру произошло ещё одно знаменательное событие. Часовые предупредили о приближении с тыла некоего большого отряда. Горны заиграли тревогу, лагерь приготовился к обороне. Но опасения оказались тщетными. Это были бывшие рабы! Как выяснилось, они работали в каменоломнях, затопленных прошлой осенью Колином и его товарищами, после чего в крепости их посчитали погибшими, и звери получили возможность укрыться в лесах на склонах невысоких гор, где и перезимовали в землянках и пещерах. Их было примерно с полсотни. Вчера они заметили дымы со стороны порта и отправили на разведку старого лесного ворона, которому было уже тяжело добывать себе пропитание самому и с которым они делились пищей. За несколько пойманных в реке рыбин чёрнокрылый разведчик слетал к морю и, вернувшись, принёс им весть об армии зайцев, после чего они немедленно выступили, чтобы присоединиться к нам. Их вождями оказались несколько зверей, назвавшихся членами Сопротивления. От них я узнал о борьбе Колина и его товарищей и их успехах, о сорванном строительстве второго порта и об уничтоженных каменоломнях. В душе поднялась гордость за приёмного сына. Воин-защитник  Рэдволла, он не сдался после поражения. Будучи лишён свободы и оружия, он, тем не менее, сумел нанести противнику огромный урон. Ночь прошла тихо и спокойно, а утром нас разбудили крики часовых: в порт входили несколько кораблей, с которых размахивали белыми флагами. Как выяснилось, это прибыли освобождённые нашими солдатами рабы с ближайших островов. Пираты в центре архипелага настолько не ожидали нападения, занятые подготовкой к весеннему походу, что саламандастронцам удалось высадиться на их острова почти без боя. Застигнутые врасплох разбойники отчаянно сопротивлялись, но были сметены. Невольники получили свободу и на захваченных кораблях отправились на главный остров, в то время как нашим бойцы поплыли дальше, освобождая острова от морских крыс. Также к ним примкнула часть освобождённых, заменив собой в строю павших и раненых.

            Между тем была завершена сборка метательных машин, полным ходом шло строительство передвижных укреплений. Присоединившиеся к нам бывшие рабы, получив оружие, тренировались под началом саламандастронских офицеров. Каждый из них мечтал ворваться во вражеское логово. Осадные работы начинались с зарёй и заканчивались лишь глубокой ночью. Наконец, был начат обстрел крепости. Действовать приходилось очень осторожно, ведь внутри было множество невольников. Поэтому били лишь по воротам и надвратной башне. Могучие бастионы, казалось, были незыблемы, но пристрелявшиеся метательные машины посылали один камень за другим. Был разбит подъёмный мост, открыв взорам толстую кованую решётку, а за ней - могучие, окованные металлом створки единственных в замке ворот. Эта первая победа над укреплениями противника была встречена ликующими криками солдат, но радоваться было пока слишком рано. Вскоре были готовы и передвижные навесы. Они напоминали собой грубо, но крепко сколоченные сараи без окон, поставленные на колёса. Укрывшиеся в них бойцы должны были толкать их, ухватившись за короткие обрубки тонких брёвнышек, приделанные изнутри к несущим балкам. Сверху был настил из толстых досок. Снаружи вся конструкция была густо обмазана глиной, быстро затвердевшей на солнце. Дополнительная защита от стрел, в том числе и горящих. Передние стены сооружений могли опрокидываться наружу. Было построено два таких навеса, пахнущих свежей стружкой и нагретой древесиной, и строился третий, более узкий и низкий. Помимо навесов, возводилась могучая осадная башня. Уже был готов её первый ярус, широкий и высокий. Остальные ярусы должны были быть немного меньше. Вскоре над морским виднокраем снова показались паруса. Это возвращались наши товарищи, и за ними шёл широкой стаей целый флот из получивших свободу зверей. С их прибытием число наших войск перевалило за две тысячи. В боях с пиратами погиб один корабль, и ещё один был серьёзно повреждён, немало отважных воинов Барсучьей Горы пало в схватках на чужих водах и берегах, но архипелаг был полностью очищен от нечисти. Удара в спину больше можно было не опасаться. Прибывшие освобождённые звери разбивали лагерь позади позиций зайцев.

Продолжался массированный обстрел стен и надвратной башни. Тяжёлые камнемёты швыряли огромные валуны, от удара которых вздрагивала, казалось, не только крепость, но и само пространство. Страшные снаряды сметали со стен зубцы вместе с затаившимися за ними лучниками, разнесли бивший по нам стреломёт. И вот, наконец, после очередного попадания толстенная каменная кладка не выдержала, и часть стены башни над воротами обрушилась в воду. Чёрный пролом зиял на высоте нескольких звериных ростов, доказывая, что даже такие укрепления можно взломать.

Главной преградой для штурма был ров. Широкий, глубокий, соединяющийся с морем, он превращал мысовую крепость в неприступный остров. Необходимо было соорудить переправу, и переправу очень крепкую. Тёмной беззвёздной ночью, когда косматые тучи плотной пеленой затянули небо, из бухты ко рву-протоку устремились несколько гружёных грунтом шлюпок. Первая их половина благополучно юркнула в ров и, дойдя до его середины, прямо напротив ворот, остановилась. Застучали кинжалы, пробивая днища лодок, солёная вода потекла внутрь, напитывая земляной груз тяжестью. Ловкие морские выдры без всплеска скрылись под водой, устремившись обратно, а шлюпки тяжело легли на дно и высыпавшиеся из разбитой нами стены камни. Тут же им на смену во мраке проскользнули в ров ещё столько же лодок, но тут на стене поднялся шум, полетел вниз факел, разгоняя тьму и, ярко вспыхнув в воздухе, с шипением упал в воду. Из бойниц посыпались стрелы,  послышался приглушённый стон, но лодки уже погружались, словно в небытие, в чёрную ночную воду. Несколько теней, нырнув, выскользнули в залив, поддерживая обмякшего товарища. Но дело было сделано — гружённые землёй, песком и щебнем лодки легли друг на друга, перегораживая и заполняя ров. В этом рискованном предприятии погиб один воин-выдра — вражеская стрела вонзилась ему под ключицу, и он истёк кровью прежде, чем его товарищи успели добраться с ним до берега. Следующей ночь  выдры вновь взялись за работу. С мешками, полными песка, они заплывали под водой в ров и сбрасывали ношу на затопленные лодки. Хищники, заметив движение  внизу, периодически обстреливали воду, но смогли лишь слегка поцарапать одного из пловцов. К утру ров почти был заполнен, и с первыми лучами восходящего солнца ко рву двинулись, скрипя колёсами, навесы. Передние стены их снаружи были увешаны мешками с песком, а изнутри — густо облеплены влажной глиной. Бойцы, среди которых были и освобождённые рабы, усердно налегали на брёвна, толкая вперёд громоздкие сооружения. Со стен незамедлительно посыпались, забарабанили по крыше и стенам стрелы, но расчёты передвижных сооружений были надёжно защищены. Горящие стрелы бессильно били в обмазанные глиной стены, но поджечь конструкции так и не смогли. Тяжёлые дроты, выпущенные из катапульт, также не смогли остановить их. Навесы медленно, но неумолимо приближались ко рву. Наконец они достигли края и остановились. С минуту ничего не происходило, лишь продолжали лететь в обе стороны стрелы — саламандастронские лучники открыли ответный огонь по крепости, - как вдруг передние, сколоченные из крепких, обшитых досками брёвен стены обоих сооружений почти одновременно опрокинулись, отвязанные от своих креплений, в ров, навешанными на них мешками с песком в воду, туда, где почти у самой поверхности темнела сооружённая за две ночи насыпь, плотно ложась на неё кверху противоогневой глиняной обмазкой. Размера стен как раз хватило, чтобы достать до каменного цоколя башни на противоположном краю. Прочный, не горящий, широкий мост через ров был готов. Под громовые «Ура» товарищей оба навеса поползли обратно.

Можно было начинать штурм.

Первым делом в пролом ударила пристрелянная по нему баллиста,  метко забросив внутрь вражеской башни горшок с огненным зельем. Дыра в стене тут же озарилась пламенем, чадный смоляной дым пополз по внутренним помещениям.

Могучая осадная башня со скрипом сдвинулась с мста и усилиями множества лап поползла к мосту. Тотчас со стен и башни навстречу грозному сооружению с шипением взвился рой огненных стрел, но башня не боялась пожара: на её обшивку не пожалели раздобытых на захваченных складах металлических листов, ярко сверкавших теперь под полуденным солнцем. Жгучие посланницы Раттеберга бессильно звенели, разлитаясь искрами на броне. Обе площадки башни, закрытые трапами, несли отборные штурмовые группы. За башней двигался полный солдат третий навес, более узкий и низкий, обмазанный глиной. А за навесом, выстроив из щитов крышу, в отдалении следовали основные силы нашего войска. Со стороны залива и моря курсировали наши корабли, также полные десанта. Стальной кулак начал сжиматься на вражеских стенах.

Я стоял на нижней площадке осадной башни, возглавляя главную штурмовую группу. За мной выстроились ветераны-саламандастронцы. Цвет и гордость Дозорного Отряда, они вместе со мною должны были ворваться через пролом внутрь башни. Группа с верхней площадки должна была высадиться на крышу башни, зачистить её и, оставив лучников вести сверху по защитникам стен и двора стрельбу, спуститься вниз, уничтожив горнизон верхних ярусов башни, и соединиться с нами. В её состав входил и Керунист с несколькими лесными крысами - среди прибывших на остров освобождённых рабов он встретил своих соотечественников, угнанных Крэдли и Бангром в тот чёрный для его семьи и народа день.Теперь они сражались против своих поработителей, готовые спустя столько сезонов идти в смертельный бой за своим законным правителем. Цель у всех нас сейчас была одна - взять под контроль надвратную башню. Я стоял, стиснув рукоять обнажённого меча. Как медленно движется башня! Вдруг грандиозная  конструкция покачнулась - башня въехала на мост. Ещё ярд, ещё несколько нестерпимо долгих мгновений, и... пора! Трап опрокинулся наружу, цепляясь крючьями за рваные края пролома, что словно жадная пасть раззявился нам навстречу, и я, прикрывшись  тяжёлым щитом-павезой, рванулся внутрь, в раскалённое жерло закопчённой "драконовым огнём" комнаты, по полу которой был рассыпан песок - огонь пытались тушить.  Тотчас же в щит ударили несколько стрел из узких боковых проходов, ведущих на стены. Передо мной в комнате стояла на песке шеренга солдат Раттеберга. Швырнув в них тяжеленный щит, я перехватил Вольфклинг обеими лапами и, издав боевой клич-вой своих предков, врубился в дрогнувший вражеский строй. Я уже рядом, Колин! Как долго я ждал этого боя. Возвышаясь над крысами почти на целый ярд, я разметал своим натиском их по помещению, мгновенно заколов одного противника и обезглавив другого. Клинок звенел, отбивая вражеские удары. Древний родовой меч обагрился вражеской кровью, багровой молнией рассекая дымный воздух. А за мной уже врывались внутрь под громовое  "Еулалиа!" зайцы, добивая оставшихся врагов. В дверные проёмы, в которых столпились подоспевшие со стен хищники, полетели глиняные гранаты, начинённые всё тем же огненным составом, заставив заметаться с воплями нескольких охваченных огнём крыс и испуганно отпрянуть остальных. Не теряя времени даром, зайцы захлопнули и заперли изнутри на засовы прочные двери, отрезая башню от стен. Наверху также слышались звуки боя - вторая группа пробивалась с боем вниз. По лестние сверху вдруг слетели перепуганные хорь и крыса. Увидав нас и трупы своих подельников, спускавшийся первым хрёк дёрнулся было обратно, но я, стоявший ближе всех к лестнице, оказался быстрее. Отбив мечом клинок попытавшегося парировать противника, я ударом когтей располосовал ему горло. Его напарник-крыс, взвизгнув, рванулся обратно наверх, швырнув в меня маленький круглый щит, но тут же скатился по ступенькам обратно, истекая кровью, а следом за ним спустился Керунист со скимитаром в лапе.

 - Духи моих сородичей пируют в Тёмном Лесу, глядя на кровь врагов!

Но не только вражеская кровь пролилась. В моей группе погибли трое солдат, ещё несколько были ранены, один - тяжело. Во второй группе пятеро воинов были убиты, один из бойцов сгорел, когда удар вражеского щита в схватке разбил глиняную гранату в сумке у него на поясе. Огненная смесь мгновенно вспыхнула, превратив бедолагу в живой факел. Среди погибших был один из крыс Керуниста. Также наверняка не обошлось без потрь среди оставленных наверху лучников, вступивших в неравную дуэль с многочисленными стрелками Раттеберга. Надвратная башня полностью перешла под наш контроль. Оставалось лишь спуститься вниз, в пространство между внешними и внутренними воротами. В полу комнаты были устроены бойницы, через которые можно было стрелять по прорвавшемуся неприятелю и лить кипяток на головы штурмующих. Как хорошо, что мы захватили башню. За нашими спинами по трапу в башню проникали всё новые и новые бойцы, наводняя этажи. Двери на стены были открыты, и туда устремились лихие рубаки Огненной Горы. Наконец-то Дозорный Отряд вступил в схватку с противником! Зайцы теснили нечисть от башни в обе стороны, но и сами несли потери. Сверху летели стрелы, вызывавшие ответные залпы вражеских лучников. Защитники королевского логова стремились во что бы то ни стало сдержать, ликвидировать пока ещё не раскинувшийся по крепости прорыв, запереть штурмующих в надвратной башне. Справа послышались крики  - крысы развернули вдоль стены стреломёт и окрыли стрельбу. Тяжёлые дротики с огромной силой пробивали щиты и тела отважных саламандастронцев, отбрасывая зайцев на стоящих позади товарищей. С верхней площадки по орудию лихорадочно стреляли наши, но экипаж катапульты прикрыли большими щитами, а на башню обрушился целый смертельный дождь из стрел. Защёлкал другой стреломёт. Это в бой вступил занятый вражеским подразделением донжон. Наши стрелки понесли потери и вынуждены были прятаться за зубцами и парапетом. А катапульта на стене всё посылала одну страшную стрелу за другой. Зайцы дрогнули, их продвижение остановилось, враги усилили напор. Но у нашей сводной группы была своя, ещё не выполненная задача.

Вниз вела узкая винтовая лесенка, по которой можно было идти лишь друг за другом. Я первый, подобрав свою павезу, начал спускаться, за мной следовал Керунист, чьи глаза горели долгожданной местью, и десяток наиболее крепких бойцов с несколькими факелами. Внизу было полутемно и дымно, часть "драконьего оня" через потолочные бойницы пролилась сюда и совсем недавно прогорела. Сквозь удушливую гарь с трудом пробивался зыбкий свет одного оставшегося факела, и прихваченные из башни огни оказались очень кстати. Бойцы сдавленно кашляли и ругались. Но медлить было нельзя. Вот она - наша цель. Могучие, окованные снаружи железом створки из морёного дуба, твёрдого, как камень. Такие не выбьешь быстро тараном, не сожжёшь, они не сгниют от влаги и не обветшают от времени. Толстенные, висящие на огромных петлях ворота были заперты на огромные засовы и подперты изнутри целой системой балок. Солдаты тут же бросились разбирать баррикаду, и я присоединился к ним. Вдруг всё помещение содрогнулось от удара: в стену неподалёку от ворот снаружи ударил снаряд тяжёлой стенобитной машины. Вот бы обрушить хоть несколько ярдов! Пожелав нашим инженерам удачи, я, подхватив тяжёлую балку, поволок её к стене. Что-то едва уловимое привлекло моё внимание, и я поднял взгляд. И встретился с двумя другими, яростно блеснувшими в свете факелов в стене. В узкой, незамеченной нами бойнице. Под самым потолком в стенах с обеих сторон шёл ряд щелей, и из многих уже торчали жала стрел. Меня спасла выработанная в схватках реакция. С криком: "Стрелы!" я бросился на пол, и тут же в стену с лязгом, от которого заныли зубы, ударилась, высекая искры, предназначавшаяся мне стрела с гранёным бронебойным наконечником. А вот моим товарищам повезло намного меньше. Четверо оказались уложены на месте, ещё один со стоном осел, согнувшись, на землю, сжав лапами древко торчащей из живота стрелы. Остальные пятеро успели достать из-за спин щиты и прижаться к воротам, где их было трудно достать. Не дожидаясь второй стрелы, я, извернувшись, сумел достать павезу и выставить над собой. Тут же напротив моего лица выросли полдюжины пробивших щит насквозь наконечников. Вовремя я... Раненый в живот заяц снова застонал. Но как я мог ему помочь, обстреливаемый сразу из нескольких бойниц? Впрочем, бедняге помощь была уже ненужна. Сразу несколько стрел и арбалетных болтов пришпилили его к полу. Я оглянулся на пятерых вжавшихся в ворота бойцов. Те сумели заблокировать обе находившихся ближе всего к воротам бойницы щитами и балками и пока были целы. А все остальные бойницы сосредоточили огонь на мне. Скорчившись за утыканной стрелами павезой, я добежал до лестницы и нырнул внутрь,  где столкнулся со спускавшимися нам на помощь солдатами. И тут я вспомнил о Керунисте. Что стало с ним? Оказалось, что он осматривал вторые, внутренние ворота, рядом с которыми и был вход на лестницу, и успел вовремя уйти наверх. А меня тем временем спускающиеся выдавили обратно, и я, укрывшись за щитом, вынужден был шагнуть снова под обстрел и тут же прижаться к противоположной стене под крайней бойницей прямо напротив лестницы. Навстречу летящим из неё стрелам зайцы вскинули щиты, из-за их спин по бойнице ударил наш лучник. Между тем зайцы, потеря двоих, сфорировали вдоль  стен два строя - напротив каждой бойницы стоял воин с широким щитом, прикрывая себя и лучника, ведущего стрельбу по щели. Постепенно вражеских лучников удалось подавить, а я сумел пробраться к внешним воротам и теперь помогал зайцам их отрыть. Ухватившись за засов, я изо всех сил тянул и толкал его, пока тяжеленная балка не сдвинулась с места.  Общими усилиями нам удалось снять засовы и открыть внутрь неподъёмные створки. Защищавшая их снаружи решётка была поднята саламандастронцами из верхнего помещения, где располагались подъёмные механизмы. Теперь оставалось разобраться с внутренними воротами, не уступавшими первым. Вот только заперты они были изнутри, со стороны крепостного двора. И наверняка дополнительно укреплены.

 - Ох и боится же Крэдли за свою шкуру! - Керунист с яростью ударил саблей по металлическим листам, покрывавшим створки. - И как же мы будем...

Договорить он не успел, потому что воздух прорезали истошные вопли нестерпимой боли - с обеих сторон на зайцев из нескольких центральных бойниц хлынули потоки крутого кипятка, наполняя густым паром пространство. Бедолаги пытались закрываться щитами, но это помогало мало, уцелевшие бросились к воротам и лестнице.  Попало и на меня, опалив болью левое предплечье и часть спины, но плащ, броня, плотная одежда и густой мех спасли от тяжёлых ожогов. Гром и молнии на гову проклятого Крэдли и всех его мерзких приспешников! Ещё несколько наших воинов лежало на земле, корчась в агонии. Такой смерти не пожелаешь и врагу. Разве что Крэдли... Те из обваренных, кто мог передвигаться, поднялись обратно в башню, а мы, обжигая лапы, бросились к сваленным у стен балкам и засовам и, вытащив их наружу. побросали в ров, где выдры сразу же принялись укреплять ими наведённый мост. Тела павших вынесли. Тем временем в сквозную широкую нижнюю часть башни, представляющую собой огромную арку,  с берега вползал третий, низкий и узкий  Под его весом, добавившимся к тяжести огромной осадной башни, мост заскрипел и просел, но всё же выдержал. Не зря выдры укрепляли его всю ночь и всё утро, не взирая на обстрел! Преодолев мост, навес втянулся в распахнутые нами ворота под осадную башню, прекрыв собой всё пространство. Теперь ни обстрел, ни кипяток не был страшен  укрывшимся под ним бойцам.  Переднюю его стену сняли и убрали вниз, положив под лапы, и нашему взору предстал подвешенный на толстых якорных канатах могучий, окованный сталью таран! Какими бы крепкими не были ворота, мы выбьм их, и сделать это необходимо как можно скорее, потому что нашим удалось захватить стену, но каждая минута на её парапете стоила саламандастронской крови, спуститься со стены и открыть внутрение ворота они не могли. В это же время пытались штурмовать и с моря, пристравляя с кораблей лестницы, но особого успеха это не приносило. Чем скорее мы выломаем ворота и ворвёмся наконец в крепость, тем лучше. Проникнув под навес, я увидел там лорда Беренджера с отрядом наиболее физически сильных зверей. Зайцы, выдры, ежи готовились раскачивать таран. Я не собирался стоять без дел и тоже взялся за бревно. Могучий барсук также присоединился ко всем, и вместе мы налегли на таран. Раз... Ещё... И сильнеее... И вот первый удар сотряс гулко отозвавшиеся в тесноте ворота. Второй удар получился ещё сильнее. Без отдыха мы налегали на тяжеленное бревно, на смену уставшим бойцам снаружи приходили новые, но ворота стояли. Из-за них слышался шум - гарнизон укреплял створки,строил баррикаду. Но таран продолжал ударять в ворота, с захваченной нами надвратной башни на солдат, пытавшихся укреплять вход в крепость, сыпались стрелы и гранаты с "драконовым огнём", и в какой-то момент тяжёлые створки начали понемногу поддаваться. Всё-таки эти ворота были чуть-чуть слабее основных, внешних. Во время короткого перерыва, когда менялась команда тарана, несколько бойцов с кувалдами, ломами и кирками остервенело начали долбить крайний камень в левой стене примерно в ярде от земли, на том уровне, где у первых ворот были петли. С трудом им удалось повредить прочный блок, ослабив крепление нижней плиты. И таран продолжил свою работу. Вскоре стало заметно, что левая створка сотрясается сильнее. Ещё удар... Ещё... И ещё... Мы изо всех сил налегали на таран. Где-то на седьмом ударе послышался хруст и лязг - это нижняя левая петля вырвалась из разбитого нами камня. Левая створка перекосилась. Удар! Удар! Ворота поддаются! Повисшая на одной петле створка прекосилась, в образовавшуюся щель тут же влетели несколько стрел, боец прямо передо мной захрипел и упал мне под лапы, убитый наповал. Слитный рёв двух десятков глоток, лапы и спины онемели от усталости, но таран продолжает крушить ворота. Треснул один засов. Ещё пара ударов... Ещё... И вот наконец оба засова сломаны! Изуродованные створки немного распахнулись, ударив по баррикаде и обруши пару подпорных балок. Ещё удар - упали последние, а ворота распахнулись почти полность, раздвинув так и не достроенную до конца баррикаду. Сорванная с последней петли левая створка рухнула, придавив кого-то из хищников. Стоявшие впереди бойцы подняли и сомкнули стеной щиты, закрывая себя и токавших сооружение товарищей от стрел вражеских лучников. Навес с тараном въёхал в ворота, заставив поспешно отступить выстроившийся напротив отряд, и мы, переждав за щитами очередной залп, бросились в битву. Наконец-то мы ворвались за стены! Я уже здесь, Колин! Я пришёл!

 - ЕУЛАЛИААААААА!!!

Лорд-Барсук в тяжёлых латах вломился во вражеский строй, круша нечисть своей ужасной булавой.

 - НОООРДВАААЛЬД!!! 

Я не отстал от Беренджера ни на шаг. Тяжёлый клинок моего меча разил с быстротой и силой молнии. Два могучих лорда - барсук и волк - прокладывали просеку во вражеских порядках, а за нами в крепость врывались солдаты Саламандастрона, яростные в битве, безжалостные к врагу.  Натиск штурмующих на стенах также многократно усилился, сражение перекинулось на северную стену, у которой был выстроен личный замок Короля Крэдли. Тем временем мы захватили почти весь внутренний двор. Дольше всего сопротивлялись казармы, в которых заперлась целая стая крыс. Отряд лесных жителей и бывших невольников заблокировал их внутри, подперев надёжно снаружи двери, и теперь стреляли горящими стрелами по окнам. Изнутри уже тянулся сизыми спиралями дым, а в доносившихся ругательствах врагов отчётливо звенели страх и паника. Они поняли, что их не только не пощадят - им даже не дадут выйти и погибнуть от стрелы или клинка. А подземный ход, сыгравший роковую роль в поражении Колина, выходивший в один из амбаров, оказался бесполезен - каменный амбар оказался обрушен ударившей прямо в стену огромной глыбой, выпущенной нашим требюше перед штурмом. Уходить было некуда, оставаться было нельзя. В тёмных провалах окон уже оранжево плясало пламя... Вот изнутри выскочили, отчаянно вопя и размахивая оружием, полторы дюжины раттебержцев, но разгневанные бойцы в несколько мгновений порубили почти всех в лапшу. Последний из солдат, молодой ещё горностай, бросил оружие и скорчился, в страхе закрывая голову лапами и громко умоляя не убивать его. Он кричал, что сдаётся, окружившим его мышам, белкам, ежам, которые вроде бы опустили оружиев. Сразу несколько пар лап схватили его и подняли рывком с земли, он, продолжая кричать о сдаче на милость победителей, приготовился было следовать, куда прикажут взявшие его в плен звери, но... Десяток лап оторвали его от земли и по воздуху понесли завывающего зверя обратно. Миг - и орущего горностая, пытавшегося цепляться за остатки выбитой рамы, зашвырнули в окно казармы, в ревущий внутри, словно в печи, огонь. Оттуда сразу же раздался истошный вопль, метнулся к окну, ударившись в косяк, объятый трескучим пламенем силуэт, и вскоре гул пожара сжёг остальные звуки. Бывшие рабы не хотели знать милости к поработителям. С треском начала рушиться крыша, выбрасывая в почерневшие проёмы сгустки искр...

Освободили запертых в сильно укреплённом снаружи после бунта рабов. Те сразу же начали подбирать оружие и готовились присоединиться в битве к своим освободителям. На их лицах были радость и решимость, глаза горели гневом. Скраю стоял старик-ёж, чьи иглы побелели от множества тяжких сезонов, пролетевших над его головой. Он с удивлением, но без страха глядел на меня, подслеповато щурясь. К нему-то я и подошёл.

 - Старик, ты знаешь мышь Колина?

Седой ёж вздрогнул, услышав это имя, и внимательно всмотрелся в меня.

 - На этом острове нет зверя, не знавшего бы Колина.

 Перед тем, как задать вопрос, я глубоко вздохнул. Сердце тревожно замерло.

 - Ты знаешь, что с ним? Он жив?

 Несколько долгих, как столетия, мгновений, ёж молчал, а потом ответил, тщательно подбирая слова:

 - Он был брошен в подземелье дворца Крэдли, где его морили голодом, но нам удавалось передавать ему немного еды время от времени. К сожалению, последние несколько дней, с начала осады, к нему было не подобраться. Мы надеемся, что он жив.

 Неистовая и робкая надежда вновь вспыхнула в моём сердце и затрепетала, подобно огню, то  разгораясь, то пчти потухая. Скорее бы ворваться в логово Крэдли... Ты только дождись, сын.                 

Двор крепости был заполнен ворвавшимися через захваченные нами ворота саламандастронцами. Прфессиональные воины, зайцы действовали организованно и решительно. Возглавляемые опытными офицерами отряды в полном согласии друг с другом атаковали врага, поднимаясь снизу на ещё не захваченные по верху стены, ударяя в тыл оборонявшимся на них хищникам, зачищали дворовые постройки. Вот пала южная стена, остатки защитников бастионов сгрудились в углу северной и восточной стен, со всех сторон теснимые беспощадными воинами Страны Цветущих Мхов. Особенно яростно дрались освобождённые нами рабы. Провёдшие всю жизнь в жестокой неволе, познавшие лишь боль, голод, непосильный труд и кнут надсмотрщиков, получив свободу и оружие, они без страха и сомнений бросались в самую гущу битвы, свирепо мстя крысам за всё. Раненых после них не оставалось. Не менее бесстрашно сражались и воины лесных племён. Могучие выдры, вооружённые своим излюбленным оружием, которым они в совершенстве владели, - тяжёлыми дротиками, которые они могли как метать на полтора десятка ярдов в цель, так и орудовать ими в рукопашной, врезались во вражеский строй, проламывая оборону. Немалую роль в захвате стен сыграли белки - в решительный момент они смогли взобраться с кораблей на стены и помогли быстрее добить оставшихся врагов, отступивших в последнюю башню на стыке восточной и северной стен. Бастионы Раттеберга полностью были очищены от противника и теперь служили нам. Оставшиеся на них баллисты и катапульты разворачивали в сторону ещё оборонявшегося донжона, что, словно обломок скалы, высился над двором, и укреплённого дворца Крэдли.

Донжон. Могучая трёхэтажная башня с отменным гарнизоном, набитая солдатами и оружием, со стреломётом на верхней площадке, защищённой крепким навесом. Входом в неё служила можная, обитая металлом дверь. Из многочисленных бойниц прицельно били вражеские стрелки. И били по нам. По мне и лорду Беренджеру, справедливо полагая, что гибель военачальников ударит по боевому духу атакующей армии. Несколько стрел лязгнули о тяжёлые доспехи барсука, одна вонзилась в бок, попав в стык пластин, но Беренджер вырвал её без колебаний, словно занозу. Его глаза горели двумя угольями. Кровавый Гнев придавал сил и ярости и без того грозному зверю. Но даже его мощи было недостаточно,чтобы быстро выломать крепчайшую дверь. А сверху продолжали лететь стрелы. Стоявший рядом заяц вдруг резко вскинул передо мной свой щит, который тотчас же дёрнулся от ударившего в него арбалетного болта. А ведь если б не боец, то моя кольчуга не стала бы преградой для тяжёлой стрелы.

 - Спасибо тебе, друг!

Между тем кое-что произошло. Пока решали, стоит ли волочь подвесной таран или попытаться выбить дверь одним из найденных под навесом брёвен, предназначавшихся, видимо, для какого-то строительства, к самой башне скользнул белка. Молодой воин, статный и ловкий, он, бросив щит и отстегнув ножны с мечом, принялся карабкаться на стену, нащупывая пальцами малейшие неровности и швы на стыках камней, держа в зубах горящую стрелу. С потрясающей ловкостью лесной разведчик рыжей молнией взлетел по отвесной стене до уровня второго этажа, где начинались бойницы, и, ухватившись за край одной из них, вдруг закинул внутрь что-то, вытащенное им из мешочка на поясе и на миг поднесённое к обмотанному горящей паклей наконечнику стрелы, зажатой в зубах. Из башни донёсся истошный вопль,  тёмную бойницу осветило пламя. Глиняный шарик, наполненный "драконовым огнём"! Ай да ловкач! Закрывшись щитами, мы наблюдали, затаив дыхание, как бесстрашный боец, обогнув бойницы, из которых теперь тянуло дымом, с некоторым трудом полез наверх, к бойницам третьего яруса. Наши лучники прицельно били по бойницам, не давая врагам высовываться. Один раз его лапа сорвалась, и он чуть было не упал вниз, но сумел удержаться. Вот его левая лапа уцепилась за нижний край бойницы, правая скользнула к поясному подсумку... Как вдруг из бойницы вылетел топорик и ударил лезвием по беличьей голове. Не издав ни звука, юноша упал со стены, тяжело ударившись об стену.

Подхватив бревно, мы под прикрытием своих лучников начали бить им в дверь у самого косяка. Несколько солдат упали, поражённые стрелами, но  всё же дверь была выбита, и мы ворвались внутрь. Охваченный Кровавым Гневом барсук принялся расшвыривать солдат, я с частью воинов бросился преследовать вражескую группу, отступившую в подземный ход, а остальные с Керунистом во главе начали штурм верхних помещений. Враги сопротивлялись отчаянно. Вузком коридое, уводившем под землёй неизвестно куда, мне было толком не размахнуться длинным мечом и не выпрямиться в полный рост, но это только распаляло мой гнев. Ярдовый клинок давал мне преимущество в фехтовании, и вот уже заколотый крыс в сюрко цветов Раттеберга поверх кольчуги упал мне под лапы, а второй с хрипом осел по стене, выронив оружие и зажимая лапами горло. Остальные продолжали организованно отступать, с боем отдавая каждый шаг подземного лаза. В их действиях виделась выучка и дисциплина. Да и вооружение и обмундирование сильно отличалось своим качеством от остальных солдат гарнизона. Очевидно, донжон обороняла своеобразная гвардия, и если б не бешеный натиск гигантского барсука и разъярённого волка, они бы не отступили под землю. Наверняка они получили от своего отвратительного владыки приказ во что бы то не стало держать башню, но устоять перед нашим напором они всё же не могли. Вдруг сзади меня хлпнули по плечу и прошипели в ухо: "Пригнись!". Я послушался, и тут же над моей головой щёлкнули тетивы двух арбалетов, и двоих вражеских гвардейцев швырнуло на отступавших за ними товарищей. В конце концов мы добили оставшихся противников. Последний, чуя неминуемую гибель, швырнул мне в лицо факел, который он нёс, и, отбив в сторону и вниз мой клинок, с воплем бросился в атаку. Кинжал с изумрудом в рукояти оборвал его крик, лязгнула выпавшая из ослабевшей лапы сабля. Подземный ход остался за нами. В его конце нас ждал накрепко запертый снаружи люк. Я попытался открыть его, хотя бы сдвинуть, но крышка была заперта надёжно. Оставив нескольких зайцев охранять выход, я вернулся в донжон, к тому времени полностью зачищенный от нечисти. У входа  стоял, оперевшись на свою грозную булаву, Лорд-Барсук, слушая доклад двух офицеров. Вдруг от лестницы послушался какой-то шум, и я обернулся. Сверху спускался, болезненно согнувшись, Керунист. Вместо левой лапы у него была окровавленная культя, которую он неловко прижимал к груди, но на лице сквозь страдание пробивалась... радость? Его глаза горели каким-то жутким ликованием, перекошенное от боли лицо озарила торжествующая злая улыбка.

 - Тебя нужно перевязать, Керунист. Кровотечение слишком сильное.

 - Мне уже безразлично. Я убил Бангра, Нибелунг! Мой скимитар напился его крови! Я покарал убийцу своих родителей! Пророчество Мартина наконец-то сбылось. Нехищный хищник отомстил за горе! Поверь, хорошо отомстил. Перед тем, как отправить Безпалого к адским вратам, я заставил его вспомнить каждый миг того дня! Столько сезонов, Нибелунг! Но теперь он мёртв! И то же ждёт всех негодяев в этой крепости!

О, так вот кто возглавлял оборону донжона! Главный приспешник пиратского властелина с частью гвардии!

 - Я рад, что ты свершил свою законную месть, и праздную вместе с тобой. Но если ты хочешь увидеть окончательную победу своими глазами, то будь добр, останови кровь.

К Керунисту как раз подошёл санитар-полёвка и принялся бинтовать его лапу. Да, он одержал свою победу... А я ещё нет. Я ещё не нашёл Колина и не уничтожил Крэдли. Донжон наш. Подземный ход захвачен. Осталось лишь разобраться с люком и ворваться в самое логово ненавистного противника. Его дворец-крепость уже штурмуют снаружи, но оборона замка в замке крепка, самые опытные и жестокие головорезы защищают своего самозваного короля, повязанные с ним кровью невинных. Пока они ещё не знают, что донжон уже в наших лапах, и мы можем проникнуть в их змеиное гнездо изнутри. Но стоит поторопиться, пока они не завалили люк.

 - Лорд Беренджер! Крепость пала. Осталось лишь добить вражескую свору, уничтожить Крэдли в его последнем логове. И вы можете помочь нам проникнуть за его стены прямо сейчас.

Барсук с удивлением обернулся ко мне. Его лицо выражало внимание.

 - Да, лорд Нибелунг?

 - Мы только что захватили подземный тоннель, ведущий, очевидно, в замок. К сожалению, люк оказался слишком крепким для меня...

Не дослушав, Беренджер решительно шагнул в подземный коридор, на ходу отдавая приказы своим офицерам, мгновенно оценив сложившуюся ситуацию и её преимущества. Огромному барсуку в тяжёлых латах было тесно в рассчитанном на крыс лазе, его массивная фигура напоминала катящийся валун. Охранявшим выход зайцам пришлось вжаться в стены и протискиваться мимо своего предводителя. Подойдя к люку, лорд Беренджер прислушался, но с той стороны не доносилось ни звука. Тогда, уперевшись как следует в крышку, могучий зверь изо всех сил надавил на неё. Не прекращая натиска, он всё толкал и жал на запертый люк, пока вдруг снаружи не послышался хруст и треск, и крышка не распахнулась, с грохотом ударившись об каменную плиту пола. Запиравший её железный засов погнулся, а удерживавшие его скобы были вырваны. В ту же секунду Беренджер рванулся наверх, с трудом протиснувшись в узкий проём, а следом выскочил наверх я. В подземном ходе стоял топот лап - захвативший башню отряд готовился начать штурм дворца. Один из бойцов поднял над головой факел, осветив помещение, в котором мы оказались. Небольшая комнатушка без окон, с одной дверью в стене напротив. Шагнув к двери, Беренджер  пинком распахнул её настежь и вышел из комнаты в тёмный коридор. А оттуда уже доносились топот лап и бряцанье металла - целый отряд хищников в гвардейской форме приближались с факелами и носилками с камнем, готовясь баррикадировать выход из подземного хода. Значит, в замке уже знают потере донжона. Увидав огромного барсука в доспехах, враги загалдели, побросав носилки, схватились за оружие. Кровавый Гнев, страшная, всесокрушающая боевая ярость его грозного в битве племени, вновь накрыл Лорда Саламандастрона своей алой волной. Глухо и жутко взревев и выхватив из ножен меч и взяв  одной лапой могучую булаву, которую нелегко было бы удержать и обеими, барсук вихрем рванулся на врага. Раздались крики ужаса, когда ужасный в своём неистовстве зверь подобно тарану обрушился на ощетинившийся клинками строй. Сейчас он один стоил всего  неприятельского отряда, и даже удар в сердце не смог бы сразу остановить того, кого нёс на своих крыльях Кровавый Гнев. С воплями крысы отступили, каждый пытался избежать схватки с обезумевшим барсуком. Следом за своим повелителем в погоню за нечистью ринулись зайцы, сплошным потоком выбиравшиеся из подземного тоннеля. Впрочем, даже они сейчас не рисковали приближаться к Беренджеру - барсук сейчас не выбирал целей. А я, прижавшись к стене, чтобы не мешать саламандастронцам, осмотрелся. Мы были явно в подземелье вражеского дворца. А значит, Колин тоже где-то неподалёку. Внимательно глядя по сторонам, я двинулся вперёд. Лорд Беренджер со своими воинами уже поднялся на первый этаж и теперь дрался там, отвоёвывая у крыс одно помещение за другим. Я же, прихватив факел, свернул в душный и сырой боковой коридор, тёмный и затхлый. В стенах виднелись двери. Я рванул первую же попавшуюся, и она распахнулась, оказавшись незапертой. Подняв над головой факел, я оглядел тонущую в тенях комнату, и от увиденного шерсть на загривке поднялась дыбом. Зловещие, жестокие приспособления составляли её убранство, от большой жаровни ещё шло тепло. Пыточная. Неужели Колину пришлось на себе испытать все эти жуткие инструменты? Тряхнув головой, я вышел прочь из ужасного помещения. Большинство дверей в коридоре были приоткрыты, а камеры за ними - мерзкие каменнные мешки - пусты. Лишь в самом конце коридора, там, где было особенно непроглядно, холодно и сыро, крайняя дверь была плотно заперта на внутренний замок...

ГЛАВА 15. ТЬМА И СВЕТ.

Теперь каждый день, не отличавшийся под землёй от ночи, Колин ждал прихода Эленики. Юная бесстрашная мышка стала той последней ниточкой, которая связывала его с жизнью, с днём, с надеждой. На что?.. Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Искалеченный и ослабший, он больше не чаял освободиться. Но жизнь упорно звала его, не давая раствориться навсегда в окружающей его тьме. Приносимая Эленикой еда поддерживала его скудные силы, а огарки свечей и кремень питали его дух искрой живого света. Когда свечу приходилось погасить до следующего раза, Колин до последнего всматривался в медленно растворяющийся перед глазами отпечаток маленького огонька. Снова он зажигал огонь, когда становилось совсем невыносимо.  Какое же это, оказывается, счастье - видеть! Видеть своими глазами свет и реальность,  а не причудливые и временами жуткие образы, порождаемые темнотой и безмолвием в воспалённом сознании. Но важнее всего был тихий нежный голос, звучавший состраданием с той стороны двери. Несколько торопливых фраз, несколько добрых слов дарили краткое утишение его измученной душе, но каждый раз после её ухода чёрная могильная тишина наваливалась с новой силой, подобно непосильной тяжести прижимая узника к мокрому грязному полу. Однажды Еленика не пришла, и Колин сидел, прижавшись к холодной стене и слепо глядя во мрак. Страх и отчаяние от мысли, что она больше не придёт и он снова, и на этот раз навсегда, покинут всеми, делали окружающую темноту стократ чернее. Еда и вода закончились, от свечи оставался лишь крошечный огарок, но Колин не решался зажечь его, боясь, что после того, как он истает, нечем будет уже разогнать ставшую страшить тьму. Странно - за столько времени, проведённом в непроглядном мраке, он вроде бы успел привыкнуть к нему, но теперь, когда он снова увидел свет и почувствовал прикосновение жизни, когда скудная еда остановила неумолимо приближавшуюся смерть, темнота вдруг снова стала невыносимой. Временами в сердце вспыхивало нестерпимое желание вновь увидеть дневной свет, почувствовать тепло солнечных лучей, вдохнуть неотравленный, чистый воздух, и тогда тоска жгла больнее раскалённых щипцов. Но Эленика пришла, и стало немного легче и спокойнее. О, как он полюбил её, своего единственного оставшегося друга! Её миловидный образ, увиденный через решётку двери при неверном свете огарка, стал тем светом в его душе, который продолжал сиять даже тогда, когда приходилось задуть уменьшающуюся на глазах свечку. Эленика приходила ещё несколько раз, принося еду, свет и милосердие в подземную тюрьму. А потом вдруг пропала. Колин отчаянно ждал её, мучительно вслушиваясь во мрак, но лишь его хриплое дыхание и кашель нарушали тишину каменного мешка. Колин страшно терзался, предполагая, что её поймали, что из-за него ей предстоят боль и смерть. Он ужасно жалел, что сразу же решительно не отказался от помощи, не запретил мышке приходить к нему. Ведь слишком высок риск и слишком безжалостен враг. Неведение и страшные догадки выматывали душу,и он вновь молил о смерти. Колин, винящий себя за гибель своих бойцов, за провал восстания, горькую участь всех бунтовщиков и мучительную смерть Гаррета, не мог допустить, чтобы ещё и Эленика пострадала из-за него. К душевным страданиям добавились и физические, голод и жажда снова впились в него, лишь усиливаясь со временем. От подземного холода сломанные кости ныли и мешали забыться, так и не зажившие раны воспалились в грязи и влаге. Свеча также истаяла, он долго ещё гладил пальцами капельки застывшего воска на камне. Но в какой-то из чёрных и тягучих, как смола, часов что-то отвлекло его сознание от горьких мыслей. Сверху через каменную толщу в подвал донёсся какой-то шум. Обострённый вечной тишиной до предела слух уловил что-то, похожее на грохот. Что бы это могло быть? И не связано ли это с Эленикой? Там, снаружи, явно что-то происходило. Но что? Неужели старый негодяй Крэдли устроил ещё какую-нибудь гадость, переполошив всю крепость? Или... Колин сразу отогнал невозможную мысль. Он уже ни на что не надеялся, желая лишь, чтобы с Эленикой всё было хорошо. Хотя слова "хорошо" и "Раттеберг" несовместимы, он знал это как никто другой. Теперь он просто сидел, прижавшись к двери, и слушал. Временами вниз долетал какой-то гвалт, но потом на какое-то время всё стихло. Ослабевший зверь начал задрёмывать. Как вдруг где-то далеко в подвалах грохнула дверь. От неожиданности Колин вздрогнул и прижался ухом к двери. Усталое сердце удушливо застучало, колебля сознание. Вместе с грохотом он услышал шаги и речь. Колин ещё не успел подумать, что всё это значит, как вдруг послышался грохот падающих камней и раздались крики, звякнул металл. Что-то, похожее на рык и гром одновременно. И вдруг - вопли ужаса и остервенело залязгавшая сталь. Там, в главном подземном коридоре неподалёку от него, явно шло сражение. Кто-то напал на крыс изнутри, из глубины подвала. Но это же невозможно! Тем не менее, грохот сражения усилился, сквозь него, отражаясь от стен, нечётко долетел чей-то протяжный боевой клич. В сердце вновь всколыхнулась несбыточная надежда, на миг оживляя его своим дыханием. Звуки битвы удалились, видимо, неведомая схватка переместилась наверх, на первый этаж, и лишь топот лап и чьи-то невнятные голоса долетали до его камеры. Вроде-бы послышались недалёкие шаги, кажется, становившиеся всё ближе. Опасность?

 - Колин! Колин!!

Прозвучавший прямо над его головой за дверью голос, произнёсший его имя, ударил словно гром. Колина аж отшатнуло от двери, и он упал на сломанную лапу, невольно застонав. Сердце замерло, пропустив удар, а потом застучало из последних сил, словно кувалда, отдаваясь в голове. Надежда, страх, радость, ожидание опасности, предвкушение, тревога, разочарование, свет и тьма сплелись в то бесконечное мгновение в душе пленника, заживо похороненного в каменном склепе. Голос был одновременно знакомый и давно утерянный, невозможный и... прозвучавший. И он точно не принадлежал Эленике. И тогда узник, хватая ртом гнилой воздух, ухватился за этот голос последним усилием воли, готовый ожить или умереть.

 - Колин!..

 - Я здесь...

ГЛАВА 16. ГНЕВ И БУРЯ.

Тихий, еле слышно прозвучавший из-за двери голос поразил меня, словно молния, заставив на миг прирости к месту. Бешеная, обжигающая сознание надежда и радость, словно вспыхнувший "драконов огонь", вспыхнула в груди. Изо всех сил я рванул дверь, но она выстояла. Тогда, яростно зарычав на это последнее препятствие, я принялся пинать непокорную дверь туда, где чернела замочная скважина. Удар, снова и снова, и вот наконец замок не выдержал моего бешеного натиска. В двери что-то хрустнуло, и я распахнул её, чуть не сорвав с петель. Подняв факел, я  с замиранием сердца вошёл внутрь, согнувшись едва не вдвое. Огонь осветил тесную вонючую камеру, покрытые плесенью стены. Передо мной, на покрытом грязью полу, скорчившись и прикрывая лапой от факела глаза, лежало жалкое, изломанное существо. Поняв, что свет слепит и причиняет его привыкшим к темноте глазам боль, я отшвырнул факел за порог в коридор и опустился на колени рядом с зашедшейся кашлем фигуркой. Волчьи глаза ясно различали в скудном свете каждую деталь, но разум отказывался верить, и лишь сжавшееся сердце знало правду.  Истощённое, худое, как скелет, тело, покрытое шрамами, гноящимися ранами и ожогами, искалеченная лапа, распухшие сломанные пальцы. В слезящихся глазах застыли боль и голод, из груди вырывалось сиплое дыхание, прерывающееся кашлем. Я смотрел на него и не верил, что эта измученная тень - мой Колин, молодой весёлый статный воин, с лёгкостью выписывавший сложные финты тяжёлым мечом.

 - Что же они сделали с тобой, Колин...

Горло словно сдавила железная лапа, в груди нестерпимо жгло. Задрожавшей вдруг лапой я неловко погладил его по голове, боясь причинить боль. Колин отвёл лапу от лица и неверяще посмотрел на меня.

 - Отец...

Я здесь, сынок, я всё-таки успел. Ты молодец, ты дождался меня. Прости, что я так долго. Мой бедный мышонок... Сорвав плащ, я укутал его и осторожно поднял на лапы. Какой же он стал лёгкий... Бережно прижав к груди, я вынес его из проклятого карцера. От горя и счастья кружилась голова, лапы еле слушались меня. Я поднялся с Колином на первый этаж, уже захваченный воинами Саламандастрона. При свете дня я увидел то, что не заметил там, внизу и что отозвалось во мне новой болью - Колин поседел. Его красивый ореховый мех, сейчас грязный и свалявшийся, словно подёрнулся серебряной морской солью, и весь он на свету выглядел ещё хуже и истощённее - мрак всё же милосердно скрывал подробности. Поражённый увиденным, я не сразу понял, что Колин что-то шептал, глядя мне в лицо.

 - Что, сынок?

 - Эленика... Там...

 - Эленика? Кто она?

 - Она мой друг... Она приносила мне еду. Если бы не она... Я бы не дождался...

 - Что с ней, Колин?

 - Она где-то там. В замке... При Крэдли. Найди её, папа... Спаси... И убей Крэдли! Верни  меч!

 Закрытые от нестерпимо яркого после темницы света глаза Колина на миг открылись, вдруг сверкнув неукротимой сталью. Бережно опустив сына на стоявший в простенке диван, я поклялся:

 - Я обрушу весь мир на его голову! И спасу Эленику. Я у неё в долгу...

Подозвав санитаров и препоручив их заботам Колина, я решительно отправился туда, где у лестницы наверх стояли бойцы и офицеры и высилась мощная фигура Лорда-Барсука. Подойдя ближе, я понял, в чём заключалось затруднение: лестницу перегораживала плита, явно опущенная сверху. Хитроумно. Крэдли позаботился, чтобы защитить каждый шаг к своей персоне. Но это старого параноика не спасёт. Мы всё равно добирёмся до него. Я доберусь! В сердце лесным пожаром бушевала ярость, но ум оставался ледяным и спокойным, словно декабрьская равнина, с особой, обострённой ясностью воспринимая всё происходящее и мгновенно реагируя на каждую опасность и каждую возможность. Боевой транс воинов моего рода, когда гнев не ослепляет, но дарит новые силы. Я был готов к решающей схватке. Между тем к преграде уже спешили бойцы с кувалдами  и кирками. Сталь зазвенела о камень, полетело крошево, пыль облаком поднялась на лестнице, заставляя кашлять. Цельное каменное полотно было крепким и казалось незыблимым, но и оно в конце концов поддалось нашему упорству. Путь наверх был пробит. Я первым устремился в пролом, закрывшись щитом, в который сразу же ударили стрелы. Не останавливаясь, я врезался в заслон из десятка крыс, наглухо закрывавший узкий лестничный пролёт. Работать длинным мечом в тесноте было неудобно, но я шёл напролом, парируя щитом делая смертоносные выпады. Крысы сражались отчаянно и даже дважды сумели достать меня, царапнув шею и уколов в бок. Оба пропущенных удара чуть было не стоили мне жизни, но это лишь разпалило мой гнев. С помощью зайцев мы выдавили остатки вражеского заслона с лестницы и добили их. Впереди была длинная анфилада второго этажа, заполненная нечистью в гвардейском облачении. В нас ударил залп вражеских луков и арбалетов. Я успел среагировать раньше, чем натянутые до звона струны тетив отправили в полёт стрелы, за пол-мига до этого метнувшись за тяжёлый, украшенный грубой резьбой шкаф, но вот следовавшие за мной зайцы, стремясь как можно скорее сблизиться с врагом, укрыться не сумели. Вестницы смерти роем накрыли вырвавшихся вперёд бойцов Саламандастрона, пронзая сильные тела, сбивая атакующих зверей на землю. Лишь некоторые успели закрыться щитами, но не меньше десятка отважных воинов остались лежать на богатых коврах, устилавших пол пиратского дворца. Двое шевелились, раненые, со стонами неловко пытаясь отползти, но вражеские стрелки за баррикадой из мебели были уже готовы вновь. Что же делать? Прижавшись к потемневшему от времени дереву шкафа, я стоял, не имея возможности высунуться из-за своего укрытия. Впрочем, развязка наступила скоро. С лестницы вышли бойцы с большими щитами и развернулись поперёк всего этажа, смыкая плотный строй. Хлестнувший по ним новый залп отозвался грохотом стрел по щитам, двое из строя упали, но на их место тут же встали новые воины, а за их спинами уже строились новые шеренги солдат, поднимая над головами сплошной крышей щиты. Команда - и ощетинившаяся оружием "коробка" двинулась вперёд. Остановить её вражеские стрелки не могли. Я двигался позади последней шеренги. Достигнув баррикады, строй невольно распался, и началась яростная свалка. Обложенные в своём логове хищники бешено дрались, не надеясь на пощаду, зайцы и лесные жители не желали упускать ни одного врага. Но яростнее всех сражался я, пробивая себе путь к заклятому врагу. Вольфклинг звенел и гудел, парируя и нанося бесчисленные удары, кинжал обагрился кровью, и даже когти не раз и не два впивались во вражьи шкуры. Мы захватили баррикаду и почти покончили с теми, кто её оборонял, когда из глубины этажа к противнику подошло подкрепление. Несколько десятков крыс под командованием рослого лиса с офицерскими регалиями и с множеством серег в ушах. Сомкнув подобно саламандастронцам плотный щитовой строй, они двинулись на нас стеной. Я поудобнее перехватил обеими лапами меч, бойцы спешно перестраивались, но тут произошло неожиданное. Сзади послышался рёв, и, чуть не сметя своих же бойцов, мимо нас пронёсся Лорд-Барсук. Главнокомандующий армией Саламандастрона подобно тарану врезался во вражеский строй, мгновенно смешав неприятельские ряды. Его огромная булава производила среди крыс подлинное опустошение. Тела попавших под страшные удары врагов взлетали в воздух, ударялись о стены, падали, сбивая с лап своих же ещё живых товарищей. Вражеский строй дрогнул и начал отступать. Оправившись от изумления, я бросился в битву, мой меч стремительно рассекал пространство, обрушиваясь на крыс. Наши солдаты также присоединились к сражению, тесня врагов к концу длинной анфилады по-варварски роскошных комнат, туда, где была лестница, ведущая наверх, на последний, третий этаж. Где-то там, над моей головой сейчас был Крэдли Бешеный, ещё живой. Слишком живой. Внезапно передо мной вырос командовавший гвардейцами лис.  В его лапах беспрестанно двигались, описывая замысловатые восьмёрки, меч и кинжал. Не медля, он прыгнул на меня, занося меч. Отбить его удар мне не составило труда, но вот чтобы уйти от хитрого выпаа кинжалом, пришлось постараться. Отогнав противника на полшага обманным движением клинка, я выхватил свой кинжал, вложенный было обратно в ножны. Подаренный мне братом, он верой и правдой служил в боях, не раз спасая жизнь мне и отнимая вражеские. Вот и сейчас я парировал им удары и выпады лиса, одновременно пытаясь достать того мечом. Какое-то время мы обменивались ударами, прощупывая оборону друг друга, после чего наконец сошлись всерьёз. Лис оказался опытным фехтовальщиком и опасным противником. Один раз его клинок лязгнул по моей кольчуге, чуть было не распоров её вместе со шкурой, но я вовремя разорвал дистанцию, ожидая, когда же враг ошибётся. И вскоре увидел возникшую на миг прореху в его обороне. Вынудив соперника обманным выпадом парировать, я отвёл Вольфклингом его меч и резко сблизился, подойдя к лису в упор и блокируя его кинжал своим, после чего, не позволяя врагу оторваться от меня, шагнул вперёд, надавив на теряющего равновесие хищника, и резко развёл скрещенные лапы в стороны, резанув обоими клинками. Выронив оружие, лис тяжело опрокинулся, захлёбываясь кровью. В конце коридора мои соратники добивали последних крыс. Путь наверх лежал перед нами, также обрезанный опущенной плитой. Эй, у кого кирки?

Принесли инструменты. Убрав оружие, лорд Беренджер взял у одного из бойцов кувалду и со всей силой начал раз за разом обрушивать её на перегораживающую лестницу стену. Тяжеленный молот порхал в его огромной лапе, словно ничего не весил. От плиты летели осколки камня вперемежку с искрами, поползли  трещины. Жуткий грохот вдруг оборвался треском - рукоять молота, не выдержав могучих ударов, переломилась. К полуразбитой перегородке бросились воины с кирками. Через несколько минут камень окончательно раскололся, и в плите образовалась большая дыра, в которую тут же влетели несколько стрел. По счастливой случайности никого не ранило. Прикрывшись щитами, солдаты было собрались доломать стенку, но тут вперёд шагнул Лорд-Барсук. Несколькими ударами своей всесокрушающей булавы он уничтожил остаатки препятствия, и мы, прикрывшись щитами, ворвались на лестницу. Первым бежал, прыгая через несколько ступеней, глава Саламандастрона. Быстро сблизившись с неприятелем, объятый гневом барсук учинил настоящую бойню, словно мельничный жернов зёрна, перемалывая в тесноте узкой винтовой лестницы крыс. Не имея возможности развернуться со своей палицей, грозный лорд колол нечисть мечом, крушил громадными кулаками, хватал и разбивал  врагов об стены. Несколько успевших избежать расправы гвардейцев выскочили наверх и бросились к своим. И вот мы, наконец, ступили на последний этаж вражеского логова. Выше был только чердак. Как и все предыдущие помещения дворца, этот этаж утопал в безвкусной роскоши. Пол устилали узорные ковры, вдоль задрапированных тканями и гобеленами стен, в эркерах, повсюду ещё несколько часов назад стояла роскошная тяжёлая мебель, сейчас сдвинутая и нагромождённая в баррикады. Всюду резьба, позолота, орнамент. Узкие высокие стрельчатые окна-бойницы, сейчас полуразбитые, были забраны цветными витражными стёклами, чьи осколки, словно рассыпанные самоцветы, поблёскивали сейчас под лапами. И за каждым завалом из мебели, в каждой из комнат длинной анфилады сидели вражеские бойцы. Остатки личной гвардии пиратского короля готовились сражаться до последнего. И ставкой в этой жестокой борьбе были уже не король и не жизнь, а быстрая смерть от меча. По барсуку, мне и поднимающимся зайцам хлестнули безжалостным порывом стрелы. Не медля ни секунды, вражеские лучники выстрелили повторно, арбалетчики же торопливо перезаряжали свои тяжёлые самострелы. Выпущенные из них с такого расстояния болты с гранёными наконечниками пробивали щиты и доспехи.  Несколько шедших в первых рядах зайцев и выдра упали, тяжело раненные или убитые. Лорд-Барсук поднял перед собой обеими лапами сразу два щита. Я же прикрылся трофейным, подобранным после недавней схватки. Солдаты вновь построились в колонну, закрывшись стеной щитов от летевших без остановки стрел. Единым строем мы двинулись на первую баррикаду, за которой заняли оборону копейщики, выставив вперёд длинные пики и рогатины. Почти бегом мы сблизились с противником. Отводя, отбивая в стороны вражеские острия, перерубая древки мечами и топорами, мы начали карабкаться на баррикаду, продавливая отчаянную оборону противника и поливая своей и вражеской кровью каждый дюйм. Мне прямо в горло метнулось массивное жало копья. Отпрянув, я успел перехватить древко под наконечникомлевой лапой, и когда мой противник изо всех сил дёрнул копьё на себя, стремясь высвободить своё оружие, я, повинуясь рывку, прыгнул следом, взлетев одним рывком на баррикаду, не выпуская вражеского копья. Издав яростный вой, я бросился вниз, в самую гущу неприятеля. Пытавшийся меня заколоть плотный коренастый крыс стал первой жертвой моего меча на этом этаже. Крысы невольно прянули в стороны, освобождая мне небольшое пространство для манёвра. Отбив вражеский выпад, я резко крутнулся на месте, очертив клинком круг, стоивший жизней нескольким негодяям, и,  заканчивая движение, отступил в сторону, всаживая другой лапой в не успевшего увернуться врага кинжал и опуская меч на шлем другого. А за моей спиной по ту сторону баррикады уже проникли саламандастронцы и бывшие рабы, яростно схватившись с крысами. Вдруг позади послышался надсадный рёв и грохот - Беренджер Стосильный разметал баррикаду, проложив своим воинам дорогу к битве, и, подняв обеими лапами над головой массивное кресло, мощно метнул его в центр крысиной обороны. Тяжёлая мебель, словно выпущенный из требюше снаряд, пробила целую просеку в рядах обороняющихся. Почувствовав, что неприятель дрогнул, мы усилили натиск, и вскоре с защитниками первой комнаты было пкончен. Лишь нескольким удалось отступить к следующему завалу и, перевалив через него, присоединиться к своим. И снова стрелы, успевшие поразить многих прежде, чем был сформирован монолитный щитовой строй, и снова тяжёлый штурм новой баррикады. Кровь, своя, чужая, крики, рычание сцепившихся в смертельной схватке зверей, кровь из глубокого пореза, заливающая глаза, стрела, рванувшая штанину, гудящая от удара рукоятью меча голова, и новая баррикада, ревущий барсук, поднявший над собой визжащего крыса, хруст вражеской лапы, сломавшейся от мощного удара, лязг стали, грохот щитов, и так без конца. И вот она - последняя баррикада перед тяжёлыми дверями из украшенного резьбой дуба, ведущими в личные покои Крэдли. Перед ними за целой стеной из диванов, шкафов, кресел сгрудились последние, самые лучшие воины. Большинство крысы, пара ласок и одноглазая норка, все как один рослые и крепкие, в мощной броне, вооружённые хорошим оружием, они встретили нашу атаку отчаянным боевым кличем. Первый ряд бросившихся на штурм зверей был уничтожен ими полностью,тела наших товарищей устлали подножие вражеской баррикады. Я сам с трудом отбил сразу два удара, направленных мне в голову и грудь и вынужден был резко присесть, закрывшись щитом, избегая арбалетного выстрела в упор. На сражавшегося впереди своих воинов барсука градом сыпались удары, и не все из них смогли выдержать доспехи, но Беренджер будто не чувствовал боли. Не обращая внимания на раны, он сражался неистово и страшно. Прикрывая его о пытавшихся поразить его в бок крыс, я бился с ним плечо к плечу. Наконец, эта, хотелось бы верить, последняя барркада пала. Крепкие двери, подпёртые изнутри, были выбиты, и мы вошли внутрь. В личных покоях Крэдли нас ждали несколько небольших комнат, пустых и полутёмных, каждая из которых в свою очередь оканчивалась своими дверями, также наглухо запертыми. Приходилось ломать каждые. Вражеский предводитель как мог, отсрочивал миг расплаты. В конце концов, последние двери отворились перед нами, и мы вступили в огромный богато обставленный зал с большим камином. У стены красовалась под баладахином королевская постель размерами с целую комнату. Дорогая резная мебель, золотые и серебряные канделябры, сейчас не горящие. И - никого. Где Крэдли?! Неужели он мог сбежать? Среди солдат поднялся ропот. Я же метался по комнате, размахивая мечом и расшвыривая драгоценные безделушки, не в силах совладать с душившей меня яростью. Где этот подонок? Где мучитель моего сына?! Неужели... Замерев на мгновение на месте, я бросился к стенам, срывая, спарывая кинжалом дорогую драпировку, вышитые гобелены, картины. Но стены казались монолитными, как и потолок. Остановившись и глубоко вздохнув, я заставил себя успокоиться и медленно, вглядываясь в каждую мелочь, осмотрел зал. Ничего. Прикрыть глаза, подумать, снова оглядеться. Ничего. Хотя... По обеим сторонам огромного камина стояли тяжёлые канделябры, полные свечей. Но один из них стоял немного дальше от камина, чем второй. Или тот немного ближе первого? Через секунду я уже был у камина и осматривал ближайший ко мне канделябр, стоявший примерно в ярде от торца портала. А точнее, стену за ним, скрытую под гобеленом. Но стена казалась обыкновенной, при простукивании издавала глухой звук, как и положено толстому камню.  Тогда я переключился на другую сторону и вскоре понял, что второй канделябр был отставлен и теперь блестел позолотой на целый фут дальше. На старом месте на паркетном полу остались царапины от его изогнутых ножек. Содрав гобелен, я стал внимательно изучать стену. Я ощупывал её, простукивал и даже обнюхал. Стена издавала несколько другой, более гулкий звук. Пустота? Кропотливо изучив каждый дюйм стены и камина, я приметил сбоку одну из загогулин, украшавших стену по периметру портала камина. Если тщательно приглядеться, можно было заметить, что она была отдельнной деталью в монолитно вырезанном узоре. Затаив дыхание, я нажал на неё. И каменная завитушка ушла в стену! Послышался скрипучий рокочущий звук, и часть стены отворилась на скрытых петлях, открывая проход! У крэдли в запасе был тайный путь к отступлению! И кто знает, как далеко он смог уйти? Хотя ему всё равно не скрыться от моего гнева.

 - Дайте мне факел!

 - Лорд Нибелунг...

 - Нет! Он мой только мой! Я сам настигну и убью его!

Схватив поданный бойцом-белкой факел и более не слушая возражений, я шагнул в темноту.

ГЛАВА 17. КРОВЬ ЗА КРОВЬ.

Потайной ход дохнул в лицо застоявшимся сырым воздухом. Спустившись по крутой винтовой лестнице, я очутился в узком коридоре с низким потоком. Тоннель оказался длинным, уводя куда-то за стены Раттеберга. Заканчивался он дверью. Выставив перед собой меч, я толкнул дверь, скрипнувшую в петлях. В глаза брызнул дневной свет, пробивавшийся через густой кустарник, сейчас примятый и обломанный теми, кто прошёл здесь до меня. Тоннель выходил из-под холма за пределами крепости. Не медля ни секунды, я бросился по следам уходящих врагов. А то, что Крэдли был не один, мне стало ясно сразу. И вот, наконец, я увидел впереди тёмные фигурки, спешащие вдоль крутого берега, за которым виднелись несколько наших кораблей, патрулирующих воды. Видимо, Крэдли до последнего не верил, что его логово падёт, и решился воспользоваться своей тайной норой в самом конце, когда мы уже крушили последнюю линию его обороны. Гневно зарычав, я ещё быстрее бросился за ними, стремительно сокращая расстояние до более коротколапых беглецов. И наконец, догнал. Жирный Крэдли, хромая, бежал в окружении пяти своих самых верных капитанов. Поняв, что уйти не удалось, он что-то прокричал своим приспешникам, и четверо из них остановились, преградив мне дорогу и выставив оружие. Крэдли понёсся за их спинами дальше, к заросшим густым кустарником скалам, а за ним тяжело бежал последний крыс, таща упирающуюся мышку. Не замедляя своего бега, я вихрем налетел на четырёх мерзавцев, с ходу зарубив одного из них. Отшвырнул второго. Принял на меч клинок третьего, ударом когтей оборвав его грязную жизнь. Резко развернувшись, добил поднимающегося с земли крыса. Последний с воплем бросился от меня бежать вдогонку своему нечестивому повелителю, но я в два прыжка настиг его и заколол. Перешагнув через его тело, я бросился за Крэдли и его лизоблюдом, выхватывая кинжал. Тот как раз рванул за лапу хрупкую стройную юную мышь, понукая бежать за ним быстрее, обернулся и, увидев меня совсем рядом, дёрнул её на себя, желая прикрыться заложницей, как щитом, и прижал испуганно вскрикнувшую девчонку к себе. И, разжав ослабевшие лапы, кулём свалился за её спиной. Из горла трусливого подонка торчал, поблёскивая крупным изумрудом, кинжал. Я успел метнуть его в последний миг. Подбежав к мыши, испуганно отскочившей от трупа в сторону, я осторожно взял девушку за плечи:

 - Эленика?

 - Д-да.

На меня с красивого личика пристально взглянули испуганные зелёные глаза.

 - Я...

 - Вы спасли Колина? Он жив?!

От неожидонности я на скунду замолк.

 - Он рассказывал мне о вас. Вы - его приёмный отец, правитель Севера. Так что с ним?!

 - Благодаря тебе, Эленика, он жив и теперь в безопасности. Но время отблагодарить тебя у меня ещё будет. А сейчас иди к крепости, она полностью наша. Колин ждёт тебя на первом этаже дворца.

 - Вы спасли мне жизнь... Там, с Крэдли, ещё один...

 - Я справлюсь. Иди!

И, подтолкнув мышку в безопасном направлении, я бросился за удирающим по берегу к скалам Крэдли. В Я догнал его на полпути. Увидев, что я настиг его, он крикнул, зовя кого-то на помощь, но понял, что никто больше не явится спасать его. Издав яростный вопль, о развернулся ко мне, выхватывая из ножен меч. Очень знакомый меч. Меч Мартина Воителя, отобранный им у моего приёмного сына. Выставив меч перед собой, он напряжённо застыл, следя взглядом за каждым моим движением.

...На равнине на добрывистым берегом застыли двое, прожигая друг друга взглядами: старый жирный крыс в богатых ярких одеждах и огромный волк в серебристой кольчуге, вся фигура которого, весь облик представляли концентрированную ярость. Тёмными от гнева, словно чёрные сапфиры, глазами он впился в мутные жёлтые буркала своего врага. Издав громовой рык, волк бросился в атаку.

Вот он, передо мной. Крэдли Бешеный, Король Пиратского Архипелага. Самозваный тиран. Мелкий негодяй, превратившийся в чудовище. Мерзавец, отъевшийся на чужой крови. Тот, кто пытал моего Колина. Сжав в лапах рукоять отцовского меча, я ринулся на того, кого ненавидел сейчас больше всего на свете. Пронзительно лязгнула сталь, Вольфклинг  столкнулся с мечом Мартина. Закрутилась смертельная круговерть, в которой выжить должен был только один. Понимая, что сражается за свою жизнь, крыс дрался отчаянно. Несмотря на обвисшее складками брюхо, хромую лапу и одышку, было видно, что это опытный и привыкший убивать в бою зверь. Но разве мог он сдержать мой лютый натиск? Превосходя его ростом едва ли не вдвое, я наступал, обрушивая на своего смертельного врага удар за ударом, которые он с трудом парировал. Но когда я замахнулся снова, Крэдли вдруг бросился на меня, делая резкий и длинный выпад. Выкованный из упавшей звезды клинок вонзился в бедро, пронзив левую лапу болью. Я невольно припал на колено, и пират, развивая успех, осыпал меня градом ударов, которые я не без труда парировал. Зарычав, я вскочил, неловко опершись на раненую лапу, гнев словно подбросил меня. Изрыгнув проклятие, Крэдли испуганно отшатнулся, а я продолжал наступать, орудуя без устали мечом, звеневшим словно от нетерпения и ярости, переполнявших его владельца. На миг наши взгляды скрестились, и я прочёл в его глазах за пеленой ярости страх и зарождающееся отчаяние. Вот враг, пытаясь замедлить мой натиск, предпринял ещё одну контратаку, но я был уже на готове и, мощно ударив по клинку противника, отбил его в сторону и шагнул вперёд, занося обеими лапами меч в могучем замахе. Миг - и Вольфклинг, сверкнув серебряной молнией, со всеми вложенными мною в этот удар силами и гневом рухнул вниз, разваливая Крэдли от плеча едва не пополам. Хлынула кровь, глухо лязгнул упавший на землю меч Мартина, и поверженный мной монстр рухнул вниз с двадцатиярдового обрыва. В пылу схватки я загнал его на самый край.

Грудь тяжело вздымалась, ярость догорала в сердце горячими углями. Вот и всё. Я уничтожил своего врага, отомстил зверю, похитившему и мучившему моего приёмного сына. Возмездие свершилось. Я спас Колина. Успел. Нашёл. Эленика тоже в безопасности. Меч Мартина вернётся в Рэдволл. Обтерев травой клинок Вольфклинга, я устало опустился наземь. Лапа болела, штанина пропиталась кровью. Вытащив из-за пазухи заранее приготовленный перевязочный пакет, я, стиснув зубы, принялся туго бинтовать рану, останавливая кровотечение. Вот так, теперь я, по крайней мере, способен самостоятельно передвигаться. Засунув меч Мартина Воителя за пояс, я подошёл к краю обрыва. Внизу, на пропитанном кровью песке лежала яркая груда некогда цветных тряпок - всё, что осталось от тирана, державшего в страхе весь океан и половину Страны Цветущих Мхов. Надо бы послать кого-нибудь, чтобы забрали ножны.

Внезапно сбоку, со стороны каменистого мыса, к которому так стремился Крэдли, раздалось громовое, исполненное злобы и ненависти рычание. Я развернулся, инстинктивно вскидывая меч навстречу новой опасности. Ко мне приближался огромный, выше меня ростом, зверь с красной в чёрных полосах головой. На мгновение мир словно остановился. Мне показалось, что я вижу не реальность, а зловещее видение. Могучий тигр в горящих золотом доспехах с хриплым рычанием шёл на меня. Я заворожённо уставился на нагрудник, в центре которого красовалась позолоченная заплата в виде оскаленной клыкастой пасти. На том самом месте, куда я много сезонов назад всадил родовой меч, пронзая убийцу своей возлюбленной. И вот я вижу тигра в золотых доспехах снова. Как такое может быть? Ведь я же сразил тебя там, в развалинах Маршанка... Я тряхнул головой, прогоняя наваждение. Передо мной, поводя тяжёлой саблей, стоял другой тигр. Несомненно, доспехи некогда принадлежали Джахангиру, но носящий их теперь хищник был явно моложе, ниже ростом и стройнее, так что роскошные латы были ему даже несколько великоваты. Взгляд его огненных глаз словно пытался расплавить меня на месте. В  голосе рокотало бешенство.

 - Ты! Белая тварь!

 ...

 - Ты заплатишь мне!

 - Не припомню, чтоб был тебе чем-то обязан, полосатый, но можешь подойти и получить долг у моего меча.

 - Я прибью твою линялую башку под бушпритом!

 - Ну почему же линялую?

 - Рргхх! Я пришёл отомстить тебе!

 - За что?

 - Ты убил моего брата, Джахангира Беспощадного, повелителя Южных земель! Ты умрёшь!

 Ах вооот оно что. У Джахангира, оказывается, был братец! Надеюсь, единственный.

 - Ну тогда знай, что я отсёк твоему трусливому бесчестному брату лапу, проткнул его мечом, кинжалом и вцепился ему зубами в глотку за всё то, что он натворил. Он успел осознать своё поражение прежде, чем сдох. Ты решил продолжить семейную традицию?

 - Я УБЬЮ ТЕБЯААА!

С неистовым рёвом тигр подобно гремящему тайфуну накинулся на меня, рубанув своей длинной саблей так, что я едва смог отпарировать удар. Исполненный ярости тигр наступал и безостановочно бил так, что вскоре мои лапы онемели. Раненая лапа болела, повязка намокла от крови, я сильно хромал. В какой-то момент я не сдержал неослабевающего натиска и упал на колено, с трудом отражая сыплющиеся на меня жестоким градом удары. Раз - и тигр скрестил свою саблю с Вольфклингом, всем весом наваливаясь на рукоять, желая опрокинуть меня на землю.Я изо всех сил давил в противоположную сторону, скрипя зубами от боли в ране и ярости на того, кто своей тенью даже после смерти продолжает отравлять мне жизнь. Я словно вернулся в тот давний бой, словно опять схватился с Джахангиром. Гнев и память о прошлой победе придали мне сил и уверенности. В отличие от бешено наступающего тигра, задыхающегося от злобы и желания как можно скорее прикончить меня, я действовал более хладнокровно и расчётливо. Увидев, что враг приблизился ко мне вплотную, я, стиснув зубы, освободил одну лапу, из-за чего скрещенные клинки рывком приблизились к моему лицу и чуть не уложили меня навзничь, заставив покачнуться, а врага - сделать ещё один шаг ко мне. Выхватив кинжал, я вонзил его в голень почти опрокинувшего меня тигра. Раздался злобный и удивлённый рёв, и натиск ослаб. Соперник на мгновение припал на раненую конечность, но тут же выпрямился и разорвал дистанцию. Жаль, мне не удалось повредить ему связки. В янтарных глазах тигра сквозь пелену ненависти мелькнуло что-то, похожее на уважение. Усилием воли загнав боль на задворки сознания, я встал, снова крепко взявшись за меч, и, не теряя даром времени, перешёл в наступление. Тигр больше не напоминал огненный смерч, он тоже устал и сейчас тяжело дышал после неистовой борьбы. Прыти в нём заметно поубавилось. Теперь он был вынужден защищаться от моих ударов и выпадов, беспрерывно сменявших друг друга. Несмотря на повреждённую лапу, я превосходил массивного тигра в громоздких доспехах в скороти и ловкости. Я прошёл через такие битвы, каких ему уже никогда не увидеть. Вольфклинг летал в моих лапах, не позволяя врагу вновь взять инициативу в бою. Тигр по-прежнему наносил мощные рубящие удары, но больше не мог заставить меня пятиться. Наконец, он сумел остановиться, и схватка пошла на равных. Звенела, сталкиваясь, сталь, глухое рычание вырывалось из глоток, взлетала взрытая лапами земля. Стремясь заставить своего противника вновь отступать, я сошёлся с ним почти в плотную. Отбив очередной мой выпад, короткий и резкий, тигр, взрыкнув, обрушил на меня сверху мощный и тяжёлый, словно падающий с горы камень, удар, подавшись всем телом ко мне и навалившись на эфес. Огненно-жёлтые глаза вспыхнули совсем рядом с синими, словно вековой лёд, оскалились в рёве  огромные клыки, встопорщились жёсткие усы. Я едва успел подставить Вольфклинг под рухнувший мне на голову смертельным полумесяцем кривой клинок. Уходя из-под пресса, я изо всех сил оттолкнул вражескую саблю в сторону и шагнул, поворачиваясь вокруг своей оси и  оказавшись за правым плечом противника. Завершая полный оборот, я мощно крутнулся всем корпусом, держа меч горизонтально. Тигр попытался обернуться ко мне, поднимая навстречу саблю, но не успел. Я вновь стоял прямо. Клинок Вольфклинга стал вдруг ярко-алым. Рычание оборвалось, опустилась острием вниз сабля, выскальзывая из враз ослабевших пальцев. Тигриная голова, словно валун, тяжело упала с плеч под лапы своему хозяину, кровь залила золото доспехов. Пошатнувшись, враг с грохотом рухнул на землю. А у меня вдруг родилось такое странное и пронзительное чувство, словно тот старый бой в разрушенном пиратском форте по-настоящему завершился только сейчас.

Странно, оказывается, уже давно шёл тёплый летний дождь, пропитывая прохладой мех и освежая голову. Опираясь на меч, я дохромал до заросшего каменного склона, делившего пляж надвое, к которому так стремился Крэдли и откуда появился брат Джахангира. Обшарив скалы, я обнаружил скрытый плотной растительностью вход. За тёмным провалом начинались вырубленные в скале ступеньки, узким пролётом сбегавшие к небольшой пещере, открывавшейся в море и совершенно незаметной с воды. Устье пещеры было умело замаскировано. В пещере горел факел, оставленный тигром. Его свет выхватывал из темноты две лодки, вытащенные на берег. Так вот к чему спешили пираты и южный хищник. Лодки должны были помочь им с наступлением темноты уйти с острова, выскользнуть из наших лап. Возможно, где-то в гуще крошечных островков у Крэдли была припрятана посудина посерьёзнее, на которой он мог бы попытаться уплыть, или уж не знаю, на что он там надеялся, ведь отбыть на ближайший остров и укрыться у своих капитанов он уже не мог, ибо архипелаг был захвачен и освобождён нами полностью. Впрочем, оставаться в замке они всё равно не могли. Очевидно, нетерпеливый и более быстрый тигр опередил Крэдли и его жирных вельмож и успел скрыться в пещере раньше, чем я его заметил. Или Крэдли послал его вперёд, чтобы проверить и, если понадобится, расчистить ему путь. Но ни хитрость, ни расчётливость не помогли им уйти от расплаты. Уйти от меня.  Выбравшись из пещеры, я присел на валявшемся в траве валуне, достав из-за пазухи плоскую серебряную фляжку с крепким пряным вином. Напиток горячей волной согрел меня, расслабляя напряжённые мышцы, успокаивая сознание. Ко мне от Раттеберга уже спешили воины. Увидев обезглавленного тигра в позлащённой броне, бойцы на миг застыли, глядя на грозного даже после смерти хищника. Когда их взгляды обратились ко мне, в них сквозили страх и уважение к победителю, сумевшему повергнуть такого противника. Ко мне, шагая чётко, как на параде, подошёл немолодой майор Дозорного Отряда, чья выправка выдавала в нём опытного бойца.

 - Майор Уилкинс, сэр! Сэр, позвольте узнать, где беглый пиратский предводитель?

 - Старый мерзавец Крэдли? Валяется под обрывом. Пошлите, кстати, бойца, пусть спустится и снимет с него перевязь с ножнами Мартина. Негоже оставлять дохлятине реликвию Воителя.

 - Так точно, сэр, сделаем. Эй, МакТавиш, возьми у Крепколапа верёвку и спустись вниз, сними перевязь и ножны с Крэдли.

Расторопный рядовой в несколько минут управился с делом, и вот уже я вкладываю меч Мартина в его ножны. Больше делать здесь нечего. Не оглядываясь, я пошёл обратно к замку, саламандастронцы потянулись за мной. Проходя мимо, я услышал, как молодой МакТавиш возбуждённо докладывает майору:

 - Почти пополам, во, во!

Да. Все враги получили по заслугам. Возмездие свершилось. А меня ждёт Колин.

Лазарет разместили в бывшем пиршественном зале, где пиратский правитель ещё недавно устраивал кутежи со своими отвратительными вельможами. Осторожно лавируя среди раненых и оказывающих им помощь лекарей, я шёл по залу, высматривая Колина, но нигде его не увидел. Внезапно меня окликнул знакомый хриплый голос. Керунист. На культе свежая повязка, единственная лапа лежит на эфесе грозного скимитара, осанка по-прежнему пряма. Стоит у колонны, в глазах - вопрос и предвкушение единственно возможного ответа.

 - Он успел почувствовать дыхание Мрачного Зверя прежде, чем когти того сомкнулись на его срдце?

 - Он успел понять своё поражение.

 - Я рад, что ты отомстил своему врагу так же, как и я своему, волк-воитель!

 - Ты знаешь, Керунист... Я завершил ещё одну битву. Там, на берегу, с Крэдли был ещё тигр, брат Джахангира из Южноземья. Видимо, приплывал договариваться о поставках рабов. Я отправил его вслед за братом.

 - О! Пусть огонь славы этого дня согревает тебя и опаляет твоих врагов, Лорд Нибелунг!

Взгляд крыса остановился на мече Мартина, который я по-прежнему держал в лапе.

 - Это и есть тот самый легендарный клинок вашего аббатства?

 - Да, меч Защитников Рэдволла снова вернётся к своему законному владельцу. Кстати, ты не знаешь...

 - Где твой сын? Его нет в лазарете, Колину выделили комнату в конце этажа. Ему нужен покой и уход. Да и тебе бы немного лечения не помешает...

 - Что? А, лапа. Не страшно. Тебе досталось значительно крепче.

 - Ничего. Чтобы держать скимитар и кубок, мне хватит и одной лапы.

 - Надеюсь, теперь нам придётся поднять кубки не раз.

Оставив Керуниста, я поспешил в конец этажа, туда, где находились уютные двойные покои. Небольшая комната с карточным столом предваряла другую, с мягким диваном и узким окном, завешенным тяжёлыми портьерами. На столике стояли какие-то флаконы и баночки с мазью, очевидно, оставленные лекарем для Колина. Открыв дверь во внутреннюю комнату, я увидел Колина, лежащего в подушках под одеялом на диване. У его изголовья стояли двое. Белка-лекарка с плошкой мази в лапах что-то объясняла молодой мыши, внимательно слушающей её наставления. Когда я вошёл, обе девушки обернулись ко мне, и я узнал в мышке Эленику. Кивнув им, я приблизился к постели своего спасённого сына. Колин крепко спал, и на лице его впервые за много месяцев было спокойствие.

 - Как он?

 - Жить будет. Даже поел. Он сильно истощён и травмирован, ему нужно сытное питание, длительное лечение и отдых. Я обработала его раны  и объяснила его подруге, что нужно делать дальше. А пока я дала ему сонного отвара, чтобы хорошо выспался. Когда проснётся, позовите меня или любого другого лекаря, а пока не будите и не тревожте.

Вручив мазь Эленике, белка вышла, вытирая лапы о передник. А я подошёл к постели и наклонился над Колином. Его дыхание было слабым, но ровным. Сердце опять резануло болью при виде его истощённого лица и лапы поверх одеяла, больше напоминавшей сухую тонкую ветку. Но всё же он был жив.

 - Выздоравливай, мой хороший. Твой отец пришёл за тобой. Больше никто не причинит тебе вред. Отдыхай. Набирайся сил. Мы поплывём домой.

Осторожно, чтобы не разбудить, я положил ему на постель меч Мартина. Отступив от дивана, я бросил взгляд на Эленику. Мышка стояла, держа в лапах плошку со снадобьем, и молча глядела на Колина. В её взгляде были и сострадание, и горе, и радость, и гордость.

 - Выздоравливай, Колин! Мы победили! Ты победил!

Словно почувствовав мой взгляд, мышка потупилась и вместе со мной вышла во вторую комнату,  тихо притворив двери. Поставив плошку на стол, она собралась выйти из покоев, но я окликнул её.

 - Эленика.

Мышка обернулась.

 - Да, Великий лорд Нибелунг?

 - Ты носила Колину еду, воду и свет, когда его морли голодом в темнице.

 - Он боролся и пострадал за нас...

Она стояла передо мной, скромно опустив взгляд, маленькая и хрупкая в своём простом платье перед огромным зверем в броне.

 - Эленика... Ты рисковала жизнью, чтобы помочь ему.

 - Мы все хотели помочь ему...

 - Но помогла - только ты. Он жив и дождался меня благодаря тебе.

Шагнув к мышке, я мягко опустился перед ней на колени, став почти одного роста с ней, и, осторожно приподняв её смущённое личико, заглянул в её зелёные, словно летний лес, глаза.

 - Эленика. Спасибо тебе за сына.

ГЛАВА 18. СВОБОДА И ТРИУМФ.

Прошло несколько дней с тех пор, как возмездие настигло короля пиратов. Несколько дней вольного мира, которого на этом архипелаге тысячи зверей ждали столько сезонов. Раненые залечивали раны в лазарете, здоровые трудились. Большинство защитников Раттеберга пало, но некоторое количество хищников всё же взяли в плен. В основном это были крысы. Теперь пленные работали под строгим надзором солдат и своих бывших рабов. А работы велись немалые. По приказу лорда Беренджера восстанавливали ворота и повреждённую надвратную башню, ремонтировали стены Раттеберга там, где они пострадали от обстрела. Мудрый барсук не собирался разрушать бывшее логово врага. С этого времени Раттеберг, переименованный в Вольный замок, переходил во владение Саламандастрона и становился морской цитаделью Дозорного Отряда, дабы никто из нечисти впредь не мог закрепиться на архипелаге. Нынешняя война с пиратами ясно показала всем, что нужно быть сильным не только на суше, но и на море. Отныне Саламандастрон должен был иметь флот, чтобы противостоять пиратской угрозе и лучше защищать побережье, и Вольный, в котором предполагалось держать теперь постоянный сменный гарнизон,  становился его первой базой с укреплённым портом.

Колин пока не покидал своих комнат, будучи ещё слишком слаб, но наша забота и хорошее лечение вкупе с горячей сытной едой пополняли его силы. Эленика проводила с ним всё свободное время, не давая ему остоваться одному с тяжёлыми мыслями и воспоминаниями. В её обществе Колин снова обретал радость жизни и покой. Мне со стороны было видно, что это уже не просто дружба, и я был рад за Колина. Сам же я помогал Лорду-Барсуку в организации работ и разработке дальнейших планов, но особой необходимости в своих услугах не видел, и поэтому всё остальное время посвещал Колину и собственному отдыху, в обществе Керуниста дегустируя многообразное содержимое дворцовых погребов. Но вот, наконец, наступил день, когда пришло время отправиться назад, домой. Разросшийся из-за захваченных у пиратов кораблей флот заполнил всю гавань. В Вольном замке оставался небольшой гарнизон Долгого Дозора, который вскоре должны были сменить свежие бойцы. Большинство бывших рабов предпочли уплыть обратно на материк, не пожелав остаться на, в общем то, плодородном архипелаге. Хоть после победы его и прозвали архипелагом Свободы, но слишком много страшных и горьких воспоминаний навевал он каждому, кто ещё недавно томился на нём в неволе. Солдаты, лесные воины и освобождённые звери погрузились на корабли. Поднявшиеся паруса заслонили горизонт, словно белые птичьи крылья, и гордый флот неторопливо пошёл к выходу из бухты, поворачивая  к берегам Страны Цветущих Мхов. Мы возвращались домой. Теперь я плыл не на драккаре, а на трофейном корабле, где Колину и Эленике выделили по маленькой каютке. Погода стояла ясная, дул свежий ветер, подгоняя нас к цели. Плавание протекало спокойно и беззаботно, и вскоре впереди на горизонте единственной вертикальной чертой обозначилась громада вулкана.

 - Зееемляаааа!

Когда мы причалили к берегу, полуденное солнце заливало жарким золотом море и песок. Весь гарнизон Горы вывалил на пляж встречать нас, с изумлением глядя на вдвое разросшийся флот.

 - Еулалиаааа!!!

В ответ над морем с кораблей громами раздались победные кличи вернувшегося войска:

 - Еулалиааа!

 - Кровь и уксус!

 - Свободааа!

И я присоединил к голосам товарищей свой ликующий вой, которым мои собратья извещают всех, кто слышит, о триумфе в борьбе.

А потом был пир. На второй день после возвращения, отмытые, отдохнувшие, мы праздновали победу. Саламандастронские повара сбились с лап, помогавшие им звери едва успевали подносить на столы кушания. Звучала музыка, лились эль и песни, снова и снова звенели победные кличи. Утро сменилось днём, а день уступил место звёздной ночи, а веселье не прекращалось. Велись разговоры, поминались не вернувшиеся товарищи, чествовались вернувшиеся с победой, рассказы о сражениях приобретали всё более эпический характер, обрастая небывалыми подробностями, звучал смех, кто-то перебирал струны лютни, собираясь запеть очередную балладу. Ранний летний рассвет воспламенил небо над побережьем, когда празднество начало затихать. Утомлённые пиром, обильными возлияниями и разговорами, бравые победители замолкали один за другим, засыпая прямо за столами и зачастую падая со скамей. Неподалёку от меня один непобедимый сержант, помахивая кубком, о чём-то горячо беседовал со своим беспробудно спящим товарищем, устроившимся прямо в тарелке. Что ни говори, а отпраздновали на славу. Колин, кстати, тоже принимал участие в пиршестве, но, поскольку был ещё слаб, с наступлением вечера покинул нас, прихватив бокал с грушевой наливкой. Вместе с ним ушла и Эленика, оставив вояк догуливать. Я же с Керунистом  оставался до победного конца, и отправился в выделенные нам покои лишь тогда, когда солнечные лучи проникли в бойницы горной крепости. Правда, дорога до них, пролегавшая по винтовой лестнице и коридору,  оказалась трудна и терниста, но всё же, поддерживая друг друга, мы добрались без потерь. Вот она, постель...

Пробуждение было долгим и многотрудным. Кое-как сев на кровати, я увидел Керуниста, прикладывающего к голове кинжал в металлических ножнах.

 - К-керунист...

Взглянув на меня, как на врага, крыс ничего не ответил. Молча поднявшись, он побрёл к двери. Я последовал за ним, охнув от боли в голове. Словно Беренджер своей булавой вчера приласкал. Нет, пировать, конечно, хорошо, но потом... Когда мы, хмурые как тучи, появились в трапезной, дежурившие на кухне повара, понимающе ухмыльнувшись, дали нам то, что так настойчиво требовали наши головы. После этого солнце в окнах перестало быть сликом ярким, а жизнь - слишком печальной.

Лесные племена давно ушли в свои деревни, попрощавшись с боевыми товарищами, а мы с Колином оставались в Саламандастроне до самой осени. Керунист с несколькими своими выжившими лесными крысами, освобождёнными от пиратского ига, тоже ушёл. Я предлагал ему идти с нами в аббатство, но он отказался. Крепко сжав мне лапу на прощание, он покачал головой:

 - Я благодарю тебя за щедрое предложение, но моё место рядом с последними моими сородичами. Я уже не молод, и хочу на закате своей жизни познать мир и покой. Вместе с моими собратьями мы уйдём туда, где никто не будет сторониться нас и ничто не помешает мирной жизни. Быть может, мы ещё встретимся, Великий лорд Нибелунг.Тропа судьбы запутана и неизвестна. Где бы не оказался в конце концов наш дом, ты всегда будешь в нём желанным гостем.

 - Тебе тоже всегда будут рады в Рэдволле, король Керунист. И в Нордвальде тоже. Тебе и твоим мирным собратьям.  Если тебе потребуется помощь, приходи в аббатство. Или на Север. Я также надеюсь ещё увидеть тебя, нехищный хищник. А пока- прощай. Пусть солнце удачи осветит путь тебе и твоему народу.

Наконец, настал день, когда Колин окреп настолько, чтобы пуститься в неторопливое путешествие. Как же он хотел вернуться в родное аббатство! Мне тоже не терпелось поскорее увидеть ставшие родными красные стены. Попрощавшись с гостеприимным Лордом-Барсуком и его храбрыми воинами, мы с Колином, Эленикой и целым отрядом освобождённых зверей, которым некуда было идти, выступили в дорогу. Миновав без приключений дюны, мы прошли через горы по проторенному пути, и никто не посмел преградить нам путь. За восточными склонами начинался Лес Цветущих Мхов. Осень уже  прошлась золотой кистью по малахитулиствы, добавив в кудри вековых крон алые и огненные пряди. Воздух был как-то особенно по-осеннему чист и прозрачен, напоенный прохладой и ароматом грибов. Временами шли дожди, но каждый раз вскоре уже нежаркое солнце разгоняло выплакавшиеся облака, заставляя сиять тысячами бриллиантов покрытую каплями листву. Провизии у нас хватало, саламандастронские повара не поскупились, собирая нам припасы, и поэтому наш путь представлял мирную и приятную прогулку. Шли не спеша, чтобы не утомлять Колина, нескольких раненых и женщин с несколькими диббунами. Когда звёзды начинали мерцать на сиреневом шёлке вечернего неба и тень листвы скрывала тропу, мы устраивались на ночлег. Звери разбивали лагерь,  а мы втроём устраивались в стороне. Тогда весело трещал искрами костёр, в котелке кипела сытная похлёбка, на камнях у огня грелись лепёшки. Поужинав, мои юные спутники до утра забирались в поставленную для них палатку. Сам я предпочитал спать на воздухе, завернувшись в собственный плащ. Хорошо отдохнув, поутру мы продолжали свой путь, с каждым днём всё ближе подходя к своей цели. Лесной воздух, движение и общество любимых зверей вернули Колину бодрость и силу, а отдых под крышей родного аббатства должен был окончательно исцелить его. Я тоже наслаждался путешествием после всего, что пришлось пережить, и вид двух счастливых вместе юных существ согревал мне сердце.

Очередной день клонился к закату, окрашивая в янтарь верхушки деревьев и зажигая облака, когда вечернюю лесную тишину вдруг нарушило чистое пение бронзы. Колокольный звон! Рэдволл был уже совсем рядом. Ускорив шаг, мы спешили навстречу своей долгожданной цели. Под кронами было уже темно, как вдруг впереди между деревьями блеснул просвет. Выйдя на опушку, мы увидели на залитом прозрачными сумерками лугу Рэдволл, сиявший огоньками окон поверх стены. Вздох облегчения вырвался из наших уст. Дошли! И вот уже перед нами ворота. Стучу в них. Сверху раздаётся хриплый ворчливый голос:

 - Эй, кто там ворота выбивает?

 - А ты кого ждёшь?

 - О Великие Сезоны, Нибелунг, неужто пришёл?!

 - Людвиг, деревянная твоя лапа, ты отворишь или мне лагерем встать у ворот? Так-то ты друзей встречаешь!

 - Ох-хо-хо, погоди, лапу найду.

 - Если мы не поспеем на ужин, я привяжу тебе ножку от стола!

Лязгнул засов, и створки открылись, впуская нас под арку ворот, где я тут же очутился в железных объятьях старого боевого товарища.

 - Тише ты, я зверь хрукий, помнёшь - кривым стану.

 - Хо, да тебя и барсук не помнёт, костяк ты в шкуре! Опа, клянусь аббатом, Колин! Ты ли это! Живой, здоровый! Хотя худой, как щепка. А я уж и не чаял снова тебя увидеть, сорванец! А кто это с тобой? Ох, то ли глаза старые подводят, то ли ты времени зря не терял! Ну, проходите, проходите. Э-э-эй, встречайте своих!

 И, стуча деревянной лапой, старый выдр поковылял впереди нас к дверям главного здания, не прекращая сыпать шутками и новостями. Мы снова были дома.

ЭПИЛОГ.

Как хорошо было сидеть у камина холодным предзимним вечером после полного хлопот дня и потягивать тёмный ароматный эль. Рядом в креслах расположились друзья, звучали неторопливые разговоры, в Пещерном зале было тепло и уютно. Даже в Нордвальде, в отцовском доме я не знал такого покоя и был сейчас абсолютно счастлив. Тем более этой осенью в аббатстве случилось знаменательное и очень радостное событие - Колин и Эленика обвенчались. Это произошло ясным ветреным днём, когда сад шумел кронами, словно шепча благословение. Колин, молодой статный воин в расшитом кафтане, опоясанный мечом Мартина, держал под лапу Эленику, такую тоненькую и юную в белом, как снега моей родины, платье. Милая мышка сразу полюбилась жителям аббатства кротким и весёлым нравом и трудолюбием, и теперь все радовались за счастливую пару. Молодожёны перебрались жить в сторожку у ворот и почти не расставались друг с другом, всюду бывая вместе. А я лишь радовался, глядя на них, и наслаждался миром. Лишь в сердце временами поднималась грусть, когда я вспоминал Хельгу. Ведь мы тоже могли быть так счастливы, разделив друг с другом жизнь. Но судьба распорядилась иначе. Я буду оберегать счастье нашего приёмного сына и радоваться его радостью. Со мною мои друзья, ставшие моею второй семьёй. Далеко на севере живёт мой народ и правит мой брат. А мне сейчас спокойно и хорошо. Жизнь продолжается.