В краю, где в изгибах воздушных шелков
Слились голоса двух ветров,
Где с западным ветром, что весел и горд
Носился над водами яростный Норд,
Где волны шептали о тайнах глубин
И песнь колыбельная вторила им,
Где звёзды сияли, на воду смотря,
Вставала над морем златая заря.
Сиянием солнца в предутренний час,
Покуда созвездия свет не угас,
Встречал меня мир и морские ветра
Мне с детства шептали: Настанет пора,
Пора, что клинок твой зальёт серебром
И ты отомстишь за потерянный дом.
Когда уходила отцова ладья,
Во след ей смотрел я и, слёз не тая,
Впервые занёс я отцовский клинок,
Чтоб в солнечном свете он виден быть мог.
Сезон за сезоном спешили к концу;
Излишняя гордость, увы, не к лицу,
И в зимнюю ночь под удары бичей
Вела нас вдоль моря толпа палачей.
Что голод? Что бряцанье ржавой цепи?
Лишь слёзы душили, но, нет, не текли…
И в уши, как гром, как металл о металл
Твой голос, убийца, всё время влетал.
Посмею ль забыть я вовеки веков
То имя средь стонов несчастных рабов?
Тот ветер, с которым я прежде играл,
Как тысячи копий меня протыкал,
Тот дождь, что от века шуршал за стеной,
Как с куклой тряпичной, играл он со мной,
Средь молний, средь ветра в моё забытьё
Проник, будто солнце, там голос её.
На смерть обречён я на этой стене
И некому было грустить обо мне…
Наутро исчезла дождя пелена,
Но солнце с рассвета палило меня
И криками рвя тишину на куски
Уж чайки слетались, покинув пески.
Кровавая ярость хмельнее вина,
Бадрангу глаза застилает она –
Не ведал ослепший в пылу горностай,
Как вёсла вспороли зелёную даль,
Как три пары вёсел взрывали волну –
Недобрые вести спешили к нему:
Глотая из фляжки нагревшийся грог
Стучал башмаками по палубе Клогг.