Фанфикшн

Необходимое предуведомление. Сюжет во многом строится на внутренней архитектуре главного здания аббатства Рэдволл, и я позволил себе внести в неё некоторые дополнения. Так, теперь у нас из Большого зала к жилому (спальному) корпусу ведут две лестницы, а двери всех комнат выходят в коридор-галерею с окнами в Большой зал. Позволю себе заметить, что канон даёт лишь самые общие описания внутренности аббатства, так что появление новых элеменов вряд ли его особо нарушит. Во всяком случае, вот общая, хотя и приблизительная, схема помещений, задействованных в повествовании.

Можно ли передать словами те чувства, что я испытывал, возвращаясь в родной Рэдволл? Выразить ту радость, что закипела в моей душе при виде высящихся над заснеженной равниной стен из красного песчаника? Уверен, что нет. Но я уже взялся за перо, и пусть радость эта станет началом истории, что я собираюсь вам поведать. Истории, увы, отнюдь не радостной…

Итак, снег уже покрыл просторы Страны Цветущих Мхов, когда я, Уолтер Гастингсон, мышь и посол аббатства Рэдволл в Южноземье, наконец получил возможность вернуться домой. Отъезд мой задержался до начала зимы, однако чудесная широкая дорога – о, была бы она построена в достопамятные времена Дандина и Сактуса! – сделала мой путь лёгким и приятным. Тем более, что меня любезно согласилась подвезти труппа бродячих артистов-выдр. Я даже порывался пригласить их к нам, но они уже договорились о представлениях в зимовьях Леса Цветущих Мхов.

На своё счастье, как совсем скоро стало ясно.

И вот вырезанная в старинных воротах калитка распахнулась, а спустя миг я очутился в объятиях пожилой мыши.

– Хорхе!

Я счастливо засмеялся, узнав старого библиотекаря, моего доброго старшего товарища и наставника, чьё присутствие столь скрасило мне молодость. Увы, сезоны не пощадили Хорхе: и поседевшая шерсть, и подслеповатые глаза явно о том говорили.

– Как видишь, сынок, ныне моё послушание – быть привратником да сидеть в сторожке. И это совсем не дурно, позволь сказать. Библиотеку, конечно, ничто не заменит, но самое любимое я потихоньку утащил сюда. Эх, старая добрая сторожка, сколько всего ты повидала! Ну а ты-то что, Уолт? Как там Южноземье?

– Южноземье живёт и процветает под благословенной властью Флорета, – ответил я, смотря, как Хорхе возился со скрипучим замком. – Прямо перед моим отъездом на престол взошёл новый Белкинг, Хардис Красный Хвост. Все уверены, что он станет добрым продолжателем деяний отца, да примут небеса его душу…

Я резко замолчал. Дипломатическая манера изъясняться въелась в меня, точно мука в мех повара или синяя краска в шкуры воинов Унгат-Транна. Да и не хотел я уточнять, что за деяния числились за династией Белкингов в последние сезоны. К чему пугать старого друга?

– Взгляни-ка!

Хорхе указал к северу, где над зубчатой стеной сгустились тёмно-свинцовые тучи.

– Вовремя ты вернулся, Уолт! Ещё пара часов от силы – и нас накроет снежным бураном. Зайдём-ка в сторожку, а потом в аббатство…

Не успел Хорхе договорить, как с той стороны в калитку кто-то яростно застучал. Хорхе всплеснул лапами и вновь потянулся к замку.

– Ну и погодка! Еле я к вам успел, во! Здравствуй, Рэдволл, здравствуй, добрый привратник! Баскер Сименон прибыл по особому поручению Урбана Синеглазого, лорда Саламандастрона!

С любопытством смотрел я на молодого крепкого зайца в опрятном, хоть и помятом с дороги мундире.

– Добро пожаловать! Двери нашего аббатства открыты для всех добрых зверей!

Хорхе пожал Баскеру лапу, а я вдобавок отвесил учтивый поклон.

Внутренность сторожки изменилась с тех пор, как я имел счастье видеть её в последний раз. Некоторые шкафы оказались отодвинуты от стен, и за ними были устроены уютные закутки, где мы с Баскером переоблачились в знаменитые рэдволльские балахоны. Мой новый товарищ, впрочем, не особенно был рад расставанию с мундиром.

От натопленного камина шёл жар. Что поделать, старая сторожка не слишком хорошо держала тепло, и, видно, Хорхе, родиной которого была далёкая южная страна огромных деревьев и серебряных рудников, не очень уютно в ней себя чувствовал. Зачем его вообще сюда посадили?

До моего слуха донёсся тревожный перезвон колоколов Матиаса и Мафусаила, и тут же в сторожку ворвалась незнакомая мне высокая белка.

– Эй, Хорхе! И кто тут ещё… В аббатство, быстро! Идёт буран, мы запираемся!

– Агнеция, новая начальница лазарета, – с улыбкой произнёс Хорхе, когда мы шли по дорожке из утоптанного снега. – Не расстраивайся, она вообще, как бы сказать, не очень приветливая…

– А сколько же времени вы провели в Южноземье, сэр? – вдруг спросил Баскер.

– С самого начала Весны Ранних Жаворонков, то есть вот уже три сезона минуло, – ответил я.

Сумерки сгущались быстро. Когда мы входили в главное здание, порыв ветра толкнул меня в спину. Да, предупреждение о буране оказалось верным.

Нет, ужин в Рэдволле – это не просто услаждение языка и набивание желудка! Сейчас, сидя за столом среди родных мне зверей, я ощутил то глубокое единство с ними, которое и зовётся чувством родного дома. Смакуя вкус, я медленно хлебал наваристый овощной суп, а кругом на столе теснились хлеб и сыр, мёд и варенье, пудинги и пирожные, кружки с октябрьским элем – всё, чем всегда славился наш старый добрый Рэдволл.

Старый Фергус всё так же восседал в кресле аббата, а недалеко от него за отдельным столом расположились члены Совета. Там возвышалась огромная барсучиха Берта, которую я хорошо помнил. Рядом с ней сидела незнакомая мне выдра в светло-зелёном платье, а с другой стороны…

– Что, приятель, удивлён? – усмехнулся сидевший напротив меня брат Джерри. – Да-да, старину Хорхе протащили в Совет, хоть он и упирался всеми лапами сразу, да ещё и хвостом!

Я покачал головой. Это было очень странно. Нет, никогда бы этот меланхоличный затворник, любитель древних книг не полез бы в Совет по доброй воле! Неужто не нашлось ни одного зверя, кто бы мог занять это место, окромя моего доброго друга? 

– Выдра, которая между ними, это Верена. Говорят, из речных, Фергус вроде как ей за что-то весьма благодарен. А теперь принюхайся-ка… Чуешь, воняет?

Струйка тонкого и страшного запаха текла мне в ноздри сквозь чудесные ароматы рэдволльской кухни. Запах этот был знаком всем нам с диббунских сезонов, когда в школе мы нюхали тряпки, запоминая, как различать злых и добрых зверей. И сейчас он снова заставил подняться шерсть у меня на загривке.

Запах хищника!

Я обернулся. У стены под окном притулился маленький одиночный стол, а за ним сидел, склонившись над тарелкой, ласка. По две стороны от него напряжённо стояли, брезгливо морщась, дюжие мыши с крепкими дубинками.

– Причуды аббата! 

Джерри понизил голос.

– Старик, видишь ли, решил, что, дескать, Мартин завещал помогать всем зверям и всё такое… Ну, и вот такой сосед теперь у нас…

– И как же… все на это смотрят? – растерянно спросил я.

– Как, как… Многие убить готовы, но, в общем, попривыкли уже. Но как аббат сменится, то, попомни слова мои, вся нечисть вылетит отсюда быстрее собственного визга! Фергус велел их у ворот прикармливать, так вечно там эти… воняют. А сейчас вот Грязноноса подобрал.

Джерри отправил в рот кусок сливового пудинга. 

– Вообще он в подвале сидит. Там камера, и Берта замок по десять раз на дню проверяет!

Я покачал головой, возвращаясь к супу. Ну и дела! Нет, я знал старую историю про ласок Туру и Битоглаза, которых когда-то пустили в аббатство, но чтобы такое случилось в наши времена? Я помнил Фергуса зверем начитанным и чудаковатым, однако и подумать не мог, что он поселит хищника в наших стенах.

А я-то ещё боялся, что новости из Южноземья смутят аббата!

– Дорогие братья и сёстры, прошу внимания!

Надтреснутый, но сильный голос Фергуса поплыл над столами, заставляя стихнуть звон посуды и неспешный говор.

– К нам прибыл гость, посланник Саламандастрона, так позвольте ему представиться!

Полагаю, вы согласитесь, что не стоит пытаться оторвать зайца от еды, но Баскер противиться не стал. Впрочем, речь его оказалась краткой. Назвавшись, он сказал, что прибыл по особому поручению лорда-барсука, но подробности готов изложить лишь в личной беседе с аббатом.

Фергус глубокомысленно кивал. Я решил, что с формальностью покончено, как вдруг раздался тяжёлый гулкий голос Берты:

– Надеюсь, мастер Баскер не слишком будет поражён нынешними порядками в нашем аббатстве.

Фергус замер, а затем чётко и сухо произнёс:

– Все вопросы я буду обсуждать с послом лично. Продолжаем ужин.

– За закрытыми дверями, конечно же… – буркнула выдра.

Я ощутил повисшее в воздухе напряжение. Собравшиеся с откровенным любопытством крутили головами, переводя взгляд с аббата на Совет и обратно.

– Слыхал я, зайцев с диббунства учат ненавидеть нечисть, – глубокомысленно заметил коренастый ёж.

Кто-то хихикнул, и тут из-за стола, где ужинали диббуны, донёсся звонкий голосок:

– А тётя Камилла говорит, паразитам надо рубить лапы и скидывать со стены!

Прозвучал сдавленный смех. Я растерянно озирался. Звери вели себя так, словно дорвались до весёлого представления.

– Прекратить! – выкрикнул аббат.

Казалось, тишина вернулась. Какое-то время все занимались едой, но вдруг раздался слабый, неуверенный голосок:

– Вы можете плевать на старые порядки, на заветы древних сезонов, но книги помнят всё…

Аббат поднял голову от тарелки.

– Да, вы правы, – сухо произнёс он. – Книги действительно помнят всё… Или, по крайней мере, очень, очень многое!

Верена встала, прошептала, вытянувшись, что-то на ухо барсучихе и торопливо пробежала на кухню.

Остаток ужина прошёл в мрачной тишине. Никто уже не переговаривался и не хихикал. «Неужто такие сцены теперь у нас в порядке вещей? – гадал я. – Допустим, аббат неправ, но вот так, при всех унижать его?»

Трапеза подошла к концу. Встав из-за стола и даже не прочитав молитвы, аббат с гордо поднятой головой прошествовал через весь зал и по лестнице ушёл в жилой корпус. Один за другим звери поднимались и расходились по своим обиталищам. Несколько послушников резво уносили посуду и гасили свечи. Ласка в компании стражей поплёлся к погребу. Молодая мышка протёрла тряпкой пол там, где они шли.

– Брат, позволь, отведу тебя в спальню!

Я поднял взгляд и увидел Эдмунда. Он не изменился, но вот на поясе у него теперь красовалась связка тяжёлых ключей.

– Мне кажется, с дороги тебе хотелось бы отдохнуть в отдельной комнате? У нас как раз свободна одна такая для гостей… ой…

Он растерянно замолчал, увидев подошедшего к нам зайца.

– Да, сэр, вам тоже ведь нужны покои… Там, правда, две кровати, и если вас не затруднит…

– Ни в коем случае!

Баскер поднял лапу.

– С радостью разделю кров с добрым товарищем!

Я поспешно кивнул. При всей моей любви к уединению компания зайца представлялась мне весьма приятным вариантом.

Мы поднялись по второй лестнице, расположенной напротив той, которой воспользовался аббат. С грохотом и скрежетом Эдмунд провернул ключ в замке и открыл ведущую в жилой корпус дверь.

– Мы внутренние проходы запираем теперь, – пояснил он виноватым голосом. – Распоряжение Совета, понимаете ли…

Одна сторона длинного коридора представляла собой галерею, проёмы которой смотрели в Большой зал, а напротив находились двери, которые вели в спальные комнаты. Одну из этих дверей Эдмунд гостеприимно распахнул перед нашими мордами. Две узкие кровати, маленькая печка в углу, шкафчики, столик с кувшином, глубокое окно – всё выглядело очень уютно. Уж поверьте, я бы не только посольский корпус, но и весь Флорет отдал бы за это скромное пристанище!

Эдмунд достал огниво, зажёг свечу на столе и растопил печку, от которой скоро потекло приятное тепло. Наконец, пожелав нам спокойного сна, Эдмунд удалился. Вскоре до меня донёсся грохот запираемого замка, и всё стихло.

– Старый добрый Рэдволл, верно?

Баскер улыбался, стоя у окна, за которым валил сносимый ветром снег.

– Ага, он самый!

Я плюхнулся на кровать. Но что-то было не так.

– Послушай, уважаемый… А как ты понял, что я возвращаюсь из Южноземья? Никто ведь тебе этого не говорил, или я упустил что-то?

– Ах, это… Элементарно, Уолтер! Всего лишь цепь умозаключений. Что я увидел? В Рэдволл приехал мышь, хорошо одет. Он не воин, но и не простой странник. Скорее всего, купец или богатый путешественник. Но манеры выдают в тебе посла. Прибыл ты с юга – одет легковато. Не восшествие ли нового Белкинга на престол тебя там задержало до снега? Ну и, наконец, самая-самая малозаметная улика…

Баскер скорчил такую рожу, как будто хотел напугать диббуна страшной сказкой.

– Кое-кто заколол шарф булавкой с изображением белки на фоне Флорета! Типичным сувениром из Южноземья!

Мы одновременно засмеялись.

Как я уже обмолвился, мне приятно уединение. Но бывают звери, бок о бок с которыми чувствуешь уют и покой, которых, даже зная едва ли несколько часов, готов назвать друзьями. Именно таким зверем оказался мой новый сосед, и я был счастлив видеть его рядом с собой.

– Полагаю, мы оба устали с дороги, – произнёс Баскер. – Предлагаю ложиться, а дела обсудим завтра!

Странности, которые пришлось мне наблюдать, оставили, конечно, печальный след в моей душе, но всё же засыпал я счастливым зверем. За тёмным окном выл буран, но ему было не преодолеть древних красных стен. Рэдволл, родной Рэдволл, какое зло может проникнуть в тебя?

Проснулся я от того, что кто-то отчаянно колотил в дверь. Тихо ругаясь, я вылез из кровати, открыл и увидел ключаря Эдмунда.

– Брат, тебе, что, не досталось любимых лепёшек?

Говоря шутливую фразу, я понимал уже, что Эдмунду отнюдь не до смеха. Морда его мучительно исказилась, и в отчаянии он выдавил:

– Абба… Абба… Аббата убили!

***

Собравшаяся в Большом зале у одного из столов толпа тревожно гудела. Перед нами с Эдмундом оказался ряд спин в зелёных рясах, и протиснуться дальше было невозможно. «Ужас… Прямо у гобелена… Вот так паразитов сюда тащить…» – доносились до меня отдельные слова и фразы. Изо всех сил я ущипнул себя за лапу и едва не вскрикнул. Увы, всё, что я видел и слышал кругом, было отнюдь не сном.

– Не пускайте диббунов! – отчаянно закричал кто-то.

– Мэм, прошу… Надо проверить камеру! Хищник мог сбежать!

Я оглянулся. Берта возвышалась над нами, опираясь на плечи Верены. Выдриная голова едва доставала барсучихе до груди.

– Но я же проверяла ночью… Хотя, да, ты права. Сейчас, только отдышусь…

Грудь Берты тяжело поднималась от могучего дыхания, а морда её выражала самое чудовищное потрясение. Если сейчас, в таком состоянии, она увидит хищника, итог мог бы оказаться самым печальным не только для него: Кровавый Гнев ещё не случался в стенах аббатства, но увидеть подобное не желал никто. Верно, не один я понял это, потому что недалеко от меня торопливо заговорил Эдмунд:

– Мэм, не надо себя утруждать! Я только что смотрел, там всё как и было, ласка дрыхнет в камере!

Верена хотела сказать ещё что-то, но её перебил визгливый, исполненный отчаяния голос:

– Вот к чему привело попрание законов! Вы, что, до сих пор не видите? Хороший хищник – мёртвый хищник! Сколько ещё мирных зверей должно погибнуть?!

Молодая зайчиха в синем платье стояла, опёршись на стол, и медленно обводила всех пылающим взором.

– Идёмте в погреб и прикончим проклятую тварь, пока она…

– Камилла, держи себя в лапах! – прикрикнула Берта.

– Значит, в Рэдволле дела решаются через самосуд, во-во?

Спокойный и твёрдый голос Баскера показался мне якорем спасения в бушующем море рядом с Зелёным Мальстремом, но Камилла сдаваться не собиралась.

– Не самосуд, а справедливое возмездие, мастер как вас там…

– Для справедливого возмездия надо бы найти убийцу, во!

– Полагаете, добрый зверь мог совершить подобное? Ну, знаете ли!

Раздались одобрительные возгласы. Казалось, партия расправы готова была уже ринуться за зайчихой в погреб, однако Баскер продолжал сохранять хладнокровие.

– Ну что же. Отныне в Саламандастроне будут знать, что жители славного Рэдволла не собираются расследовать совершённое в их доме преступление, а готовы толпой растерзать первого попавшегося зверя, как какие-нибудь бродячие орды дикарей, во!

– А ну хватит горланить!

Берта резко опустила лапу на стол, и гомон оборвался.

– Да, у меня нет сомнений в том, кто совершил злодеяние. Но мастер Баскер прав. Мы не паразиты, а респектабельное сообщество культурных зверей, и должны решать дела соответствующим образом. Пусть этот ужасный случай будет тщательно исследован для того хотя бы, чтобы подобное никогда не повторилось. Ответственным за это я назначаю Уолтера Гастингсона, а вы, мастер Баскер… 

Барсучиха пристально, не отрываясь, глядела на Баскера, и он выдержал её взгляд.

– Вы поможете Уолтеру во всём, что окажется необходимым. С этого часа и до избрания нового аббата вся власть в аббатстве принадлежит Совету Рэдволла. На этом всё. Верена, друг мой, прошу, помоги мне подняться в комнату. Какое ужасное событие, бедный Фергус! Да, обязательно следите за нечистью, она не должна удрать!

Две фигуры, маленькая и большая, медленно поднимались по лестнице в спальный корпус. Верена обернулась, и я встретил её взгляд, растерянный и испуганный. А спустя миг печальная процессия скрылась за дверью.

– Так, теперь скажите, кто первый увидел тело?

Казалось, Баскер едва скрывал облегчение от ухода выдры с барсучихой.

– Я… Я увидела!

Молодая мышка, что убиралась вчера, дрожала всем телом.

– Мы с подругами пришли раньше всех накрыть столы… А тут… Лежит…

Она всхлипнула и отбежала к другому столу. Баскер покачал головой и жестом остановил Эдмунда, который хотел было вернуть её.

– Ну, господа, осмотрим место, где всё случилось, во!

Я обогнул стол и только сейчас увидел аббата Фергуса. Тот, кто ещё вчера ужинал в этом самом зале, лежал, беспомощно раскинув лапы, на полу между скамьёй и столом. Открытые остекленевшие глаза смотрели мимо гобелена в высокие своды. Сутана на груди несчастного была порвана и окровавлена.

– Итак, что мы видим? – раздался бесстрастный голос Баскера. – На столе блюдце, чашка с мятным чаем, лампадка. При драке или любом нападении всё это, скорее всего, было бы сброшено. Если только не… Эй, глядите, скамья отодвинута! Видно, аббат встал навстречу кому-то. То есть он сидел тут ночью и увидел зверя, которого знал, а потом они могли ещё и поговорить. Хм, позвольте, а это так принято у вас – ночью в зале чаёвничать?

– Он любил посидеть в ночной тиши, – мягко произнёс Хорхе.

Только сейчас я увидел, что он стоял совсем рядом с нами.

– Бывало, мы с ним тут вдвоём шептались… А красиво ведь, когда лунный свет падает через витражи…

– Вот как? Впрочем, после об этом. Надо осмотреть тело. Помнится, у вас лазаретом заведует белка Агнеция? Я сам не очень-то силён в медицинских вопросах…

– Да-да, она самая, – подтвердил Хорхе. – Только что-то не вижу её тут. Или совсем слепой я стал?

Нет, глаза старика были ни при чём – Агнеции и вправду не было в Большом зале. Кто-то побежал в лазарет, и вскоре высокая белка прошла к нам через толпу.

– Ага. Вот оно что…

Её голос звучал так, как будто ей не так уж редко приходилось видеть убитых аббатов. Уверенно отодвинув Хорхе, белка опустилась на колени и принялась ощупывать тело Фергуса.

– Ясно. Придушили его. А потом клинком истыкали. Видите, крови немного совсем? Это потому, что он коченел уже.

Возмущённый ропот пробежал по окружавшей нас толпе зверей. Агнеция выпрямилась и сложила лапы на груди.

– Умерших не вернёшь. Да примет Небо его душу. Извините, меня в лазарете ждут…

– Погодите! Так чем его били?

– Чем? Ножом. А их тут сотня.

Баскер посмотрел на миску аббата.

– Ага! Крошки сыра. Сыр режут ножом, а ножа-то и нет!

Он встал на колени у самого мёртвого тела и вдруг замер, как будто что-то пристально рассматривая. Белка хмыкнула, а затем повернулась и быстро пошла в сторону лазарета, прижав лапы к морде. Даже привыкшего ко всякому врачевателя отталкивало зрелище задушенного трупа.

– Убрать тут всё! Аббата – в погреб! Чтоб к завтраку чисто было!

Вернувшаяся выдра Верена жёсткими командами словно разорвала охватившее нас жуткое оцепенение. Завтрак? Мы будем завтракать там же, где свою последнюю трапезу вкушал наш бедный Фергус? Мысль эта обожгла меня изнутри, словно чайкобой, запущенный лапками прекрасной дочери литейщика.

Видно, никогда ещё Большой зал не видел трапезы столь печальной. Все войны и ужасы прежних сезонов меркли перед трагедией, разыгравшейся буквально у нас под боком. Убить аббата прямо в Большом зале, под Гобеленом! Уверен, не у одного меня перед глазами стояла узкая хищная морда паразита, попавшего сюда благодаря доброте покойного. Но Баскер был прав – допускать бессудной расправы тоже было нельзя.

И в то же время, как ни совестно мне теперь признавать это, я ощущал странное возбуждение от того, что мне предстоит в компании Баскера заняться настоящим расследованием. Сколько помню, подобное происходило у нас только раз, во времена Покрова Шестикогтя и учинённого им отравления. Всё прочее, даже отнюдь не безобидные проделки Брагуна и Саробандо, злодействами не назовёшь. Когда-то, будучи диббуном, я мечтал участвовать в исторических событиях. Но мог ли я в те далёкие сезоны представить себе ужас сегодняшнего дня? 

***

– Господа, предлагаю расположиться для нашего дела в той комнате, которую у вас называют Пещерным залом, во. Хорхе, дорогой, ты ведь библиотекарь?

Бодрый и даже молодцеватый голос Баскера смог несколько развеять смертную тоску, что успела проникнуть в наши сердца.

– Прошу, принеси-ка нам чистой бумаги из своих залежей, да побольше. Она нам понадобится! Да, и вот ещё: раздобудь план аббатства, уверен, он тут должен быть, во!

Совсем скоро мы втроём сидели за длинным столом в Пещерном зале. Кипа бумаг, которую покорно притащил Хорхе, возлежала в стороне, а Баскер склонился над старым планом.

– Стало быть, спальный корпус примыкает к Большому залу. Вот тут галерея, отдельные комнаты, а здесь две побольше…

– Общие спальни – для взрослых и диббунов, – продолжил только что подошедший Эдмунд.

– Лазарет с северо-западной стороны?

– Да, к нему ведёт коридор от спален. Внизу там аптечный склад. Над жилым корпусом у нас библиотека, а под ним – хозяйственные комнаты, там у нас кладовые и прачечная. Восточная сторона – погреб и кухня. Там же камера, в которой… Ну, понятно…

– Интересно, – произнёс я, – а не мог ли кто-то проникнуть в аббатство до бурана и спрятаться где-то на складе?

Баскер кивнул. Похоже было, что вопрос мой ему понравился.

– Верена с братьями уже начали обыск, – тут же ответил Эдмунд.

– Молодцы. А теперь такой вопрос, брат ключарь: вчера, провожая нас, ты сказал, что внутренние двери на ночь запирают. А у кого ключи? У тебя, так?

– Да-да, конечно!

Эдмунд с готовностью покачал огромной связкой, и она громко лязгнула.

– Такой набор – все ключи от дверей аббатства – есть только у меня, у Совета и… у аббата… был…

Баскер отпил чаю и сложил лапы на животе.

– Интересно. Твой набор у тебя на поясе. С набором Совета, полагаю, бегает выдра. А вот где набор аббата? Может, я упустил что-то, но у него этой штуковины сейчас не было.

– Не было? Разве? Ой… Я не знаю! А, может, он их в покоях оставил! Да, покои аббата вот тут, в спальном корпусе.

– Это надо выяснить. Сделай пометку, Хорхе. А теперь, Эдмунд, расскажи, что ты делал прошедшей ночью?

– Что делал? Ну, это, спал… А что ночью ещё делать?

Морда Эдмунда растянулась в глупой улыбке.

– Ну, то есть, не только… Решил смазать замок, помните, он ведь грохочет, как Матиас с Мафусаилом, вместе взятые! А тут как раз аббат шёл, я его выпустил. По-моему, он ещё какой-то расстроенный был. Потом зайчихе понадобилось пойти в Большой зал…

– Какой зайчихе?

– Камилле! Это наша няня, она ночует с диббунами в их спальне. Ну, сейчас кричала ещё, вы слышали ведь. В общем, вожусь я с замком, а тут она идёт. Мол, кому-то там захотелось чего-то, надо было в зале взять… Ну, я её выпустил, чего-то она там возилась, я задремал даже… Потом вернулась, я её впустил, дверь закрыл, да, она мягко закрываться стала, да-да!

– В какое время ночи это было? – жёстко спросил Баскер.

– Ну… не знаю… Я перед этим поспал, а потом бессонница накатила, вот… И… Послушайте, вы, что, хотите сказать, Камилла… Нет, не-не-не! Она… Она просто несчастная, больная зайчиха! Как можно думать…

Эдмунд с отчаянием взглянул на меня. На его мехе выступили капли пота. Баскер заговорил мягким голосом:

– Дорогой Эдмунд, пока никто никого ни в чём не обвиняет. Чтобы обрести правду, нам нужно в точности узнать события ночи. Ты сказал, что Камилла выходила в Большой зал. Это очень ценное сведение, спасибо! Теперь нам бы поговорить с ней самой.

Эдмунд вздохнул.

– Поговорить, оно, конечно, можно, только приготовьтесь…

Со стороны ведущей в Большой зал лестницы раздался шум, и к нам ворвалась выдра Верена.

– Вот где этот олух!

Вся растрёпанная, размахивая лапами, она кинулась к Эдмунду.

– Тупица, дурак, слепой болван! Да как тебе ключи доверили! Хуже варвара Гуло!!!

– А-а-а что-что слу-случилось? – залепетал едва только успокоившийся ключарь.

– Что случилось? Я скажу, что! Дверь открыта! Дверь камеры, где сидит нечисть, открыта!

– Что-что… Я проверял! Он внутри спал!

– Проверял! Что ты там проверял? Замок на полу валяется!

– Прекратить!!!

Баскер с силой ударил по столу кулаком. Я вздрогнул, а с морды Хорхе свалились очки.

– Можете спокойно объяснить, что случилось?

– Мы обыскивали аббатство, я спустилась в погреб у обнаружила, что с двери камеры снят замок. И это при том, что кое-кто только что там всё осмотрел!

На Эдмунда было жалко смотреть. Полностью раздавленный, он беспомощно открывал рот, словно выловленный из пруда хариус.

– Я… я… я в окошко посмотрел…

– Дорогие звери, давайте-ка все успокоимся! Верена, ты закрыла ту злосчастную дверь?

– Да, разумеется! Но нечисть могла сто раз уже оттуда вылезти!

– И, однако, не сделала этого?

Баскер едва заметно усмехнулся.

– Мы не знаем, сколько раз он покидал камеру, – отрезала выдра.

– Понятно. Мэм, раз уж вы пришли, позвольте уделить вам внимание. Расскажите, пожалуйста, что вы делали этой ночью?

– Я… я могу идти? – прошептал Эдмунд.

– Давай, вали отсюда!

Верена схватила мою кружку и сделала большой глоток.

– Конечно. Дайте отдышаться только. Кошмар… Так, о чём мы там говорили? Да, ночь. Я проснулась ближе к утру. Когда именно, не знаю, в колокола сейчас никто не звонит. Мне нужно было посетить некоторое места, надеюсь, здесь не нужно ничего уточнять? Выхожу я из комнаты и встречаю Берту. Она как раз обход делала, проверяла двери и замки. Перекинулись мы парой слов, Берта мне ключи отдала, я пошла по своим делам, а она спать легла. А теперь позвольте-ка я вопрос задам. Что здесь делает Хорхе? Его никто не просил заниматься расследованием! 

– Мы попросили! Разве можно найти писаря лучшего, чем библиотекарь? – удивлённо произнёс Баскер.

Верена прищурилась.

– Вы, возможно, великолепный офицер Дозорного отряда, мастер Баскер, однако здесь, в стенах аббатства Рэдволл, только Совет решает, кто и чем будет заниматься! Тем более после гибели аббата. И, как член Совета, Хорхе имеет собственные обязанности!

С видом провинившегося диббуна Хорхе поднялся со своего места.

– Погодите-погодите! – торопливо заговорил Баскер. – Вы видели ночью аббата? Слышали что-то?

– Ничего. Зал был пуст. Боюсь, с аббатом мы разминулись, мастер Баскер. Как и с его убийцей.

– Ну что же… В таком случае, мэм, позвольте узнать ваше мнение об отношении аббата к хищному вопросу!

Верена хмыкнула.

– Хищный вопрос? Это так теперь в Саламандастроне принято выражаться? Помнится, когда-то у вас говорили: «хороший хищник – мёртвый хищник», не так ли? Однако Рэдволл более миролюбив и милосерден.

Выдра стояла, уперев лапы в бока, и свысока поглядывала на нас с Баскером.

– Видите ли, мы всегда позволяли хищникам жить так, как им нравится, но как можно дальше от мирных зверей. Однако аббат зашёл слишком далеко. Вбил себе в голову, что мы можем спасти хищников от их собственной природы, ходил к ним в лес и наконец притащил сюда этого… Который в погребе сидит. Вы спросите, почему совет не остановил его? Да, мы были слишком мягки, и это наша вина. Разговоры и увещевания ни к чему не вели. Я не знаю, убил его этот паразит или ещё кто. Но, в любом случае, отныне этому настанет конец.

– И ещё один вопрос, мэм. Довольно специфический, во, уж не обессудьте. Скажите, у вас в аббатстве принято курить папоротник?

Мохнатые веки Верены прыгнули вверх, а я недоуменно повернулся к Баскеру. Неужто мой товарищ был так потрясён трагедией, что ему потребовались особые средства для успокоения? На слабого зверя он до сих пор отнюдь не походил.  

– Папоротник выдают лишь тем, кто в нём действительно нуждается! – сухо ответила выдра. – Если у тебя есть проблемы, обратись к Агнеции, она разберётся. Идём, Хорхе. У нас ещё много работы.

– Теперь придётся писать тебе, – с улыбкой сказал Баскер, пододвигая ко мне стопку бумаг. – Не думаю, что из посла получится писарь худший, чем из библиотекаря!

***

– Ужас… Ужас… Проклятая нечисть… Ужас…

Камилла то и дело прижимала к мордочке маленький светло-зелёный платок. Оставалось совсем немного времени до обеда, когда нам наконец удалось дозваться её из спальни диббунов.

– Дорогая Камилла, могли бы вы рассказать, как провели эту ночь?

Испуганный взгляд скользнул по нам с Баскером.

– Я была в спальне диббунов… Я так люблю их! Только рядом с чистыми душами этих крошек…

– Выходили ли вы куда-нибудь?

Вопрос, видно, прозвучал излишне резко, и Камилла растерянно замолчала. Баскер вздохнул и налил в кружку мятного чая, который Эдмунд нам как раз недавно принёс. Я не мог не заметить, что поведение Камиллы и её манера держаться изменились совершенно удивительным образом. Если в Большом зале она напоминала гневную воительницу, готовую карать и убивать, то теперь обратилась в несчастное трепещущее существо. Может, в ней жило сразу несколько характеров, как в знаменитом зайце Катберте, Безумце моря? 

– Спасибо… – тихо произнесла Камилла, отпив чаю. – Да, ночью белочка Трисси плохо спала. Вы знаете, у неё бывает… Бедное дитя… Она просила принести ей клюквенный морс, а за ним надо идти в Большой зал. Брат Эдмунд как раз с дверью возился, он меня выпустил. Морс-то я нашла, но там… там бедный аббат сидел… а с ним эта белка противная из лазарета…

Я вздрогнул, но тут Баскер спокойно произнёс:

– Однако в Большом зале ночью, наверное, совсем темно. Как же вы разглядели, кто там сидел?

– На столе горела лампадка, а беличьи уши-то я завсегда узнаю!

Она улыбнулась. Когда зайчиха говорит о чьих-то ушах, это и вправду может показаться забавным, и невольный юмор чуть облегчил наш разговор.

– Так вот, я с бутылкой морса подождала за колонной, а когда белка ушла, я вернулась к диббунам. А аббат… Он там остался… Святые небеса, святой Мартин… Да ведь если бы я с ним побыла, его бы… не…

Камилла всхлипнула.

– Что делать, мэм, вы никак не могли предугадать и предотвратить страшный исход, во! – торопливо заметил Баскер. – Кто знает, если бы убийца заметил вас, то не стали бы вы его второй жертвой? Лучше скажите-ка, что вам известно о появлении хищника в аббатстве? Когда он сюда пришёл, почему его не выгнали?

Уши Камиллы резко встали торчком.

– Нечисть! Ужасная нечисть! Аббат говорил, что ласка, дескать, хотел защитить выдр от собственных сородичей, да кто в это поверит? А я знаю, знаю, кто за всем этим стоит! Верена! Это она, она привела сюда нечисть… А аббата заставили…

Я подумал, что она вот-вот зарыдает. И, видимо, Баскер ощутил то же самое.

– Дорогая Камилла, прошу вас, успокойтесь! Идите к своим милым диббунам, они нуждаются в вашей ласке!

– Спасибо, дорогой… Спасибо тебе!

Всхлипывая, он побрела к дверям. Но, уже стоя на пороге, Камилла повернулась к нам и прошептала:

– Прошу вас, будьте осторожны с Вереной и белкой из лазарета! Это злые звери, плохие! Украли нож моего брата…

Она ушла, не дожидаясь ответа.

Баскер откинулся на спинку стула и облегчённо выдохнул.

– Какая, однако, характерная особа! Ты знал её раньше, Уолтер?

– Она поселилась в аббатстве где-то за месяц до моего отъезда в Южноземье, – смущённо ответил я. – Как-то даже и не заметил её… Странно, что ей доверили диббунов!

И в этот момент я понял, почему сейчас голос Камиллы показался мне знакомым. Это она вчера за ужином произнесла фразу о том, что книги помнят всё.

– Послушай-ка, Баскер… Ты слышал? У неё украли какой-то нож!

– Да, странно. То странно, что, как верно сказала Агнеция, у вас ножей – что сабель в нашей оружейной. В Саламандастроне, в смысле. Что мешало убийце тихо прихватить нож с собой на ужине, а после вымыть и положить обратно или вовсе выбросить в уборной? Воровать у кого-то особенный нож означает вносить в преступление лишний риск.

Мне оставалось лишь кивнуть в ответ. 

***

Буран всё так же тоскливо завывал за стенами, и из-за него сумерки начали сгущаться вскоре после обеда. В аббатстве стали уже зажигать свечи, когда мы с Баскером отправились в лазарет для беседы с белкой Агнецией.

Лазарет, расположенный на одном этаже со спальнями, представлял собой просторное помещение с отдельными палатами. Агнецию мы нашли в отгороженном закутке со скромной мебелью, сидящей у окна, в тёмном стекле которого отражался огонёк свечи. В нос мне ударил странный резкий запах, исходивший, как я понял, от большой кружки на столе.

– Мисс Агнеция, добрый вечер! – учтиво поздоровался Баскер. – Мы бы хотели задать несколько вопросов о всем известном происшествии…

Белка вскинула на нас сердитый взгляд.

– Явились, чтобы сунуть нос в мои дела? Ещё с утра дуболомы копались в моём госпитале! Всё тут перевернули! А у меня тут, между прочим, кротиха беременная!

– Мэм, уверяю, мы не причиним ни малейшего беспокойства вашим пациентам!

– Ладно, валяйте. Так что вы хотите услышать?

– Как вы провели эту ночь?

– Как провела? Спала тут. А что, скажите на милость, честный зверь должен ночью делать?

– Вы покидали госпиталь?

– Нет! – отрезала Агнеция.

Баскер едва заметно наступил мне на лапу, намекая, чтобы я ничем не выдал волнения.

– Да-да, мэм, вы совершенно правы. Честные звери спят ночью там, где трудятся днём. Или там, где их держат. Скажите-ка, а как вы смотрите на то, что в аббатстве находится хищник?

– Как смотрю? Мне на него плевать.

– Вот как? Но ведь он опасен, в том числе и для больных зверей…

Агнеция скрестила лапы на груди.

– Дай-ка скажу тебе кое-что, заяц из Саламандастрона. Мы видим хищника и думаем: «Ага! Убийца! Бандит! Пират!» А о том, что добрый зверь может быть убийцей, не думаем. Понимаешь?

– Хотите сказать, что знаете, кто убил аббата?

– Не-а, не знаю. Много кто мог это сделать. Старика вообще не любили, хотя он и добрый был. А может, потому и не любили. Да, думайте, что хотите, но Рэдволл не тот, что раньше. Одна семья, да-да, конечно…

– Аббата не любили из-за его симпатий к хищникам?

Белка дёрнула плечами и поднялась.

– И поэтому тоже. Ну, теперь-то вряд ли кто притащит в аббатство ласку, ха! Ладно, приятно с вами было поболтать, но мне надо проведать пациентов.

– Мэм, последний вопрос, прошу вас! У аббата были ключи от всех комнат?

Агнеция поморщилась.

– Хм… А мне-то откуда знать? Вроде были какие-то. Ладно-ладно, мне обход пора делать!

То, как держалась Агнеция, её словно нарочитая грубость оставили во мне весьма неприятное впечатление. И то, что впечатлительная Камилла недолюбливала её, показалось вполне объяснимым.

Когда мы уже выходили из лазарета, нас кто-то окликнул. Закрывавшая ближайшую палату штора была отдёрнута, и я увидел лежавшего на койке старого ежа.

– Эй, ты… Заяц… Ищешь, кто аббата порешил? А он в Большом зале висит…

– Извините, что?

– На гобелене висит, говорю! – сердито ответил ёж. – Думаешь, Мартин наш Воитель фокусы эти стал бы терпеть? Вот ещё, Клуни вас побери! Сошёл с гобелена, да и придушил старого дурака…

– Пойдём!

Я дёрнул Баскера за рукав. Как бы не относиться к странностям Фергуса, но подобные речи о покойном аббате представлялись мне омерзительными.

Агнеция тем временем ушла по проходу между палатами и пропала из виду.

– Вижу, – тихо заговорил Баскер, – врачевательница заботится о вас, обходит… Ночью, видать, тоже?

– Ну, в общем-то, да…

Ёж задумчиво почесал иголки на голове.

– Да, вечно бродит туда-сюда. Иной раз совсем поспать не даёт. Вчера вот громыхала умывальником своим или что там у неё…

И снова моё сердце тревожно забилось.

– О, вот и Момзель явился! Познакомьтесь, внучок мой! – вдруг с радостью воскликнул наш собеседник. – Проходи-проходи, не бойся!

В дверях лазарета стоял, прислонившись к косяку, совсем маленький ежонок. При словах деда он подался вперёд, однако тут из-за наших спин раздался сердитый голос Агнеции:

– Опять пришёл тут лазать? А ну иди отсюда! Лазарет – это вам не место для глупых игр!

Ежонок стремглав исчез за дверью. Его дед грустно вздохнул, а я подумал, что стремящийся попасть в лазарет диббун являл собой довольно необычное зрелище.

***

Уже под самую ночь мы навестили Берту. Как и подобало барсучихе, она занимала весьма просторную комнату. Когда мы вошли, Берта лежала в постели, бессильно вытянув лапы поверх одеяла. Рядом на столике располагался поднос с мятным чаем, а на стуле сидела выдра Верена.

– Дорогая Берта, мы бы хотели побеседовать с вами наедине, – в уже привычной мне осторожной манере произнёс Баскер.

Верена недовольно фыркнула.

– Друг мой, иди к себе, – ответила Берта. – Прошу тебя. Если будет нужда, я тебя окликну.

Медленно встав, Верена скользнула по нам подозрительным взглядом и вышла, но не в ту дверь, что вела в коридор, а ту, что находилась в боковой стене и вела, видимо, в её собственную комнату.

– Мэм, мы бы хотели услышать от вас рассказ о том, что происходило минувшей трагической ночью, во! Вы ведь старательно обходите аббатство, оберегая покой его жителей…

Большая полосатая голова кивнула.

– Да-да, обязательно. А уж теперь, когда в наших стенах… Словом, в середине ночи я обхожу аббатство, проверяя, закрыты ли двери и не таится ли кто во мраке! Так было и в этот раз. Спускаясь в Большой зал, я ещё с лестницы увидела аббата. Несчастный сидел как раз там, где мы нашли его утром… Согнулся над столом, как будто нарезал сыр. А завидя меня, помахал лапой. Ах, неужто я оказалась последней, видевшей его в живых? Да… Следом я двинулась обычным путём: прошла в погреб, проверила камеру, вернулась в зал. Аббата там уже не было, и лампадка погасла. Когда я вернулась сюда, то встретила Верену, она сказала, что некоторая нужда велит ей покинуть спальный корпус. Я отдала ей ключи и пошла в комнату. Вернулась Верена, когда я ещё не заснула. Это я точно помню. Неужели в это время аббат уже…

Берта испустила горестный вздох. Я понимал её: бесконечно тяжело было осознавать, что аббата убили совсем рядом с тобой, чуть ли не у тебя на глазах! Баскер некоторое время сидел молча, а его уши взволнованно подёргивались.

– Мэм, скажите, а какой дверью вы воспользовались, чтобы покинуть спальный корпус? Она была заперта, когда вы выходили? И заперли ли вы её за собой?

– Да, безусловно! – уверенно ответила барсучиха. – Я вышла через ближайшую к нам дверь, открыла её нашим ключом и тут же заперла. Ответственность и осторожность сейчас особо важны, мастер Баскер!

– Да-да, конечно. Именно поэтому меня и волнует вопрос о ключах аббата. Вам известно, где они могут находится?

Берта приподнялась.

– Увы, нет. Если бы их нашли, то немедленно должны были бы передать в распоряжение Совета, но этого не произошло!

Огонёк свечи колебался и бросал на стены странные тени, словно вторя шквальному вою в непроглядной мгле за окном. Я замер и ощутил, как пробежал по коже озноб и приподнялась шерсть. Шутка ли, где-то в аббатстве сидит убийца, способный теперь проникнуть в любую комнату! Но последующая речь старой Берты немного меня успокоила:

– Впрочем, у бедного Фергуса были не все ключи. Сколько помню, только от дверей спального корпуса, от главного входа, да ещё несколько. Но всё равно, прошу, закройте изнутри все двери, где только есть такая возможность!

– Скажите-ка, мэм… – всё с той же уже знакомой мне осторожностью заговорил Баскер. – Как же так вышло, что в аббатство впустили хищника?

Берта тяжело опустилась на подушку и горестно вздохнула.

– Тот, кто забывает уроки истории, мастер, получает свой собственный, причём очень, очень горький. Врождённое зло неисправимо, это мы узнали ещё во времена Сварта Шестикогтя. Если не понимаете, о чём я, спросите Хорхе. Он расскажет.

– Но ведь аббат как-то объяснял своё решение, во-во?

– В начале осени выдры проводят фестиваль на реке… В этот день на них и напала нечисть, много, много нечисти. А потом, на третью ночь, один паразит пришёл к воротам и умолял впустить его. Да, Фергус отправил его в ту камеру, где он и сейчас сидит. Якобы он пытался предотвратить это нападение. Наутро он произнёс нам целую речь о заветах Мартина, о Хвастопузе, Замарахе, Фермальде с Седоглупом…

– А раньше было что-то подобное?

Последовало молчание, прерываемое лишь угрюмым сопением барсучихи.

– Уже давно он распорядился давать еду паразитам. Мастер Баскер, понимаете ли вы, с какой болью я это говорю? Совет не пресёк этого вовремя, и теперь все мы пожинаем страшные плоды.

– Вы сами говорили, что камера ночью была на замке…

– А вы уверены, мастер, что замок может остановить нечисть? Только теперь я вспомнила о блуждающих огнях, что проникали в аббатство… Прошу, не мучьте меня этими расспросами! Только кровь убийцы смоет нашу вину. И вы знаете, о ком я говорю.

– Тем не менее, вы не позволили убить сразу того, о ком говорите, а настояли на расследовании…

Барсучиха с трудом приподнялась.

– Потому, мастер Баскер, что в стенах Рэдволла никто, ни одни зверь, даже нечисть, не может быть убит без всякого расследования! Про Клуни можете сейчас не вспоминать: война, как понимаете, являет собой исключение. Сейчас войны мы не ведём, и я не позволю устроить расправу даже над очевидным преступником.

«Если только не впаду в Кровавый Гнев», – мысленно добавил я. В нём Берта, конечно, не стала бы тратить время на всякие рассуждения. 

– И последний вопрос, мэм. Скажите, в аббатстве допускается курить папоротник?

Я невольно закатил глаза. Вот далось ведь Баскеру это зелье!

– Только с разрешения врача, – ответила Берта голосом столь же сухим и строгим, как и недавно Верена. – Мы собирались и вовсе запретить это, но, знаете, некоторые звери с далёких ферм жертвуют его и очень просят принять… Нет, рано или поздно этому должен быть положен конец! 

Покинув комнату Берты, мы молча шли по галерее. Справа от нас располагались двери в спальни и отдельные покои, слева, за окнами, виднелась глухая тьма Большого зала. Будучи диббуном, я до дрожи боялся зала ночью, когда стены, колонны и высокие своды исчезают в кромешной мгле. Если аббат любил сидеть там по ночам в одиночестве, то он был храбрым зверем.

Но храбрость его не спасла.

***

Казалось, целую вечность назад я, счастливый, встал со своей постели. И вот я снова сидел на ней в нашей с Баскером комнате, словно согнувшись под грузом этого ужасного дня.

– Ну, что же, не так уж мало мы узнали в первый день, – деловито произнёс Баскер, раскладывая на столе кипу моих не слишком аккуратных записей. – Итак, у нас есть четверо, помимо аббата, зверей, которые прошлой ночью были в Большом зале. Это зайчиха, белка, выдра и барсучиха. Однако белка говорит, что никуда не уходила из лазарета…

– Нам о ней известно со слов Клариссы, – вставил я. – Но, знаешь, что она могла в такой тьме разглядеть? А учитывая её к Агнеции отношение…

– Допустим. Но с кем-то аббат в тот момент находился, она ведь, во всяком случае, слышала разговор? К тому же, о белке говорят, что она бродит по ночам. Весьма вероятно, что она нам всё-таки солгала. Давай-ка построим хронологию. Свидетелем выхода аббата в зал стал Эдмунд, следом за тем вышла зайчиха. Между этими событиями прошло, как можно понять, совсем немного времени. Так, это мы ещё уточним. Но когда зайчиха спустилась, в зале сидело двое зверей! Значит, либо кто-то успел появиться за этот промежуток, либо, что вероятнее, он уже был там на момент появления аббата. Идём дальше. Камилла подождала, чтобы этот зверь ушёл, и отправилась в спальню диббунов. Это опять же подтверждает Эдмунд. Проходит ещё какое-то время, и появляется Берта. Она видит уже одного лишь аббата…

– Если это был аббат, а не кто-то ещё, – вставил я.

– Разумеется. Во всяком случае, он был один. И, когда Берта вернулась, его там уже не было. Наконец, Берта поднимается сюда, в спальный корпус, встречает Верену, отдаёт ей ключи. Та уходит и вскоре возвращается. Вот перед нами самый общий рассказ о событиях прошлой ночи. И теперь нас в первую очередь интересует вопрос: в какой момент произошло убийство?

Я задумался и старательно представил все изложенные Баскером события.

– По всему выходит, что либо после ухода Камиллы и до прихода Берты, либо после того, как ушла Берта…

– Или аббата убила Берта.

Эти слова заставили меня вздрогнуть.

– Нет, товарищ. Тогда бы она поскорее задавила ласку, а не поддерживала расследование.

– Верно мыслишь. Или всё же Камилла? – бесстрастно продолжал Баскер. – Но кого тогда видела Берта? Принять зайчиху за мышь, это, извини, даже в темноте странно. Да и можем ли мы быть уверены, что Агнеция, ну, или зверь, которого за неё приняла Камилла, действительно ушёл, а не затаился во мраке? Слишком мало знаний, слишком мало… 

– Позволь напомнить, что камера хищника оказалась открытой! – сердито добавил я. Весьма неприятным мне показалось то, что Баскер примерял маску убийцы к рэдволльцам, словно позабыв о сидящем в аббатстве паразите.

– Да-да, верно. Что касается хищника, то есть у меня кое-какие мысли, но я их пока придержу. Во всяком случае, дорогой Уолтер, у преступника должна быть не только возможность, но и мотив, во! Причина, по которой он идёт на злодеяние. Давай-ка поступим завтра так: я постараюсь узнать побольше деталей, а ты вместе с Хорхе отправишься в библиотеку и разведаешь, что в Рэдволле творилось в последние сезоны. Ну, должны же были остаться какие-то письма, записи… Сдаётся мне, Берта с Вереной что-то недоговаривают. Скажи, как у вас принято – последнее слово принадлежит аббату или Совету?

– Вот так вопрос… С разными зверями по-разному выходит. Говорят, когда у нас жила Красноглазая Крегга, то она всех держала в железных лапах. Фергус не такой, конечно, был. Странно, что Совет не заставил его прекратить общаться с хищниками.

Баскер помолчал и вдруг спросил:

– А как тебе Южноземье? Правда ли, что покойный Белкинг проводил некие смелые начинания?

Я вздохнул. Теперь, после события столь трагического, мне бы хотелось похоронить память о странностях Флорета, но привязанность к Баскеру успела пустить корни в моём сердце.

– Да, друг, смелые… Верь, не верь, но упомянутый тобой достопочтенный Боаз Белкинг дал во Флорете приют одному племени хищников, слабому и разбитому. Меня он клятвенно уверял, что… звери те с тех пор никому не причинили ровным счётом никакого зла.

Странно, но первым зверем в стенах Рэдволла, кому я это открыл, стал заяц из Саламандастрона. Но мог ли Баскер представить себе ту смесь ужаса и омерзения, что охватывала меня при виде ласки или горностая, нацепившего униформу Флорета и с довольным видом вышагивающего по дворцовым коридорам?

– Интересно… Очень интересно…

Баскер задумчиво постукивал пальцами по столу.

– Позволь-ка теперь тебя вызвать на откровенность, товарищ, – заговорил я. – А о чём ты собирался говорить с аббатом? Ну, если это, конечно, не особый секрет…

Баскер легко улыбнулся.

– Урбан Синеглазый интересовался отношением аббата Фергуса к хищному вопросу. Это всё, что покамест я могу сказать. Впрочем, дорогой Уолтер, ночь – время для сна, а не для бесед, во! Постараемся выспаться, а то впереди у нас, чую, ещё много работы. Буран сильный, и несколько дней у нас в запасе есть…

Прежде чем лечь, я с силой подёргал дверь нашей комнатушки. Задвижка держалась крепко. Призвав на помощь святых Мартина и Ниниана – никогда не доверял издевательской выдумке о нём! – я задул свечу и нырнул в постель. Шквальный ветер выл, словно рой вырвавшихся из Поместья Ой шершней, и окно слабо дребезжало под его напором. Уходил в прошлое самый, верно, страшный день в моей жизни. Рэдволл всегда был скалой, преграждающей путь злу, но теперь оно свило гнездо в самом сердце нашего аббатства. И, признаюсь, я надеялся не столько на то, что убийца будет изобличён, сколько на то, что им окажется именно ласка. Уж слишком невыносимой казалась мне та мысль о злодеянии, совершённом добрым зверем.

***

Утомлённый всеми событиями и поражённый неслыханным злодейством, я крепко спал без сновидений. Проснувшись, я увидел бледный, очень бледный утренний свет, а за окном всё так же неслись неутомимые волны снега.

– Буран продолжается, – произнёс, видно, давно поднявшийся с ложа Баскер. – Несколько дней у нас есть, но расслабляться не стоит.

Он аккуратно лил масло из пузырька в небольшую лампадку мутного стекла. Вчера этой вещицы я в комнатке не приметил.

– Удивлён? Это лампада аббата, она стояла у него на столе в ту ночь. При уборке я её быстренько умыкнул…

В ужасе глядел я на светильник, явившийся немым свидетелем убийства.

– Дорогой Уолтер, я, разумеется, не собираюсь с её помощью вызывать дух убиенного, во! Видишь ли, когда нет солнца и не бьют в колокола, очень трудно измерять время. А изнутри этого сосуда остались, пусть и едва видные, следы. Я пометил их углём. Верхний показывает, сколько масла в неё было налито сначала, а нижний – его количество, когда она погасла. Я зажгу её, оставлю здесь, и пусть горит до нижней метки. Понимаешь?

Я хмыкнул. Идея узнать, сколько времени просидел аббат ночью в зале, показалась мне весьма ловкой, но не слишком полезной.

Когда мы спустились в Большой Зал, рэдволльцы уже расселись за столами, однако то место, где принял смерть аббат, пустовало. На столе прямо напротив гобелена горела свечка. Знаменитое плетёное кресло, в котором издавна восседали аббаты, было закрыто широкой полосой чёрного бархата.

Завтрак прошёл в мрачном молчании. Даже диббуны, от которых скрыли трагедию, почуяли атмосферу и сидели тихо. Ласки всё так же не было, и его мерзкий запах успел выветриться.

– Итак, кто-то разговаривал с аббатом? Пожалуйста, припомни, какого зверя ты услышала, во?

– Я… Я не знаю! Правда, не знаю!

Мышка, которой вчера не повезло первой увидеть тело аббата, стояла, дрожа, перед Баскером.

– Там кто-то плакал… Я не хотела мешать…

– Эй, тебе что от неё надо?

Со стороны кухни решительно шагал брат Брутус, который был поваром ещё до моего отъезда. Крепкий и высокий, своими грубыми чертами он удивительно напоминал крысу. Пожалуй, кабы Витч вырос, то выглядел бы он в точности, как наш Брутус.

– Ты знаешь, что она пережила?

– Сэр, ваша дочь…

– Она моя сестра, болван ушастый!

– Ох, тысяча извинений!

Мышь испуганно прижалась к Брутусу, и он осторожно положил лапу ей на плечи.

– Сэр, ваша сестра стала свидетелем преступления…

– Так ты хочешь обвинить её в убийстве?!

– Брутус, немедленно прекрати мешать расследованию!

Подбежав к нам, выдра Верена решительно встала рядом с Баскером.

– И эта туда же!

Могучий повар злобно прищурился, став и вовсе неотличим от крысы-пирата.

– Она сказала всё, что могла! Ещё раз полезете к ней – и у нас на обед будет суп из кролика и выдры! Идём, Виолетта. Они не посмеют тебя тронуть!

Баскер сжал кулаки. Назвать зайца кроликом было оскорблением куда худшим, чем обещать сварить из него суп.

– Простите, пожалуйста…

Верена смущённо улыбнулась.

– Наш брат Брутус бывает несколько… хм… брутален. Если надо, мы устроим вам встречу с Виолеттой!

– Нет-нет, не стоит, спасибо. Девочка и вправду напугана, в таком состоянии она едва ли что расскажет.

Выдра недовольно хмыкнула.

– Ну, а как там продвигается расследование? Есть догадки, кто же убил аббата?

– Мэм, прошу, не торопите нас! – с улыбкой ответил Баскер. – Работы ещё много, а все догадки я предпочитаю держать при себе. Но, раз вы горите желанием помочь нам, скажите – в котором часу Берта вернулась с обхода, а вы пошли… вниз?

Трапеза закончилась, рэдволльцы почти все разошлись из-за столов. Одни поднимались к жилым комнатам, другие расселись у натопленного камина. Слышался тихий перезвон убираемой посуды.

– Не знаю. Колокол не звонит, ни солнца нет, ни луны. Обычно матушка Берта ходит в половину ночи, так и в тот раз, видно, было.

– Хорошо, а когда вы спустились, в зале было темно? Ни свечки, ни лампадки?

– Берта отдала мне фонарик, с которым сама ходит.

– Но я вижу тут неплохие светильники…

Баскер показал на столбики с лампами по две стороны от гобелена.

– Светильники? Ну, да. Не долбануться мордой об Мартина помогут, но не более. Хотя… Знаете, увидеть сидящего за столом зверя в их свете можно. Сдаётся мне, это убийце и помогло. Впрочем, – добавила Верена, помолчав, – они неяркие, особенно сейчас, когда мы экономим масло. Так что не очень-то с ними разглядишь, кто тут сидит.

Баскер задумчиво кивнул. Когда Верена, покачивая длинным хвостом, ушла, он наклонился ко мне и произнёс:

– Бери Хорхе и отправляйся с ним в библиотеку, но смотри, чтобы с вами никого не было. Я отвлеку Совет, чтобы они его не дёргали, а ты выуди из старика всё, что сможешь!

***

Увы, но Хорхе таки успели нагрузить какой-то работой и, приготовившись его ждать, я устроился в кресле недалеко от камина. Его жар уже начал навевать дрёму, как из-за спины у меня раздался тихий голос:

– Мастер Уолтер, вы позволите?

– О, да, конечно!

Широкое кресло вполне вмещало двоих, и Верена, расправив платье, уселась с другой его стороны.

– Мне кажется, в эти трагические дни мы особо нуждаемся в тепле друг друга… – произнесла выдра.

Я кивнул. Кроме нас, лишь пара старых мышей устроилась в другом кресле, но наших голосов они слышать не могли.

– Я должна извиниться за вчерашнее. Я вела себя так грубо… Понимаете, это ужасное убийство…

– Разумеется, мэм.

– А когда я увидела замок, валявшийся у двери камеры, у меня просто сердце в лапы ушло… Вот и наорала на Эдмунда.

– Странно, что он этого не заметил, – сказал я.

– Звери не любят туда подходить. Верно, ключарь быстро глянул в окошко, да и дал дёру.

Мы помолчали. Глядя на потрескивающий в камине огонь, я снова ощутил обиду на Баскера, который столь равнодушно отнёсся к такому важному обстоятельству.

– Знаете, Уолтер, – снова заговорила выдра, – больше всего меня мучает мысль, что только аббат мог открыть камеру.

– Но зачем он ночью полез её открывать?

– Может, хотел поговорить о чём-то с этим Грязноносом. Или угостить. А в итоге…

Вдруг во мне вспыхнула жуткая догадка.

– Погодите… Значит, у аббата был ключ от камеры? Но теперь тот, кто забрал его ключи, может снова её открыть!

Верена улыбнулась. Видно, мой возглас прозвучал весьма наивно.

– Совет распорядился выставить дежурных у камеры. Да я и сама постоянно туда бегаю. Не в этом дело. 

Её лапа осторожно коснулась моей.

– Позвольте объяснить, Уолтер. Я уже говорила, что не принадлежу к тем зверям, которые мечтают убить всех хищников. А Фергус так убеждал нас, произносил такие речи, вспоминал Хвастопуза, Седоглупа, что в какой-то момент я почти поверила в то, что хищники могут меняться. И вот… Всё убито и растоптано. Мы вляпались в ту же ошибку, что и во времена Мериам. И, как тогда, результат – смерть. Просто чувствую себя Бриони…

– Довольно необычно слышать такие речи от выдры, – ответил я. – То есть ваш народ всегда отличался жёсткостью по отношению к хищникам…

Верена грустно улыбнулась.

– Вспомните Тайру Живую Воду, мастер Баскер. Она ведь от милосердия пришла к жёсткости, не так ли? Однажды ты понимаешь, что с паразитами иначе нельзя.

В Южноземье я успел отвыкнуть от словца «паразит», и сейчас оно резануло мне ухо.

– Позвольте сказать, мэм, – осторожно ответил я, – что пока неизвестно, кто убийца.

Зелёные глаза Верены смотрели на меня, не отрываясь.

– Полагаете, добрый зверь мог бы решиться на преступление ради защиты древних порядков?

– Считаю, что подобные речи сейчас неуместны и небезопасны, – сухо произнёс я.

Может быть, в ту минуту я позволил себе излишнюю чёрствость. Но Баскер не собирался делиться мыслями по поводу убийства, и я решил взять с него пример. 

– Да. Наверное, вы правы.

Казалось, она вот-вот уйдёт, и я торопливо добавил:

– Погодите… Прошу, скажите, сочувствие аббата хищникам – когда оно появилось? Была ведь какая-то причина?

 Верена дёрнула плечами.

– Фергус всегда был книжным зверем. Звучит странно, ведь наши книги как раз утверждают, что паразиты – воплощённое зло. Но аббат любил размышлять над некоторыми… ну… необычными персонажами. Джиндживером, Хвастопузом, Ромской. Обычно считается, что они были редчайшими исключениями, из которых нельзя делать никаких выводов. Агнеция, например, как-то сказала, что Джиндживера кто-то просто выдумал и вставил в историю… Иначе почему Белла, говоря с Бриони о хищниках, даже не вспомнила об этом добром коте? Впрочем, я отвлекаюсь. Так вот, не помню, когда Фергус в первый раз отправился в лес и разговаривал там с хищниками. Со временем это стало происходить всё чаще. В конце минувшего лета Камилла при всех назвала его крысой в кресле аббата. Мы уже думали, Фергус успокоился, но потом он притащил сюда этого Грязноноса…

– Почему Совет не прекратил всё это?! – чуть не вскричал я.

– Потому что аббат дал нам надежду, понимаете? Надежду на то, что мир можно изменить, что борьба и ненависть, жертвами которых стало бесчисленное множество зверей, не вечны. Он говорил, что Хвастопуз – это не выдумка летописцев и не единичное исключение, что мы можем и должны находить таких зверей. И мы поверили… Я, во всяком случае. А теперь всё погибло. И поверить снова мы не сможем. Да и не надо. Пусть всё остаётся, как было. Хищник есть хищник, и скорее Саламандастрон станет песком, чем он изменится.

В словах моей собеседницы звучала искренняя горечь. Я вздохнул. Отчаянная надломленность Верены вызывала во мне сочувствие и раздражение одновременно. Увы, свои растоптанные надежды она решила доверить мне, зверю, думавшему, что по возвращении из Южноземья вопрос о мирных хищниках остался за хвостом!

– Мэм, я понимаю вас и соболезную вам, но давайте всё же не поддаваться чувствам, – как можно твёрже произнёс я. – Сейчас это может лишь навредить работе. Поверьте, мы делаем всё возможное для того, чтобы найти преступника!

– Сразу видно дипломата, – усмехнулась Верена. – Что же, желаю удачи, мастер Уолтер. Интересно будет посмотреть, как вы оправдаете Грязноноса.

***

Уже начали накрывать столы к обеду, когда Хорхе подошёл ко мне с двумя большими корзинами в лапах.

Рэдволльская корзинка для еды представляет собой настоящее плетёное чудо, в котором аккуратно и не мешая друг другу разместились хлеб, сыр, малиновое варенье, ореховое печенье, фруктовый салат, чайные чашки с заваркой и даже тарелки с кашей. Всё это мы с Хорхе, добравшись до библиотеки, торопливо выгружали на стол.

В устроенной на чердаке библиотеке было куда холоднее, чем в других помещениях аббатства, за исключением разве что погребов. Хорхе дал мне толстое одеяло, в которое я немедленно укутался, а сам поставил на стол хитроумную масляную горелку.

– О, родная библиотека! – с искренним чувством вздохнул он. – Как же я соскучился по твоим стенам и книгам!

Я вспомнил, как в свои далёкие уже диббунские сезоны сидел здесь со своим наставником, словно Матиас с Мафусаилом. Но сейчас я должен был подчинить свои чувства и желания цели раскрыть ужасное злодеяние.

– Хорхе, скажи, а той ночью, когда убили аббата, ты не замечал ничего… хм… необычного?

Вопрос получился корявым, наверняка Баскер справился бы лучше.

Хорхе подслеповато прищурился, наливая воду в котелок над горелкой, и тихо улыбнулся.

– Видишь ли, дружок, той ночью я спал. Просто спал, представляешь? Ничего не слышал и не видел.

Я растерянно кивнул. Кроме нас, в библиотеке никого не было, и Хорхе мог не таиться.

Если только не…

Но ведь не мог он незаметно выйти из спального корпуса!

– Уолтер, твой друг заяц устроил нам эту встречу не для того, чтобы я поведал тебе об убийстве, но чтобы рассказал о том, что было до него. И в этом отношении я могу оказать куда большую услугу. Позволь, начну издалека. Знаешь, иногда мне думается, что весь наш мир – это огромная библиотека, а звери – книги в ней. Есть книги добрые, есть – злые, а бывают отравленные… Слышал легенду о завещании Мартина Воителя? Якобы он перед смертью написал, чтобы мы хранили мир со всеми зверями и даже хищников учили добру. А Жермена пропитала ту бумагу ядом более страшным, чем у Габулова скорпиона, чтобы никто никогда не мог бы её прочесть и, поверив в добродетельных хищников, лишился бы понимания добра и зла…

– Проще сжечь было, – угрюмо буркнул я.

Я давно успел узнать страсть Хорхе к старым преданиям, но сейчас находил её весьма неуместной.

– Но, дружок, тогда не получилось бы красивой легенды!

Хорхе с улыбкой развёл лапами. Вскоре вода закипела, и её бульканье слилось с глухим воем ветра за окном.

– Да, покойный аббат Фергус был странным зверем, – вновь заговорил Хорхе, аккуратно разливая кипяток по чашкам. – Иногда я задумывался, уж не нашёл ли он вправду то завещание? Ты, Уолтер, конечно, знаешь все эти тезисы: «хороший хищник – мёртвый хищник», «врождённое зло неисправимо»… Так вот, Фергус был согласен с концепцией врождённого зла, однако неисправимым он его не считал. Более того, он полагал, что оно действует и в нас самих.

Я поднёс чашку к губам и с наслаждением вдохнул аромат лесных ягод. Однако сердце моё забилось отнюдь не от чудесного напитка.

– Я был доверенным зверем аббата, так что, надеюсь, слова мои имеют вес. Помню, часами мы сидели в этой самой библиотеке, споря о сказаниях. Особенно Фергуса интересовали истории Покрова Шестикогтя и Хвастопуза… Да, «парадокс Хвастопуза», так мы это называли. Он уверял меня, что Белла, Мариам и Бриони сами виноваты были в том, что в Покрове зло одержало победу…

– И поэтому аббат подкармливал хищников?

– Да. Хотя не знаю, что тут явилось причиной, а что последствием.

– Но как он с такими убеждениями стал аббатом? Почему Совет всё это терпел?

Я подавился, закашлялся и быстро поднял лапы.

– Не волнуйся так, Уолтер! Ещё одна мёртвая мышь аббатству точно не нужна! Прожуй всё как следует, да не торопись, как малый диббун, и тогда я покажу тебе нечто удивительное…

Пока я послушно доедал печенье, Хорхе встал и прошёлся вдоль полок с книгами и свитками.

– Загадочная верминофилия аббата давала о себе знать уже давно, однако расцвела прошлым летом, как раз когда ты, Уолтер, пребывал в Южноземье. И, да, твое изумление понятно: весьма странно, что вопрос о лишении его занимаемого места так и не был поставлен… Хотя многие этого втайне ожидали. Ответ приходится искать в покровительстве, которое аббат находил со стороны некоторых рэдволльцев. Вероятно, сейчас ты готов ткнуть пальцем в старого Хорхе. Уверяю, что я никогда не торопился поддерживать мечтания Фергуса, в отличие от повара Брутуса. Да-да, по неведомым мне причинам этот великомышь истово защищал идею о добрых хищниках. Но кто бы стал его слушать, тем паче, что, как поговаривают, один из его родителей был крысой? Но погоди!

Хорхе скрылся за стеллажами, и до меня доносился лишь звук передвигаемых книг. Вскоре библиотекарь вышел, бережно держа в лапах внушительных размеров фолиант. Нёс он его совершенно легко, словно пустую корзинку, хотя весить это сокровище должно было немало.

– Теперь Берта с Вереной делают вид, будто один лишь аббат развлекался собственными чудачествами. Но вот тебе следы того, что раньше эта парочка мыслила иначе. Чьи-то лапки поспешили их вычистить, однако до тайничка старого Хорхе они дотянуться не смогли!

Он расстегнул застёжки, разогнул том, и он оказался вовсе не книгой, а искусно сделанной шкатулкой, внутри которой лежали какие-то бумаги. Хорхе протянул мне лист.

– Прошу, Уолтер, ознакомься с памятником рэдволльской письменности!

Двадцать первый день Лета Алых Зорь. Сегодня Совет Рэдволла и Аббат обсуждают возможность постройки аббатств-убежищ для хищников. Сама идея уже не представляется неисполнимой, но предстоит решить ряд вопросов.

Где именно предстоит построить первое убежище? Очевидно, не у реки, чтобы не вызвать недовольства выдр и землероек.

Кто будет допущен в убежище? В первую очередь, самки с детёнышами. Они с меньшей вероятностью смогут злоупотребить доверием, а выросшие в мире детёныши не поддадутся врождённому злу.

Возражение: Цармина, Курда, Вилайя.

Ответ: у них не было детёнышей.

Возражение: семейство Белолисов.

Ответ: пропитаны духом зла.

Возражение: Покров Шестикогть.

Ответ: роковые ошибки при воспитании.

Кто будет охранять убежище? Боаз Белкинг обещает прислать своих.

Подписи:

Аббат Фергус…

Барсучиха Берта…

Выдра Верена…

Мышь Хорхе…

Печать аббатства Рэдволл прилагается.

Как бы я смотрел на документ, если бы не только что состоявшийся разговор с Вереной? Испытал бы ужас или просто не поверил? Не знаю. Выдра словно подготовила меня к тому, что я сейчас увидел, хоть и ни словом не обмолвилась об «убежищах». Снова и снова вглядывался я в хорошо знакомый мне аккуратный почерк, без всякого сомнения, принадлежавший аббату. Знал я и подпись Хорхе, а огромные буквы, которыми подписалась Берта, конечно, вышли из-под барсучьей лапы. Я поднял взгляд.

– Ты…

– Хочешь знать, как создавался сей документ? Увы, Уолт, мне это неведомо. Аббат велел мне его подписать спустя лишь несколько дней. Никакие расспросы так и не заставили его рассказать, как родилась идея убежищ. Подозреваю, однако, что лапу к этому приложил Боаз. Они вели переписку, но, знаешь, там всё так темно и запутано… Тут лежит несколько писем. Большинство-то Фергус сжигал, едва прочитав.

Достопочтенный аббат! О хвастуне снова признаю твою правоту. Но вспомни сына знахарки – вырос бы в шута? Подумай, вопрос серьёзен. Вереску доверяю – помог родиться белке. Великий Страж клонится на нашу сторону. Пришлёт солдата (наверное). Зверь двойной с головой невиданной доверье обманул, следи, чтоб с сезонов малых познали мир. И пусть в вуали букв никто не переставит!

Его Королевское Величество, владыка Южноземья

Боаз Белкинг

Внизу красовалась пурпурная печать Флорета. Я вспомнил крепко запечатанные конверты, на которых я ставил свою подпись и сразу отдавал почтовым воробьям. Верно, таким путём в Рэдволл пришла и эта загадочная записка.

– Аббат велел мне сохранить это и ещё несколько писем…

– Их надо отдать Баскеру, – судорожно сглотнув, произнёс я.

– Нет! Они не выйдут за порог. Представь, если выдра с барсучихой увидят это? Да это как черепаху показать варвару Гуло!

– Но…

Я не успел договорить, как дверь в библиотеку со скрипом приоткрылась.

– Извините, пожалуйста, мне велели…

Хорхе молниеносно захлопнул шкатулку.

– А постучать нельзя? Чему учат эту молодёжь!

Я обернулся. Из-за двери торчала растерянная и напуганная мордочка Виолетты, сестры Брутуса.

– Простите, пожалуйста… Мне надо кое-что сказать мастеру Уолтеру.

– Иди, друг, иди, – мягко произнёс Хорхе. – Кстати, одна маленькая просьба… Конечно, в сравнении с происшедшим это не очень-то важно, но если вдруг найдёшь где-то рукопись «Талисмана», отнеси сюда, хорошо? Кто-то взял её в библиотеке и до сих пор не вернул, просто стыд!

– Понимаете, мастер Уолтер, – затараторила мышка, едва мы вышли на лестницу. – Я не знаю, конечно, но всё-таки ночью там, с аббатом, скорее всего была Агнеция. Ну, я не присматривалась, конечно, но услышала её голос. Просто Камилле надо было дать бутылку морса, вот я и вынесла, потом помогла дойти до лестницы… Когда возвращалась, уже тихо было…

– Погоди. Стало быть, ты не в спальном корпусе ночуешь?

– Ну, обычно с диббунами в общей спальне, – смущённо ответила Виолетта. – Но если с утра работа, то можно на ночь на кухне остаться, там каморка есть.

На миг во мне всколыхнулась надежда, что Виолетта ещё что-то могла услышать ночью. Она, однако, заверяла, что крепко спала и до, и после того, как дала Камилле бутылку морса.

– Я ей сказала ещё, может, пойдёшь обратно через новый проход, а она говорит, мол, боюсь, тесно там… Ой, простите меня, мастер, бежать надо!

И Виолетта торопливо затопала вниз по лестнице.

***

Слушая мой сбивчивый рассказ, Баскер задумчиво кивал.

– Интересно, мой друг, всё это невероятно интересно! Так может, Совет был не против и вашего хищного гостя?

Я хлопнул себя по лбу.

– Ох, прости! Я совсем забыл расспросить Хорхе об этом! Он как показал мне тот документ, у меня прямо голову снесло…

– Э, приятель, не вини себя, во-во!

Баскер дружелюбно похлопал меня по плечу.

– Такое бывает, встретишь что-то и уже не можешь думать ни о чём другом. И я сейчас вовсе не о хорошеньких зайчихах, во!

Он улыбнулся так же мило и открыто, как два дня назад, когда мы только устроились в нашей комнатушке.

– Итак, моя попытка с лампадой показала, что аббат сидел в Зале при ней примерно столько же, сколько длился сегодняшний завтрак, ну, и ещё немного. Времени довольно, чтобы встретиться с кем-нибудь и поговорить. Ладно, не так уж это и важно. Видишь ли, друг, мы прыгаем кругом этого вашего Грязноноса, что юный Таммо в своей Кочке, а дело-то, может, и вовсе не в этой ласке. Помнишь, я говорил о мотивах? Сегодня мне удалось кое-что выяснить. Прошлым летом отец Агнеции погиб на работах в лесу: дерево сломало ему спину. А работы те организовал аббат…

Я вздрогнул, но Баскер продолжил, при этом погрозив мне пальцем:

– Не торопись с выводами, Уолтер! Горе постигло и Камиллу. Её отец и брат вместе служили в Дозорном отряде и погибли в одном сражении, после чего она и пришла в Рэдволл. С собой она принесла нож брата, а теперь уверяет, что его недавно украли. 

При этих его словах мне явственно вспомнились раны на груди мёртвого аббата.

– Что же до Верены, то она, представь себе, приходится родственницей нынешнему Командору. Помнишь, Берта говорила, что осенью на выдр напали хищники? Командор тогда был ранен. Полагаю, выдры давно прослышали о, хм, странностях покойного, вот и держатся теперь от Рэдволла подальше. Все, кроме Верены…

– Да, мотивов что-то немало… – грустно произнёс я.

Тяжело было осознавать, что добрый аббат успел нажить себе столько врагов.

Баскер задумчиво кивнул, и я продолжил:

– Мы могли подумать, что аббата убил кто-то из членов Совета, чтобы остановить его, как сказал Хорхе, верминофилию. Это очень тяжело говорить, но такая мысль была. Но теперь-то мы знаем, что Совет поддержал аббата!

– А теперь пытается это скрыть, – заметил Баскер. – Но вот вопрос: Верена, Берта и Хорхе испугались последствий тогда, когда погиб аббат, или же до этого? А ведь в таком случае его смерть играет им на лапу, показывая…

Я громко выдохнул и откинулся к стене. Каждая попытка заподозрить Совет обжигала моё сердце болью. 

– Так, спокойно! Я всего лишь пытаюсь рассмотреть все версии. Но нам пока явно не хватает стёклышек, чтобы собрать витраж, во. Однако дай-ка тебя обрадовать, дружище: как раз сейчас мы навестим нашего главного подозреваемого, во!

Отсветы факела, который держала Верена, прыгали по заиндевелым камням погреба. Братья Джерри и Дейл тихо шагали рядом, сжимая дубины. Казалось, мы спускались не в одно из помещений аббатства, а в мрачную бездну Малькарисса.

– Говорят, в этой самой камере когда-то сидел Покров Шестикогть, – прошептала Верена. – Значит, так, не давайте ему понять, что знаете об убийстве, да и вообще что-то знаете. Всё это он использует, чтобы выкрутиться. Только вопросы, понятно?

Мы стояли у большой железной двери с висячим замком. Из крошечного зарешеченного окошка тянуло запахом нечисти. Холод и мрак… Наверное, дверь в Тёмный лес должна была бы выглядеть именно так.

Ключ со скрежетом повернулся. Верена сняла замок, открыла дверь, и волна жуткой вони заставила меня отшатнуться. Выдра решительно вошла в камеру, и тут на полу что-то звякнуло.

– Так, это что тут такое? Ага, да вы только посмотрите! Ключи аббата! Эй, а вот и нож!

Дейл перехватил факел, и Верена подняла с каменных плит связку ключей вместе с блеснувшим клинком. Тем временем груда валявшихся у стены тряпок зашевелилась, и из-под неё высунулась острая морда хищника.

– Грязнонос! – командирским голосом произнесла Верена. – Мы пришли, чтобы задать тебе несколько вопросов. Твоя жизнь зависит от того, насколько честно ты на них ответишь. Итак, говори: где ты был и что делал последние три дня?

– Я… Я тут сидел! Только покушать выходил, мне сказали, что можно…

– Когда ты выходил?

– Ну… Когда ужин был, все в зале сидели… И аббат… А после я только тут сидел. Слушайте, я жрать хочу, не могу уже!

– Сначала ответишь, потом получишь, – сухо произнесла Верена. – Когда мы вошли, здесь лежало это. Откуда эти вещи тут взялись?

– Я проснулся от звона. Что-то бросили из-за двери, а потом ещё раз…

Глаза ласки влажно поблёскивали в свете факела. Вскоре по прибытии во Флорет я немного попривык к живущим при тамошнем дворе хищникам, но этот вызывал во мне куда большее омерзение. Были ли тому виной мрачная камера, грязь, спёртый смрадный воздух, злобная мордочка с маленькими острыми зубами? Такой как хватит челюстями, и ходи потом без лапы, что Рага Бол. Словом, сейчас я остро ощутил желание бежать без оглядки, как когда-то давно, когда нашёл в библиотеке старый рисунок с изображением чудовищного Раззида Веарата.

– Я не трогал это, клянусь вам! Клянусь!

– Мэм, прошу вас…

Баскер резко отодвинул выдру.

– Послушайте, уважаемый Грязнонос! Аббат просит, чтобы ты рассказал всё, что с тобой было в последние дни. Это важно, слышишь?

– Ах, аббат просит? Так передай ему, ушастый, что я не этот… двойной… Волколис, Лисоволк, и Флорета захватывать не собираюсь! Флорет, знаешь такой? Или не слышал?

– Ну всё, хватит!

Верена пнула ласку, и тот повалился обратно на грязную кучу.

– Несчастный спятил. Идёмте отсюда! Всё равно ничего толкового мы от него не услышим. Жратвы только ему принесите, а то околеет ведь.

Едва освещённый зал, своды которого терялись во мраке, после погреба казался нам залитым светом. Верена положила на стол связку ключей и длинный нож с крепкой деревянной рукоятью. На лезвии явственно виделись бурые пятна.

– Это ключи аббата, точно вам говорю, связка чуть поменьше нашей, – произнесла выдра. – А это, я понимаю, тот самый нож, который кто-то стащил у Камиллы.

– Эти вещи лежали у самой двери, – сказал Баскер. – Очевидно, их туда подбросили через окошко. Думаю, сейчас он сказал нам чистую правду. Нож, конечно, из Дозорного отряда, я такие помню.

– Он вымазан кровью. Кстати, никто не заметил? На двери там тоже кровь была.

– Кровь, как понимаете, может принадлежать любому зверю, кому именно – уже не узнать, – ответил Баскер. – Царапнул себя по лапе – вот тебе и кровь…

Аббата били ножом в грудь, когда он уже был мёртв, вспомнил я. Поэтому крови было немного.

– Про Камиллу всякое говорят, мастер Баскер, – произнесла Верена, не обратив внимания на слова зайца. – Не удивлюсь, если это она подбросила нож.

– И выдала себя с ушами?

Верена хмыкнула.

– Ну, или его подкинул тот, кто хотел, чтобы мы так подумали. Ключи я забираю, они должны оставаться у Совета.

Поднимаясь вместе с Баскером к себе, я думал о существе, запертом в беспроглядной ледяной тьме погреба; существе, окружённом всеобщей ненавистью и едва ли смевшем надеяться на добро со стороны мирных зверей. Мне вспомнилось, как Грязнонос обречённо топал по залу к своему убежищу… Да полноте, доброе ли дело сотворил аббат, впустив в Рэдволл эту несчастную жалкую тварь?

Погружённый в свои мысли, я открыл дверь комнаты и рассеянно заметил, что на столе почему-то горела свечка. Неужто мы забыли её загасить?

И лишь затем я скосил взгляд…

На моей кровати сидел и в упор глядел на меня призрак аббата.

***

Весьма вероятно, что мои вопли перебудили бы всё аббатство, но заячья лапа в один миг зажала мне рот.

– Хорхе, ты зачем это пробрался в нашу комнату, а? – раздался у меня из-за спины спокойный голос Баскера.

– Видите ли, я хотел продолжить наш с Уолтом разговор, но не хотел попасться на глаза членам Совета, вот и решил подождать вас тут…

Я присел на кровать. Сердце гулко колотилось.

– Хорхе! Я, что, по-твоему, Железноклюв или мамаша Сильф, чтобы призраками меня пугать?

– Э… Призраками? Дорогой, я, если что, гобелен не грыз…

– Что? Я сейчас увидел призрак Фергуса и едва лапы не отбросил!

Хорхе захихикал, но Баскер с силой ударил лапой по столу.

– А ну прекратить, во! Хорхе, я очень рад вашим с Уолтером историческими познаниям, но ты, кажется, собирался рассказать нам что-то ещё?

– Да, да… Конечно… Я понимаю, Уолт передал тебе содержание нашего разговора в библиотеке, однако нас отвлекли, и я не успел сказать ещё кое-что. Этот несчастный хищник, запертый в погребе, появился у нас весьма странным образом. Понимаете, аббат как будто ждал его прихода. В начале осени он стал ночевать в сторожке и, когда Грязнонос постучался, тут же его втащил. А до этого он никогда не впускал хищников в аббатство…

– Как интересно… – пробормотал Баскер. – А скажи-ка, Хорхе, как ты сам смотрел на увлечения аббата? Всё-таки ты член Совета, должно у тебя быть своё мнение?

– Мнение? А много ли стоит голос, которого никто не слышит? Впрочем, мы с Фергусом часто спорили о старых историях, он вечно возвращался к рассказам о Покрове Шестикогте и Хвастопузе. Считал, что у нас есть шанс сделать хищников… Другими. Чтобы они, оставаясь хищниками, не были нечистью.

– И что же ты? – нетерпеливо спросил Баскер.

– Я? Я говорил ему, что это дело небыстрое. Сотни сезонов пройдут, наши кости истлеют в земле, прежде чем что-то поменяется. А Хвастопуз? Да кто его знает, может, и не было никакого Хвастопуза. Это притча была, понимаете, рассказанная слепым Симеоном-целителем, или, быть может…

Баскер сердито фыркнул. Странная манера моего друга течь, словно река, по историям, притчам и символам вместо чётких ответов явно раздражала этого зайца с его строгой логичностью.

– Что ты делал в ту ночь, когда произошло убийство, Хорхе?

– Что делал? Спал! Просто, представь себе, спал. Такое тоже бывает, веришь?

– Как я успел узнать, членам Совета положены отдельные комнаты. Однако комната рядом с теми, что занимают Берта и Верена, пустует. Так где ты спал, Хорхе?

– Ты наблюдателен, Баскер. А если бы поинтересовался ещё немножко, то узнал бы, что я предпочитаю ночевать в общей спальне.

Баскер, не мигая, исподлобья уставился на собеседника.

– В ту ночь тебя не было в общей спальне, Хорхе. Несколько братьев подтвердили это.

В смятении я повернулся к наставнику. Он сидел прямо, ни единым движением не выказывая волнения.

– Для сыщика ты недостаточно внимателен к словам. Я не сказал, что был в общей спальне в ту ночь. Я сказал, что вообще предпочитаю ночевать там. Но тогда я был в другом месте. В библиотеке.

Хорхе и Барскер одновременно поднялись и теперь стояли друг напротив друга, словно Бадранг и Трамун Клогг.

– Ночь – это то столь редкое время, когда я могу побыть наедине со своими бумажными друзьями. Они, увы, лишены дара речи и не способны подтвердить моих слов, так что могу лишь просить принять их на веру. Напомню, впрочем, что у меня нет ключей, и я не мог незаметно покинуть спальный корпус. Но поскольку ты, дорогой Баскер, уже смотришь на меня, как Ублаз на жемчужины, то сразу скажу правду: ещё одна связка ключей в аббатстве есть. Но лежит она в сторожке, и полагаю, ты не будешь спорить с тем, что сейчас туда не попасть. А теперь позволь откланяться.

После того, как Хорхе осторожно и тихо прикрыл дверь, мы ещё какое-то время сидели в тишине. То глубокое и искреннее достоинство, с которым держался подслеповатый библиотекарь, его бесстрашие перед подозрением в убийстве произвели, казалось, большое впечатление на Баскера.

– Не нравится мне, что эти бумаги, которые он тебе показал, весьма вовремя всплыли, – наконец произнёс Баскер. – Прямо как раз, чтобы бросить тень на остальных членов Совета. Глядите, мол, как теперь они выкручиваются…

– Я разбираюсь в почерках и уверен, что Хорхе не мог бы так хорошо их подделать, – с укором ответил я. – С его глазами тем паче. К этому делу хотя бы аббат должен был лапу приложить. А это уже больно сложная теория, нет?

Баскер кивнул.

– Хорошо. Давай пока считать, что бумаги подлинные.

Он взял лежавший на столе лист, на котором я по памяти написал прочитанное в библиотеке.

– Если так, то из-за спины вашего хищнолюбивого аббата явно торчит длинный пушистый хвост Его Величества Боаза. Хм…  

 Достопочтенный аббат! О хвастуне снова ты прав. Но вспомни сына знахарки – вырос бы шутом? Подумай! Вереск помог родиться белке. Великий Страж клонится на нашу сторону. Пришлёт солдата, наверное. Зверь двойной с двумя головами доверье обманул, следи, чтоб с сезонов малых познали мир. И пусть в вуали никто буквы не переставит!

– Не уверен, правда, что точно всё запомнил… – смущённо произнёс я.

– Одну фразу я, во всяком случае, понял, – бодро отозвался Баскер. – Кто такой Великий Страж, как не Лорд Саламандастрона? Ну а солдат, которого он должен был прислать, сидит перед тобой, во!

Баскер элегантно качнул ушами.

– И мне сдаётся, ты, рэдволлец, должен был бы легко понять остальное!

– Да уж, мы с диббунства любим загадки… Сын знахарки, ставший шутом… – перечитал я. – Погоди-ка… Да это же Куроед, превратившийся в Слэгара! А вот что за двойной зверь, который обманул доверие… Что-то таких злодеев я не припомню!

– Зато Боаз очень даже помнил. Флорет, Уолтер! Что там было во Флорете?

– Лисоволк! – спустя миг догадался я. – Двойной зверь с двумя головами, предавший доверие! Ну и последнее… Дай-ка, дай-ка подумать… Вуаль, буквы… Переставить буквы… Вуаль, veil…

Я перешёл к старинному языку, на котором было написано сказание об изгнаннике, и вдруг чуть не вскрикнул от озарения.

– Veil – Evil! Покров! Покров Шестикогть! Ну конечно же! «Букв не переставит» – пусть зверь не станет злым! Ну и первое совсем просто. Хвастун – это не кто иной, как Хвастопуз, которого мы не раз вспоминали!

– А теперь давай подумаем, какой в целом смысл письма? – спросил Баскер голосом учителя, терпеливо занимающегося с диббунами.

– Ага, теперь-то всё понятно. Боаз согласился с рассуждениями Фергуса о Хвастопузе, но просил проявить осторожность, вспомнить о Куроеде, с детства избравшим зло, о том, чем обернулось гостеприимство Белкингов в отношении Лисоволка. «С сезонов малых познают мир» – то есть пусть детёныши хищников растут среди добра и мира, чтобы им не стать злыми, как Куроед. Взгляни, это прекрасно сходится с тем летним заседанием Совета, где было решено заселить в убежище самок с детёнышами! Вот только понять не могу, при чём здесь вереск. Разве это средство для помощи роженицам?

Морда Баскера приняла уже знакомое мне отвлечённо-задумчивое выражение.

– Знаешь, что, Уолтер? Есть одна важная вещь, которую мы упустили из виду. Помнишь, что аббат сказал на том ужине, который стал для него последним?

Я покачал головой. Страшные и тяжёлые события последних двух дней вытеснили из моего сознания многое из того, что происходило до них.

– Камилла тогда сказала, что книги помнят всё, и он ответил: «да, действительно, они помнят», – произнёс Баскер. – А не было ли это угрозой? Что, если Фергус имел ввиду как раз то, что тебе показал Хорхе, и собирался предъявить эти документы всем рэдволльцам? Кто-то испугался и ночью заставил аббата замолчать навсегда…

Мне вспомнились слова Хорхе о том, что кто-то копался в библиотеке, но не смог отыскать его тайник. Неужели Верена с Бертой хотели, чтобы никто не узнал об их подписях?

– Хотя, знаешь, что-то не сходится, во.

Баскер нахмурился.

– Допустим, мы Совет Рэдволла. Мы когда-то согласились со странными идеями аббата, но теперь поняли, что всё зашло слишком далеко. Мы знаем, что где-то хранится опасная для нас бумага с нашими подписями. Станем ли мы убивать аббата? Не логичнее ли просто заставить его отдать бумагу? Скрутить его, запереть в спальне, объявить внезапно помешавшимся, в конце концов. Да у вас в Совете барсучиха, которая могла бы его одной лапой оттащить в библиотеку, во-во! А Хорхе? Он ведь тоже в Совете, разве нельзя надавить на него?

– Хищник должен казаться виновным, – с обречённым вздохом прошептал я.

– Хорошо, но идти ради этого на убийство аббата?

Я понимал всю трудность положения, в которое ставила нас версия о засевших в Совете убийцах. Совету сейчас принадлежала вся власть в аббатстве, и, чтобы обвинить его членов в преступлении, нам нужна была абсолютная поддержка рэдволльцев. Но как мы могли её добиться?

– Помнишь, я сказал, что, распутывая это дело, мы как будто собираем витраж? Так вот, нам не хватает двух самых важных стёкол: ключей аббата и запертого хищника.

– Мы у него были ведь уже, – хмыкнул я.

– Были. С Вереной, – со значением произнёс Баскер. – Я уверен, что Грязнонос только прикидывается дурачком. Помнишь, он заговорил про Флорет? Это был намёк, Уолтер, явный намёк. Но раскроется он тогда лишь, когда мы придём к нему в камеру без выдры, во!

Необходимость вновь спускаться в мрачное ледяное узилище отнюдь меня не прельщала, но никаких сил спорить с зайцем у меня уже не было, да и наступившая ночь без всякого стеснения сыпала песок в наши глаза. Пожелав дотошному товарищу спокойной ночи, я задул свечу и завернулся в одеяло. Засыпая, я подумал, что буран воет уже не с той яростной силой, что звучала последние дни. Стало быть, времени у нас оставалось немного.

***

Свежие сосновые брёвна, из которых были сооружены высокая ограда и внутренние здания, вспыхивали, словно брошенные в камин сухие поленья. Жадные языки пламени, извиваясь, неслись по стенам и крышам, а клубящийся чёрный дым зловещими пятнами полз по ясному летнему небу. Лисы, хорьки, горностаи, крысы метались в страшной ловушке, самки прижимали к себе визжащих детёнышей. Все они отчаянно пытались вырваться, но ворота кто-то крепко запер снаружи. Хищники карабкались друг на друга, перелезали через забор, но те, кто умудрялся вырваться, тут же падали, пронзённые стрелами. Страшный запах горелой шерсти и мяса висел в воздухе, а рёв труб и грохот барабанов возвещали о долгожданной победе добра над злом…

Вряд ли даже в самые ранние диббунские сезоны меня посещали столь яркие и ужасающие сны. Уже пробудившись, я всё ещё чувствовал вонь сгорающей плоти, а в ушах моих стояли вопли погибающих зверей.

И тут я понял всё.

Баскер ещё потягивался, пробуждаясь, а я уже подскочил к его постели.

– Слушай сюда, ушастый! Убийца – Грязнонос! Но это не безумие, а самопожертвование! Ну, что-то вроде того, когда этот, как его, Люк направил корабль на скалы и потопил Вилу Даскара вместе с собой…

Сбиваясь от волнения, я пересказал Баскеру своё ужасное сновидение.

– Понимаешь, да? Хищник убивает аббата! Его самого казнят, естественно, но после этого никакие убежища, если их вообще можно так называть, станут просто невозможны! Уже никогда!

– Э, товарищ, остынь, во-во! Дай-ка мне хоть подняться! Это, конечно, очень красиво и интересно, однако нож Камиллы кто туда бросил? Тоже Грязнонос?

Сдаваться я отнюдь не собирался.

– А нож этот, товарищ, туда уже потом кинул кто-то, кому зайчиха насолила! Грязнонос притащил ключи, а после…

– Нет, товарищ. Нет и снова нет. Я намеренно вчера сказал Грязноносу про аббата. Он не смутился ни на миг, ни на полмига. Да если ты разделишь мгновение на бесконечное количество бесконечно малых кусочков, и на один из них он не смутился! Не знает он, что аббат мёртв, не знает, во-во!

– Между прочим, хищники совсем не лишены актёрского дара, – буркнул я.

– Такого, чтобы со спокойствием Руссано Мудрого услышать весть от того, кого убил собственными лапами?

Неторопливо хлебая наваристый овощной суп, я продолжал обдумывать своё открытие. Естественно, Грязнонос обвёл Баскера кругом лапы, заставив поверить в разыгранную искренность. Какой ловкости, какой выдержки нельзя ждать от зверя, идущего на страшную смерть от лап разъярённых рэдволльцев ради того, чтобы спасти сородичей? Мне вспомнилась вдруг несчастная Пинким, и я понял, что Грязнонос, как ни ужасно это было признавать, оказался выше неё. Она вбежала в старую церковь, не представляя себе опасности, а он уже двое суток хладнокровно ждал казни в своём холодном каменном мешке, где дня не отличишь от ночи. Да, разве что героическую кончину Люка можно было сравнить с тем, что на наших глазах совершал зверь по имени Грязнонос.

Мелькнуло между столами фиолетовое платьице Виолетты, и я вспомнил вчерашний с ней разговор.

– Эй, товарищ! – еле слышно прошептал я, наклонившись к Баскеру. – Вчера вон та мышь мне сказала, что ночью с аббатом была вроде бы белка…

– Так это ты его стащил! Ах ты гадкий колючий воришка!

Пронзительный возмущённый крик прервал меня.

– Не стащил! Взял на-на-на время в тай-тайник Диббунов против сна!

Что-то происходило за столом диббунов. Ежонок Момзель, которого мы с Баскером видели рядом с лазаретом, всхлипывал и тёр глаза. Сидевшая рядом белочка с силой пихнула его и тут же завизжала, уколовшись об иглы.

– Трисси! Как ты себя ведёшь!

– Матушка Камилла, это он украл ваш нож и спрятал его в лазарете! – воскликнула Трисси, указывая на Момзеля.

По залу пробежал возмущённый шёпот, а я замер и покосился туда, где сидела Агнеция. Стало быть, перед тем, как оказаться в погребе, нож был спрятан в лазарете, и белка запросто могла его обнаружить.

– Эй, могла бы получше своих щенков воспитывать, ушастая! – бросила Агнеция, прожёвывая кусок.

Камилла встала. Уши её торчали вертикально.

– Ты… ты… Да как ты смеешь! Гадкая, гадкая! Хуже любой нечисти!

– Рот свой закрой, ушастая! Вечно твои щенки лезут, куда не следует!

– Нечисть! Метлохвостая нечисть!

– Заткнитесь обе! – закричала, вскочив, Верена.

Ропот кругом перешёл в общий гул. Не знаю, чем бы всё это обернулось, но тут сверху, с галереи, раздался крик брата Эдмунда:

– Верена, Агнеция! К Берте, срочно!

Баскер тронул меня за рукав.

– Идём за ними!

Когда мы вошли в комнату Берты, Агнеция, Верена и Эдмунд стояли у огромной кровати барсучихи. Голова Берты покоилась на подушке, рот приоткрылся.

– Она мертва, – произнесла Агнеция.

Слова эти прозвучали, словно удар колокола для Габула.

– Судя по всему, сердце не выдержало, – продолжила белка, наклонившись над несчастной Бертой.

– Но как…

Лапы Верены дрожали. Никогда ещё ни на чьей морде не видел я такого ужаса, как сейчас у этой выдры.

– Ты… Ты поила её мятным чаем!

– Что ты несёшь? Я же говорю, от сердца померла!

– От сердца? Что ты ей наливала, ты?!

Верена рванулась и схватила Агнецию за лапу. Белка вскрикнула, и я увидел кровь у неё на морде.

– Мэм, успокойтесь! Сколько яда, по-вашему, нужно, чтобы убить барсука? Великое юго-восточное озеро? Да с такой задачкой и Фарран-отравитель бы не справился!

Баскер рывком ухватил лапу Верены. Хват его был крепким, истинно-заячим, и выдре осталось лишь стоять, тяжело дыша.

Агнеция прислонилась к стене. Струйки крови бежали у неё из носа.

– Я всё расскажу! Всё… Только дайте добраться до лазарета!

Баскер бросил Агнеции откуда-то взятую салфетку, и та торопливо прижала её к морде. Вместе с зайцем мы подхватили Агнецию под лапы и осторожно повели к выходу.

– Верена, дорогая, – произнёс Баскер, – я беспокоюсь за Камиллу! Пожалуйста, сбегайте в зал, посмотрите, что с ней?

На миг мне показалось, что Баскер подаёт какой-то знак Эдмунду. Впрочем, скоро мы уже шли по коридору. Из зала раздавался бессвязный визг, так что беспокойство товарища по поводу зайчихи было мне вполне понятно.

***

Оказавшись в лазарете, Агнеция умылась, тщательно перевязала себе морду плотным бинтом и принялась заваривать травяной настой. Мы с Баскером встали у прохода в её закуток, чтобы белка не могла внезапно убежать. Вскоре повеяло травяным запахом, таким же, как в первый день после убийства, когда мы расспрашивали Агнецию.

– Да, я вам соврала.

Голос Агнеции звучал глухо из-под потемневшей от крови повязки. Белка замерла на кушетке, приподняв голову, и осторожно пригубила напиток.

– В ту ночь я виделась с аббатом и разговаривала с ним в Большом зале. Причину встречи вы сейчас созерцаете.

– Мэм, у вас, я понимаю, кровяная болезнь? – осторожно осведомился Баскер.

– Она самая. Стоит переволноваться, как что-то лопается, и кровь хлещет великим, чтоб его, южным потоком.

Так вот почему она, осмотрев мёртвого Фергуса, пошла прочь, прижав лапы к морде!

Агнеция грустно усмехнулась.

– Аббат помогал мне, чем мог, утешал, дал несколько рецептов настоев, которые применяют в таких случаях. Представляете, да? Два зверя встречаются ночью, чтобы поговорить о, простите, интимных проблемах, а наутро одного из них находят мёртвым. Вот я и сунула хвост в дупло.

– Но почему вы скрывали болезнь? – спросил Баскер.

– Потому что кое-кто был помешан на чистоте. Если бы Берта узнала, то выгнала бы меня.

Агнеция замолчала. Мой товарищ, казалось, хотел спросить ещё что-то, но тут она заговорила снова.

– Мы с отцом пришли с запада, из приморских селений, а прошлым летом он погиб. Несчастный случай, тяжеленный сук свалился прямо на спину… После этого аббат отдал мне лазарет. Старая мышь, которая меня учила, как раз уходила на покой. Впрочем, полагаю, Фергус хотел таким образом загладить вину. Это он ведь отправил отца на добычу леса…

«Уж не предназначался ли этот лес для строительства убежища?» – подумал я.

– Болезнь началась как раз после его гибели. Думаю, у меня врождённая предрасположенность, а потеря её просто обострила. Сначала мама, потом он. Вулпаз побери…

Имя демонического лиса, которому поклонялись некоторые прибрежные племена, царапнуло мне ухо. Видно было, что Агнеция и вправду из тех мест.

– Ваша мать… – прошептал Баскер.

– Погибла перед нашим уходом. Нашли утром у большой сосны со стрелой между лопаток.

– Хищники?

В глазах Агнеции вспыхнул недобрый огонёк.

– Хищники? Да-да, конечно, они самые. Тёмной ночью гибнет чья-то вредная соседка или жадный заимодавец, и кто тому виной? Разумеется, хищники! Вермины! Очередная трагедия по вине проклятой нечисти, кто станет задавать вопросы?

– И всё-таки, убийство аббата… Вы ничего не замечали перед этим? Он беспокоился, может, ему кто-то угрожал?

– Нет, не замечала. Но если и было что, то мне он не стал бы ничего говорить. Да, этот ласка в погребе… Странная история. Понятия не имею, что за ней стоит.

Мне показалось, что Баскер усилием воли подавил дрожь.

– Дорогая мэм, раз вы решились сказать правду, что само по себе достойно похвалы, прошу, ответьте: был ли покойный аббат пристрастен к папоротнику?

Агнеция резким движением запрокинула лапу на лапу.

– Ха! То-то ты там принюхивался… Да, был. Всё началось сезона четыре назад. Он жаловался на постоянную грусть и тревогу, вот я и начала выдавать. Потом Фергус стал просить больше. Даже… Вулпаз, он угрожал, что расскажет о моей болезни, понимаете?

Белка взвизгнула.

– Простите. На самом деле нам обоим было, чем друг друга припугнуть. Я могла, в свою очередь, вспомнить о папиной смерти, пустить слух, что аббату плевать на безопасность работников. А потом Фергус стал получать папоротник в другом месте…

– Хищники? – прошептал Баскер.

– А ты думал, он поболтать к ним ходил? Подозреваю, они ему не только папоротник притаскивали. В ту ночь я отняла у него целую кучу вонючего зелья. Там даже ягоды какие-то были… Всё в печку отправила. Думаете, приятно, когда близкий тебе зверь убивает сам себя? Но я… Я не убивала его, клянусь! И барсучиху эту! Я в жизни никого не убила!

– Агнеция, дорогая, тебя в чём-то обвиняют?

Я обернулся. Рядом с нами стояла, опёршись на стену, кротиха в длинной сорочке. Её лапа с огромными копательными когтями осторожно поглаживала выпирающий живот.

– Роза! Я велела тебе соблюдать постельный режим! – сердито цыкнула Агнеция.

– Я слышала, аббат погиб? – спросила Роза, явно игнорируя белку.

Мы смущённо молчали. Вряд ли ожидающая в лазарете родов кротиха могла быть ценным свидетелем, да и беспокоить её не хотелось.

– Ох, горюшко… Умрёт аббат – останется ли память о нём? А если погибнет Рэдволл – останется ли имя Рэдволла? Сохранятся ли добро и милосердие?

Признаюсь, на миг во мне вспыхнула надежда, что сейчас эта кротиха всё нам и расскажет, прямо как легендарная Полликин.

– Тебе необходим покой!

Агнеция вскочила и принялась энергично толкать кротиху в сторону палат.

– Извините… Некоторые пациенты иногда проявляют очень неподобающую активность!

– Идём, – шепнул мне Баскер.

Мы вышли из лазарета и встали у одного из окон галереи.

– Ты веришь ей? – устало спросил я.

– Обрати внимание, Уолтер: Агнеция только что выложила нам два мотива вражды. Из-за аббата погиб её отец, а затем добавились проблемы с папоротником. Берты она боялась из-за своей болезни. Скажи-ка, стал бы преступник так себя выдавать?

Я вздохнул и выглянул в зал. Там было тихо, за столами сидело лишь несколько зверей.

– Вот что, друг мой, – продолжил Баскер. – Сходи, проведай Камиллу, а я пока останусь в покоях Берты. Есть тут кое-что, о чём надо бы позаботиться.

***

Камиллу я нашёл в Пещерном зале. Кто-то её уже старательно укутал в одеяло, так что из него торчала одна лишь ушастая голова. В таком виде Камилла немало напоминала Магзберри Тропл Моди в те времена, когда она была ещё не непобедимой, а просто безумной. Впрочем, таковой она и оставалась.

Я присел на табурет рядом с тумбочкой, где стоял чайник с мятным чаем. Камилла медленно повернулась.

– Мастер Уолтер… Простите. У меня опять это случилось… Срыв, во-во.

– Понимаю.

– Последние сезоны жизнь стала такая плохая… А когда выдра и белка притащили сюда нечисть, всё стало ещё хуже. Бедный наш Рэдволл!

– Мэм, а почему вы так уверены, что это они сделали?

– А кто ещё, мастер? Кто? Выгнать аббата… или убить… лапами нечисти…

Она заплакала.

– Чтоб эту белку деревом раздавило! Как папашу её!

– Камилла, прошу! Как можно такое произносить!

Я понимал, что зайчиха не отошла от истерики, но есть вещи, которые нельзя позволять.

– Простите, мастер. Я хочу, чтобы вы знали… Её недостойный отец был капитаном ополчения. В тот проклятый день, когда погибли мои Клеменс и Кэррол, оно так и не пришло на место битвы...

Камилла отвернулась к стене и, всхлипывая, зарылась мордой в подушку. Пытаться ещё о чём-то с ней говорить было бы бесполезно. Я тихо встал и пошёл к лестнице. Уже поднимаясь к выходу в Большой зал, я бросил взгляд на украшавшую стену картину «Падение Котира». Пущенный из баллисты булыжник врезался в старую крепость, готовую обрушиться в тёмные воды. Лесные жители ликовали, а хищники отчаянно барахтались в озере.

– Эй, как там Берта?

Брат Джерри стоял, прислонившись к колонне.

– Лежит у себя, – сухо ответил я.

Понимаю, сказать чистую правду и одновременно солгать – чудовищное искусство.

– Весело без аббата, правда? А без барсука ещё веселее…

Взгляд Джерри бродил, словно не находя, за что зацепиться, а морда расплылась к глуповатой улыбке. Я шагнул вперёд и принюхался.

– Папоротник! Ты спятил?

– Всё аббатство спятило, брат…

Джерри икнул.

– Откуда?!

– Места надо знать, брат… Ему всё равно уже…

В гневе я толкнул несчастного и быстро пошёл через пустынный зал. Мне надо было побыть одному, и даже Баскера и Хорхе я не хотел видеть рядом. Поднявшись к библиотеке, я миновал её двери и вскоре зашёл в одну из чердачных комнатушек.

Уже много сезонов здесь, видно, никто не жил. Через не законопаченное окошко шёл холод, а на грязный пол намело снега. В углу стояло старое кресло-качалка. В таком же когда-то, наверное, коротала длинные зимние вечера Фермальда со своим Седоглупом. Никогда не понимал, признаюсь, как ему разрешили остаться в аббатстве. Теперь такой же вопрос мучил меня и относительно Грязноноса.

Устроившись в кресле, я закутался в балахон и тоскливо уставился в окно. Над головой на крыше что-то громыхало, верно, оторвался металлический лист. Ветер продолжал выть, но уже не как барсук в кровавом гневе, а словно раненый умирающий зверь. Ещё пара дней, и буран закончится. Правда, обещание убить ласку дала Берта, а её дух уже бродил по Тёмному лесу.

Перед моим мысленным взором проносилось всё, с чем я столкнулся, вернувшись в Рэдволл. Убийство аббата и странная смерть барсучихи, сокрытие документов, глухая ненависть, ложь, злоупотребление папоротником. Казалось, уже не Котир, а наше несчастное аббатство погружалось в мрачную ледяную бездну. «Я в жизни никого не убила» – сказала Агнеция, а подобным, с позволения сказать, успехом мог бы похвастаться разве что какой-нибудь вонючий крыс с Терраморта, но никак не рэдволльская белка!

Но кто же поднял лапу на старика? Знакомые морды вертелись перед глазами. Недавний страшный сон не шёл из головы, и версия с самопожертвованием Грязноноса казалась самой удачной. Но кто-то же подбросил ему в камеру кинжал Камиллы? Мне так и виделось, как Агнеция находит в лазарете оружие, кое-как спрятанное глупыми «диббунами против сна». Да, в свои сезоны и я отдал должное этому клубу! Белка сразу, конечно, поняла, что ей представился чудесный шанс расплатиться с истеричной зайчихой, подсунуть ей креветочный суп, как говорят все звери, кроме выдр…

А что Верена? Мы почти ничего не узнали о странном нападении хищников на выдр, но не могло ли появление Грязноноса подогреть в ней ненависть и желание мести? Могла ли она требовать от аббата выгнать его или вообще отдать на расправу? Но ведь в ту ночь Верена последней появилась в зале, когда аббат, видно, был уже мёртв… И какой ледяной, искренний ужас нарисовался у неё на морде, когда умерла Берта!

У тут я снова, как уже не раз за эти проклятые дни, вздрогнул. Аббат и барсучиха умерли друг за другом, а ведь именно в таком порядке шли их подписи под документом, сохранённым Хорхе! Что, если и в самом деле Мартин Воитель взялся по очереди карать зверей, решивших изменить отношение к хищникам? Если так, то Верена будет следующей. А за ней шёл Хорхе…

Нет! Прежде, чем это произойдёт, я должен пойти в Большой зал, пасть на колени перед гобеленом и молить Воителя о пощаде. Пожалуйста, только не Хорхе!

Впрочем, из истории известно, что для совершения возмездия чаще всего использовался меч Мартина. По идее, и сейчас он скорее уж взял бы его и снёс аббату голову, а не стал душить впотьмах…

Усталый и измученный, я задремал. Сквозь сон мне виделось, будто по заснеженным просторам Страны Цветущих Мхов летит поставленный на полозья «Зелёный Саван», а облепившая его мёртвая нечисть хохочет замогильным смехом…

Чья-то лапа прикоснулась ко плечу, заставив вздрогнуть всем телом.

– Так и знал, что тут тебя найду, во!

На пальце улыбающегося Баскера покачивалась связка ключей.

– Ключи аббата! Эдмунд молодец, верно понял!

Я тяжело вздохнул.

– Баскер, товарищ, у нас убили аббата и члена совета. Да-да, не вздумай мне объяснять, что Берта сама по себе померла! А ты носишься с этими несчастными ключами! Это, что, так для нас важно?

– Это важно, товарищ, очень важно, во! К тому же, аббату они теперь вряд ли нужны!

Уже не нужны. Уже всё равно. Совсем недавно я это слышал.

– Хорошо, товарищ. А сейчас мы пойдём в покои аббата. Да-да, это тоже очень важно, представь себе! Помнишь, конечно, сказание о войне с Унгат-Транном? Как он любил пауков, да? Так вот, ничему он от них не научился, потому что сам попался в вашу гору, как в паутину. А мы с тобой сейчас провернём кое-что подобное!

***

Дверь покоев Фергуса не имела замка, который бы запирался на ключ, но внутри к ней была приделана деревянная задвижка. Беспрепятственно пройдя внутрь, мы с Баскером затаились за пологом широкой кровати.

– А недурно ваш старик жил, – прошептал заяц, развалившись на подушках. – Прямо как Вердога, во!

Сравнение показалось неуместным, и я сердито фыркнул.

– Скажи ещё, что мы тут Мартин и Гонф…

– Ладно, кроме шуток. Эдмунд говорит, Берта перед смертью повторяла одно имя…

– Какое?

– Вилайя. Может, она увидела её у врат Тёмного леса, во?

– Да ну тебя…

Сейчас нам не хватало разве что диббунских страшилок. Я напряжённо вслушивался в глухую мягкую тишину, сквозь которую прорывался вой ветра. От постели шёл тонкий уютный запах. Мне было весьма неудобно, что мы так бесцеремонно устроились в личном пространстве покойного аббата. Учитывая особенно, что дело могло и не удаться.

– Ну? Запас полон, во? Поход отменяется?

– Тихо!

Я шепнул вовремя, как раз когда еле слышно скрипнула дверь и стукнула задвижка. Зверь прошёл мимо постели, открыл шкафчик и принялся рыться внутри, мурлыкая простенький мотивчик.

– Попался!

Резким движением я отдёрнул полог и навалился на скрытое зелёным балахоном тело. Джерри завизжал, а Баскер тут же заломил ему лапы за спину.

– Советую не шуметь, товарищ! А то сюда придут члены Совета, а они могут сделать тебе больно, во-во!

– Не бейте, не бейте! Я всё скажу!

Вдвоём мы усадили хнычущего Джерри на кровать. Под лапами у меня шуршали упавшие на пол сухие листья папоротника.

– Ну, вот… Это… Аббату нужен был папоротник. Агнеция давать отказалась, и даже ключ от аптеки у него отняли…

– Ах, вот как? Не было у него ключа, во-во? – удивлённо переспросил Баскер.

– Не-не, не было! Берта ещё летом забрала. Но мы… я… В общем, сделали копию в кузне у ежей, что на реке живут. Вот я с ним… это…

– Наверное, в диббунстве Гонф был твоим любимым героем? – хмыкнул я, не удержавшись от сарказма.

Джерри кивнул с таким виноватым видом, будто лично притащил в аббатство какие-нибудь драгоценные камни из идола хищников.

– Аббат говорил, это не воровство, потому что ему папоротник необходим… был…

– Словом, всё это вернётся в лазарет, откуда было взято, во!

Баскер вытащил из шкафчика несколько перевязанных плотных бумажных пакетов, в которых лежали папоротниковые листья.

– А ты, мой друг, отправишься туда же на излечение от зависимости, ясно?

Несчастный мышь дёрнулся, словно его ударили.

– Но если будешь хорошо себя вести, мы не скажем Агнеции, кто именно таскал её лекарства! В конце концов, ты нам сейчас здорово помог, товарищ. Очень здорово, во-во…

Перед тем, как покинуть покои, Баскер подошёл к стоявшему у стены тяжёлому шкафу и открыл дверцу. Внутри виднелся симпатичный сервиз – несколько тарелок, кружки и чайник.

– Очень мило, очень, во… Наверное, подарили аббату на какой-нибудь юбилей? Ложка, вилка… А где ножик? А ножика-то и нету, во-во!

***

– Проклятье!

Баскер стукнул кулаком по железной двери, и погреб огласился мрачным гулом. Как выяснилось, ключа от камеры, где сидел хищник, в связке аббата не было.

– Слушай, так ли надо нам туда лезть? Что он нового скажет?

– Если не влезем, то, возможно, он ничего уже не скажет, во! Ты же видишь, тут холод, как в северных льдах! Думаешь, ему дали еды и питья после смерти Берты? Сомневаюсь, во!

Я вздохнул и сжал челюсти. Итак, ключ от камеры оставался лишь у Совета, то есть в лапах Верены. А от неё ждать заботы о хищном узнике не приходилось.

– Должен быть ещё ключ! А, подожди… – с внезапным возбуждением заговорил Баскер. – Да! Хорхе говорил ведь, есть старые ключи в сторожке!

– Допустим, но в буран туда не доберёшься…

– Ерунда. Я отправляюсь в сторожку!

Я невольно открыл рот.

– Баскер, не дури! Буран…

– Это буран? Я делал марш-бросок вокруг Саламандастрона в буран, по сравнению с которым сейчас просто лёгкий летний ветерок, во!

– Там снегу намело до верха ворот!

– Эй, ушастый! Я слышал, ты хочешь позаботиться о ласке?

Мы обернулись к лестнице, откуда раздался мощный голос. К нам уверенно шагал брат Брутус. Фонарик, который он держал в лапе, бросал на холодные стены свет куда как более яркий, чем наша маленькая свечка.

– Я должен выяснить истину о злодеянии, добиться наказания виновного и защитить невинного, – твёрдо ответил Баскер. – Или надо смириться с тем, что в вашем любвеобильном аббатстве живое существо морят холодом и голодом, во?

Брутус медленно кивнул.

– Ты мне нравишься, ушастый. Ты не такой, как всякие ваши вояки и прочие, кто делит зверей на дурных и хороших по виду. Я кидал ласке еду через окошко. Не очень много, но от голода он не помрёт.

Подойдя к двери, Брутус легко постучал по решётке.

– Эй, приятель! Это я, большая мышь. Как ты там? Съел, что я принёс?

– Спасибо, большая мышь, – тут же донёсся из камеры слабый голос. – Где аббат? Почему он не приходит? Позови аббата, пожалуйста!

Махнув лапой, Брутус отозвал нас к лестнице.

– Я не говорил ему… – грустно прошептал он.

Впечатление от показавшегося мне было вещим недавнего сна таяло, как снег по весне. В самом деле, если Грязнонос задумал самопожертвование, к чему эта безумная многодневная игра? Почему бы не признаться? Если только он не надеялся на как можно более страшную кару…

– Брутус, товарищ, если ты поможешь нам добыть ключ, мы отведём Грязноноса в покои аббата, во!

Молчание. Лишь что-то капало в тёмных глубинах погреба.

– Накормим и уложим спать в тепле!

– Есть подземный ход из кухни в сторожку, – глухо произнёс Брутус. – Давненько кроты прокопали. О нём и не помнит никто, но пройти там можно. Я летом по нему таскал кое-что, когда думали, что выдриный праздник у нас будет.

– То есть… Фестиваль выдр должен был состояться в Рэдволле?

Уши Баскера резко дёрнулись, Брутус же пожал широкими плечами.

– Да вроде бы, а после передумали.

Он опять подошёл к двери камеры.

– Эй, Грязнонос, слышишь меня? Тут пришли звери, они хотят тебе помочь. Они вытащат тебя из этой дыры, слышишь?

Молча мы поднялись из погреба и двинулись к кухне.

– Надо бы Хорхе позвать, – неуверенно произнёс я.

– Пусть спит, – бросил в ответ Баскер. – Видел я там ключи, на гвозде висят за шкафом, где мы переодевались.

– Про меня многое болтают, – заговорил вдруг Брутус. – Мол, матушка моя в плен к крысам морским попала, а потом я на свет появился… Вздор! Наших с Виолеттой родителей зимой хищники убили. Мы убежали в лес. Было темно и холодно. Мы должны были умереть, я помню, как обнимал Виолетту в снежной яме… И тогда появились горностаи. Они отвели нас в своё логово, дали еды и отогрели у костра. А наутро показали, как идти к Рэдволлу. До сих пор не знаю, почему они это сделали. Зато знаю, что нельзя зверя по виду судить. А вот мы и пришли.

Просторная кухня была погружена во мрак. Брутус поставил фонарик на стол и уверенно подошёл к большому буфету.

– Правильно закрыли, а то диббуны эти всюду пролезут…

Брутус обхватил лапами буфет, потянул, и он медленно, со скрипом двинулся по плитам пола. Внутри тревожно задребезжали тарелки. Подскочивший Баскер принялся помогать повару, и вместе им удалось прилично оттащить буфет в сторону. Там, где он стоял, в свете фонаря виднелась прямоугольная плита с утопленным в ней кольцом. Наклонившись, Брутус подцепил его и легко откинул крышку. Открывшийся под ней проход исчезал в ледяной тьме. Если Хорхе и знал о туннеле, то пользоваться им, конечно, не мог: старик-библиотекарь никогда бы не сдвинул огромный шкаф.

– Отлично! Нет того туннеля, по которому заяц из Саламандастрона не сможет пролезть, во-во! – с восхищением прошептал Баскер. – Хотя, конечно, ваш рэдволльский балахон не так уж для этого подходит…

– В сторожке люк рядом с книжным шкафом, – сказал Брутус. – Будешь вылезать, голову береги. Старый Хорхе всё завалил своими бумагами, толку от них… Только на растопку. Да, фонарь возьми. Там сейчас темно, как у барсука в брюхе.

Не обращая внимания на не самые уважительные слова Брутуса, Баскер схватил фонарь и подскочил к люку.

– Пожелай мне удачи, Уолтер! И… Ещё встретимся, во-во!

С этими словами он прыгнул в темноту.

Наощупь найдя стул, я сел. Брутус тяжело сопел где-то рядом. Мне подумалось, что ни я, ни Баскер, ни даже, видимо, Хорхе не могли быть уверены, сказал ли Брутус правду о туннеле. Допустим, он мог вести в глубину, до самых оставшихся со времён Котира подземелий. Что сейчас мешало Брутусу задушить меня, сбросить в люк и закрыть его?

– Тарам-пам-пам! Баскер Сименон к вашим услугам, во-во!

Вздрогнув, я очнулся от дремоты. Над ухом у меня звякнули ключи. 

– Не очень-то уютно сейчас в рэдволльской сторожке, во! Зато я сменил балахон на любимый мундир. Правда, светильник пришлось оставить. Как ветерок стихнет, заберёте, во!

Медали на груди зайца сверкнули в свете фонаря, словно глаза в темноте. Пара удивлённых, напуганных глаз, больших и влажных, как у Виолетты…

– Брутус! – позвал я повара. – А скажи-ка, есть отсюда проход в спальный корпус покороче, чем через Большой зал?

– А как же, есть! Недавно построили. Во, глядите!

Брутус отошёл к одному из шкафов, открыл дверцы, но взору нашему предстали отнюдь не полки с посудой, а уходящие вбок ступени.

– Великолепно, во-во… – прошептал Баскер.

***

– Не подходит. Следующий…

Дверь эта, по холодной грубой плоскости которой прыгал отсвет маленькой свечки, ещё не раз будет являться мне в кошмарах.

– Не подходит…

Баскер попытался всунуть в замок уже почти все старые, перепачканные мёрзлой землёй ключи. Наверняка среди них нет того, что отпирал камеру Грязноноса. Ладно, хотя бы про туннель мы узнали, а это уже кое-что.

– Следующий…

С лёгким щелчком ключ повернулся, дужка выскочила, Баскер снял замок и открыл дверь. А я ощутил то давно забытое чувство из диббунских сезонов, когда находишь подарок от Снежного барсука.

– Кто здесь? Аббат? Пожалуйста… мне холодно…

– Товарищ, аббата нет…

Передо мной на груде смердящего тряпья лежало, свернувшись, длинное тело ласки. Только сейчас я заметил, что одет он был в штаны и лёгкую куртку, которые звери носят обычно осенью. Мирные звери, а не хищники. Мех ласки свалялся и сбился в колтуны, в глазах горели лихорадочные огоньки. Да, судя по всему, скоро ему предстояло выйти из камеры, только не на свободу, а в Тёмный лес.

Баскер опустился на колени у ложа несчастного зверя.

– Дорогой Грязнонос, здесь мы, твои друзья. Большая мышь, я и Уолтер. Ни выдры, ни барсука с нами нет. Прошу, скажи всю правду, всё, что знаешь о себе и об аббате. Это последнее, что ты можешь для него сделать.

– Где аббат? Позовите его… Немедленно!

Брутус всхлипнул.

– Аббата больше нет. Он убит. И мы должны узнать, кто это сделал, – глухо, но твёрдо и чётко произнёс Баскер.

Несколько мгновений Грязнонос лежал, не шевелясь, а затем закрыл морду лапами.

– Несчастный старик, доигрался… Ну и кто скажет теперь, что аббатом Рэдволла быть безопаснее, чем предводителем хищной банды?

Ужас был в том, что на наших глазах Рэдволл словно и вправду превращался в подобие банды хищников. Но если там резали друг другу глотки и вспарывали животы в открытую, то у нас подобное провернули скрытно. И элегантно замели следы хвостом… Чьим? Выдриным, беличьим, заячьим? Или всеми сразу?

Грязнонос перевернулся на спину и сложил лапы, словно в отчаянной мольбе.

– Поклянитесь, что добьётесь правосудия над тем, кто сделал это!

– Клянусь Саламандастроном и всеми барсуками, всеми героями из числа хищников и мирных зверей! – торжественно ответил Баскер.

– Заяц клянётся хищниками… О, небо, что творится в этом мире? Хорошо, я скажу вам всё. Может, вы убьёте меня, но сначала выслушайте. Вот доказательство моих слов…

 Ласка принялся рыться в тряпье и вскоре извлёк из-под него смятую бумагу с печатью. Даже в слабом свете я узнал размашистую подпись Боаза Белкинга, а также печать с силуэтами белки и замка Флорет.

– Одно письмо я отдал аббату, а это припрятал. И правильно сделал… Никакой я не Грязнонос, моё имя Вереск, и я из Южноземья. Боаз Белкинг, да благословят его небеса, приютил наше несчастное племя при Флорете… Уолтер… Помню, был там мышь с таким именем, шарахался от нас, как от чумных.

Кровь прилила у меня к щекам.

– Ладно, я его понимаю. Сотни сезонов мы кромсали друг друга, так что чего уж теперь жаловаться… Так вот, моё племя прогнали с насиженных земель морские крысы, и мы пошли вглубь континента. К нам пристали беглые рабы и вудлендеры, белки там с ежами. Да, представьте себе, чтобы выжить, нам пришлось держаться вместе. Помню, как зарубил огромную жабу, которая пыталась утащить маленькую мышь…

Вереск усмехнулся и вытер рот.

– Когда выжившие притопали к Флорету, зрелище нашей компании весьма поразило тамошних жителей. Боаз, этот милосерднейший из зверей, устроил для нас поселение, а после самых смекалистых взял на службу в свой замок. Аббат Фергус захотел собственными глазами увидеть ласку, подружившуюся с вудлендерами, и Боаз отправил меня к вам. К тому же, как я понял, у него была мысль тоже построить что-то вроде поселения для хищников. Пришёл я к воротам Рэдволла осенью, как раз в те дни, когда хищники напали на выдр на каком-то празднике. Да, да, понимаю, из-за таких вот дел нас и ненавидят… Понятно, что и оставаться тут, и идти назад мне было, хм, небезопасно. Аббат придумал сказать, что я, мол, пытался предотвратить нападение, да меня самого чуть не убили. Ну а потом велел мне сидеть тут. Что поделать, нет в добром аббатстве другого места хищнику, кроме ледяного каземата. Фергус дал мне одеяло, да его скоро отняли. Всё-таки он добрый зверь. Был добрым…

– Скажи, Вереск, – взволнованно заговорил я, – а не приходилось ли тебе помогать белке появиться на свет?

Ласка удивлённо глянул на меня, а следом усмехнулся.

– Что, и до тебя слух дошёл, да? Верно, было дело… У одной фрейлины началось внезапно, ну, это самое, а я у своих врачевателем ведь был… Вот и помог…

Я вздохнул. Последняя загадка письма Боаза Фергусу нашла своё разрешение. Вереск, который помог родиться белке, лежал передо мной.

– В тот раз, когда вы приходили с выдрой, я сказал чистую правду. В этой дыре я потерял счёт дням и ночам и не знаю уже, когда сюда кинули ключи. Думал тогда, кто-то хочет, чтобы я сбежал. Аббат? Но замок-то снаружи… Зачем? Потом бросили нож. Я решил ничего не трогать. Больше не знаю ничего.

– Сейчас мы отведём тебя в тёплое и безопасное место, во! Брутус, Большая мышь, давай-ка, помоги мне!

Баскер подхватил Вереска под лапы и вместе с Брутусом они повели, точнее, потащили его к выходу. Торчащий из-под куртки хвост волочился по полу.

Выйдя, я тщательно закрыл дверь на замок, и наша странная процессия двинулась по окутанному мраком аббатству. Скоро мы поднялись в Большой зал, и шорох наших лап лишь немного нарушил его гулкую тишину. Мне казалось, что вот-вот нам навстречу выскочит Верена или ещё кто. Однако всё обошлось, мы без всяких приключений добрались до покоев аббата и нырнули внутрь.

Баскер и Брутус уложили ласку на постель, и он нежно погладил толстое одеяло.

– Пахнет Фергусом, – прошептал он. – О, бедный, бедный Фергус! Кто же тебя? Неужели…

Недоговорив, он всхлипнул и заплакал, уткнувшись в подушку. Были ли его слёзы, слёзы хищника, менее искренними, чем те, что проливал Мартин по Розе? А ведь Фергус заставил Вереска сидеть в ледяном погребе!

– Пусть приходит в себя, но постепенно, – твёрдо произнёс Баскер, отведя меня обратно к дверям. – Сильный жар и обильная еда после холода и голода могут его убить, во! Сходите к Агнеции, пусть назавтра приготовит ему ванну с мыльным корнем и что-нибудь, укрепляющее силы. Ночь я проведу здесь. И вот что, Уолтер… Помнишь, я говорил, что мы словно собираем витраж? Так вот, он готов, я могу сказать, что вижу его. Завтра он предстанет перед тобой во всей своей красе… Или, точнее, безобразии. Смотри сюда!

Баскер вытащил из-за пазухи связку ключей аббата и показал мне один из них. На привязанной к нему плотной бумаге чётко читалось: «ЛАЗАРЕТ».

***

Проснувшись, я удивился стоявшей кругом тишине. Потом до меня дошло, что заунывного воя больше нет: буран закончился. В окно лился неяркий рассеянный свет и виднелось подёрнутое облаками бледное небо.

Раздался осторожный стук в дверь. Я вылез из постели, открыл и увидел Эдмунда. Ключарь стоял передо мной так же, как три дня назад, когда принёс страшную весть о гибели аббата.

– Уолтер… Там, это, Баскер всех в Зале собирает.

Я кивнул. Всё, скоро витраж явится. Осталось совсем немного.

Баскер сидел на том самом месте под гобеленом, где аббат встретил свою смерть. И вновь, как в то ужасное утро, кругом стояли рэдволльцы. Но теперь все молчали, и собрание выглядело торжественным и мрачным.

Когда мы подошли, Баскер махнул нам лапой. Звери расступились, и мы с Эдмундом устроились на скамье. Заяц вздохнул, отпил эля и кашлянул.

– Ну что же, дорогие братья и сёстры. Я собрал вас в этом древнем зале, чтобы мы наконец узнали правду о совершившемся здесь же совсем недавно ужасном преступлении. Убийство аббата Фергуса настолько потрясло нас, что мы оставили без внимания одну маленькую, но необычайно важную для расследования деталь. Эдмунд, товарищ, скажи, когда той ночью ты выпускал аббата из спального корпуса, тебе ничего не показалось странным, во?

Эдмунд ощутимо дёрнулся.

– Ну… нет, пожалуй…

– Помнишь, ты говорил, что аббат выглядел расстроенным?

– Ну… Да, может, было что-то… – растерянно промямлил Эдмунд.

Баскер кивнул.

– А теперь обратите внимание: дверь, замок на которой в ту ночь чинил Эдмунд и через которую он выпустил аббата, находится вон там!

Заяц уверенно показал в ту сторону, откуда мы с Эдмундом сейчас пришли.

– А покои аббата находятся вот здесь, куда как ближе ко второй ведущей в зал лестнице! Спрашивается, к чему Фергусу было топать по всему коридору к противоположному выходу? Да из-за того он так двинулся, что ключа от ближней двери у него не было, точнее, не оказалось на связке именно в ту ночь! Потому он и был недоволен, что только что пытался открыть подходящую ему дверь и не смог этого сделать! Но что же случилось с ключом? Его накануне вечером забрал зверь, желавший тайком спуститься в зал.

С глухим звуком Баскер положил на стол принадлежавшую аббату связку ключей.

– Итак, заметим, что сейчас оба ключа присутствуют. Однако мы видим здесь ещё и ключ от лазарета, однако мы узнали, что по некоторым, во, уважительным причинам этот ключ у аббата был забран. Откуда же он появился вновь? Наш таинственный зверь прицепил его к связке тогда же, когда снял ключ от двери спального корпуса. Сделал он это для того, чтобы сделать пропажу неочевидной, а может, и для того, чтобы подтолкнуть аббата к неким, во, неодобряемым деяниям. Но что же дальше? Имея ключ, зверь ночью спокойно открыл запертую перед тем Бертой дверь и спустился в зал, зная, что аббат любит там сидеть в одиночестве. Надежды зверя оправдались, аббат и вправду там появился. Жертва и убийца встретились, злодейские лапы сомкнулись на мышиной шее, и дух несчастного отправился в Тёмный лес. Когда Берта, совершая свой обход, спускалась по лестнице, ей показалось, что она увидела помахавшего ей аббата. Но на самом деле его труп уже остывал на полу, а лапой барсучихе махнул убийца! Но кто же это был?

Стояла какая-то нереальная, невозможная тишина, все звери замерли на своих местах без малейшего движения. Несмотря на прохладу, пот струился по моему телу.

Баскер печально вздохнул и произнёс:

– Дорогая Верена, вы очень дурно поступили, убив аббата и попытавшись свалить вину на других.

Выдра вскинула на Баскера взгляд злобно прищуренных глаз.

– Именно вы во время ужина, ставшего для аббата последним, покидали зал. Да, вы пошли на кухню, но оттуда по новой лестнице поднялись в спальный корпус. Вы отсутствовали совсем недолго, но времени этого вам хватило, чтобы пройти в незапертые покои аббата и там подменить ключи. Затем, ночью, у вас хватило выдержки, чтобы, сидя рядом с трупом, выдать себя за Фергуса перед внезапно появившейся Бертой. Да, она могла подойти, и всё бы выяснилось… Но она доверилась своему не очень острому зрению и прошла мимо. Затем уже обычная барсучья упертость не позволила ей усомниться, что она видела именно аббата, а не другого зверя.

Затаив дыхание, я смотрел на Верену. Да, её рост был необычно мал для выдры, но этому я до сих пор не придавал значения. А ведь в почти полной темноте её и вправду нетрудно было принять за аббата. Особенно учитывая, что, как говорила Берта, она согнулась над столом…

– Вы даже не стали сразу гасить лампадку, чтобы не вызвать никаких подозрений. Задули вы её потом, когда Берта ушла к погребу. Тогда же вы быстро поднялись в спальный корпус и встретили её уже там, когда барсучиха вернулась, и выпросили связку ключей, с которыми она ходила. Снова спустившись в зал, вы несколько раз ударили мёртвого аббата в грудь ножом, который тот, видимо, принёс с собой. Деяние это создавало видимость особо жестокого убийства, совершённого хищником. Нож этот вы, полагаю, зашвырнули в выгребную яму, но прежде вы отправились к камере ласки и сняли с неё замок. Заодно вы измазали дверь кровью, но, поскольку из остывшего трупа кровь не добудешь, полагаю, это была ваша собственная. Снятые с тела ключи аббата вы зашвырнули внутрь и вернулись к себе. Так погиб Фергус, единственный из аббатов, принявший смерть от лап члена Совета Рэдволла, во-во!

Баскер глотнул эля, отдышался и продолжил.

– В свете всего этого совсем иное значение приобретают и ваши последующие действия. Так, вы весьма разозлились на Эдмунда за то, что он не обратил сразу внимания на снятый с двери камеры замок. Но то была не оскорблённая ответственность, а злоба из-за сорвавшейся важной части плана. Да, вы пытались подбить Берту сходить к погребу, но она боялась этого из-за возможности впасть Кровавый гнев. Эдмунд заметил это и сказал, что уже был там, но он и вправду не заметил снятого замка. Если бы он объявил о замке и испачканной кровью двери сразу же, барсучиха, не раздумывая, кинулась бы в погреб и прикончила ласку. После этого вопрос оказался бы закрыт навсегда. Но время было упущено, Берта объявила о начале расследования и удалилась к себе. Гнев ваш, впрочем, отвлекал от вас подозрения, так что был грамотно разыгран. Тогда же вы принялись обыскивать аббатство под предлогом поиска убийцы и, прибежав в библиотеку, постарались собрать и немедленно уничтожить всё, что свидетельствовало о совместном проекте аббата и Совета… Впрочем, об этом ещё поговорим. Ну, а роясь в лазарете, вы наткнулись на кинжал Камиллы, который ежонок, полагаю, спрятал где-нибудь под койкой. Взяв оружие, вы вскорости окровавили его тоже и кинули в камеру, надеясь, что это наведёт подозрения на того, кто мог питать неприязнь к зайчихе…

Недалеко от нас раздался протяжный стон, перешедший в мучительный вой, словно Лисоволк пытался вырваться из объятий Тёмного леса. Камилла уронила голову на стол и тряслась в рыданиях. Двое мышей торопливо подхватили её и потащили прочь.

– Грязная тварь… Грязная, гнусная, проклятая тварь! – прошипела Агнеция.

– Заткни пасть, метлохвостка! У тебя просто духу не хватило отомстить за твоего раздавленного папашу!     

Белка в ярости вскочила, но сидевший рядом Брутус обхватил её за плечи и мягко усадил обратно. Из носа Агнеции опять текла кровь, однако она, казалось, этого даже не замечала.

– Должен сказать, вы держались на удивление крепко и соображали, как отвести подозрения, – продолжал Баскер. – Так, когда я спросил о фонарях рядом с гобеленом, вы ответили, что в их свете можно увидеть сидящего зверя и это оказало помощь убийце. Но тут же добавили, что света недостаточно, чтобы в точности разглядеть, кто перед тобой находится. Эти слова были крайне невыгодны и опасны для вас, поскольку позволяли задуматься, а точно ли аббата видела Берта? Однако то, что эти слова сказали вы, как раз и отвело от вас мои подозрения. Не может ведь злоумышленник прямо выдавать себя! Тогда же вы всячески подбивали Виолетту сказать, кого она видела рядом с аббатом, ведь мышка наверняка должна была указать на белку, которую вы успели заметить ещё до убийства! Но вскорости произошло неожиданное для вас событие – скончалась Берта. Нет, я не считаю, что вы или кто-то ещё её убил, хотя такие мысли тоже были…

С этими словами Баскер выразительно взглянул на меня.

– Нет, барсучиха действительно умерла от сердечного удара. Но косвенно вы всё же причастны к её гибели. Видите ли, под лапой у неё лежала всё та же связка ключей аббата. Полагаю, что, рассматривая их, она всё поняла. Хоть барсуки и считаются порой тугодумами, они весьма проницательны, вот Берта и сложила в голове те факты, о которых я сейчас говорю. И когда она поняла, что убийца всё время находился рядом с ней, сердце не выдержало потрясения… Ведь перед этим ей ещё и приходилось сдерживать Кровавый гнев. Но с каким искренним, неподдельным ужасом вы на неё смотрели! Как набросились на Агнецию, которая всего лишь приготовила для покойной мятный чай! Видите ли, злодей неизбежно начинает видеть злодеев кругом себя, вот и вы решили, что рядом находится ещё один убийца и вы окажетесь его следующей жертвой. А теперь позвольте поговорить о том, что же вас толкнуло к злодеянию…

Баскер запустил лапы в лежавший на скамье мешок и вытащил оттуда увесистый том.

– Никто не узнаёт эту книгу?

– «Талисман» из библиотеки! – тихо выдохнул до сих пор молчавший Хорхе. – Где же ты его отыскал?

– Лежал в шкафу в комнате Берты, – ответил Баскер. – Давайте-ка вспомним, о чём это сказание? Основой для него стала попытка хищников вырастить маленького выдру как самого сильного и страшного воина их стаи. Теперь мы знаем, что Совет и в его составе вы, Верена, поддержали план аббата. Нет, я вправду думаю, что Фергусом двигали самые возвышенные стремления остановить ненависть между рэдволльцами и хищниками, однако куда ведь заманчивее было бы создать собственную армию верминов, которая будет подчинена… Кому? Аббату или Совету? Хороший вопрос, во-во! Не ошибусь, полагаю, сказав, что именно с мыслью о «талисманах» вы подписали тот протокол. Однако вы, разумеется, были в курсе переписки Фергуса с Боазом Белкингом – да, очень удобно, что библиотекарь и друг аббата теперь втянут в Совет и загружен работой, да ещё и сторожка на нём! Подняться в библиотеку и просмотреть письма стало самым простым делом, не так ли? Из найденных документов вы поняли всё. Что Саламандастрон и Флорет готовы поддержать аббата, что появление Грязноноса было совсем не случайным. Аббат явно обыгрывал вас, а тут ещё и странная идея провести фестиваль выдр в Рэдволле, под видом чего совсем нетрудно накопить нужные ресурсы. Внезапно выдры отказываются от вашего предложения, и на них – какая неожиданность! – нападают хищники. Наконец, наступает роковой день. Вы видите, что в Рэдволл прибыл посол Саламандастрона, вернулся посол из Южноземья и понимаете, что медлить нельзя. Вот-вот аббат объявит о плане публично, станет в глазах двух держав великим реформатором, а Совет? Всего лишь звери на подхвате и на побегушках, во… Да ещё и прозвучавшие за ужином слова о книгах, которые помнят всё! Предположу, что изначально вы хотели тайно встретиться с аббатом для того, чтобы убедить его свернуть всё дело. Но аббат был разозлён всем происходящим, да ещё и тем, что перед этим у него отняли папоротник. Так что его ответ был резким… И вы закрыли ему рот навсегда, а заодно и попытались выставить убийцей Грязноноса, чтобы ни о каких убежищах никто и думать не посмел, во!

Баскер выдохнул и залпом допил эль.

– Мне очень жаль, мэм. Если бы вы сознались сразу, всё было бы иначе…

– Нет, не было бы!

Резкий голос Верены эхом пронёсся по залу.

– Думали, я упаду на колени и стану молить о пощаде? А потом, конечно, вы меня всё равно бы прикончили. Вам ведь не покарать убийцу надо, а показать, какие вы сами хорошие и правильные! Конечно, вы добрые звери, хорошие рэддвольцы, всем помогаете и прощаете обидчиков. Но пусть каждый подумает, сколько зверей он бы убил, если бы за это не полагалось никакого наказания? Да вы бы друг друга за день перерезали! А я скоро смогу ещё раз поговорить с нашим добреньким аббатом, который натравил прикормленных паразитов на мою семью…

Выдра уверенно встала из-за стола. Брутус резко поднялся, но Верена взмахнула лапой, и здоровяк растерянно замер.

– Не утруждай себя! Лапы есть, сама дойду. Надеюсь, болван Эдмунд не забудет на этот раз запереть камеру?

Уже уходя, Верена вдруг обернулась и сказала:

– Да, ушастый всё верно сказал. Это я его придушила. Но убил его Рэдволл, а значит – каждый из вас. Живите с этим, как знаете.

Она улыбнулась, и, честное слово, не знаю, был ли кровавый оскал Фолгрима страшнее этой улыбки.

***

– Ну, как тебе новое положение?

– Не знаю… Всё это так неожиданно… После всех ужасов…

Я стоял у окна покоев аббата, созерцая сияющее зимнее небо и покрывший двор толстый снежный ковёр. Хорхе с Баскером сидели на кровати. Бедный Фергус, чьё тело оставалось в погребе, будет погребён весной в своей старой сутане, а мне скоро сошьют новую.

– Никогда не хотел и не думал становиться аббатом, – продолжил я. – Тем более при подобных… обстоятельствах. Но раз уж общее собрание решило…

– А кто ещё, Уолтер? – мягко произнёс Хорхе. – Ты не участвовал в интригах последних сезонов, тебя знают Флорет и Саламандастрон. Наследие, правда, тебе досталось жуткое.

– Аббат убит, – кивнув, мрачно ответил я. – Из трёх членов совета остался один. Да, такого удара Рэдволл, наверное, никогда не получал.

– Как говорят у нас в Саламандастроне, надо восстановить командование, во! – с нарочитой молодцеватостью произнёс Баскер. – Есть у тебя кандидатуры для штаба, то есть Совета?

– Хорхе необходимо оставить, – твёрдо сказал я. – Да, друг, я знаю, что тебя втянули в Совет без твоего желания, но сейчас мне совершенно необходима твоя помощь. Собрания мы можем проводить в твоей любимой библиотеке, чтобы тебе не пришлось её покидать. Ну а третьим у нас будет Брутус. Он тоже не замешан во всяком, да и пережитый опыт позволяет ему… как бы сказать… Видеть вещи лучше иных зверей.

Я прошёлся по ковру, с неприязнью взглянул на шкафчик, где аббат хранил папоротник, затем – на полку с посудой, откуда он достал тот самый нож, что потом вонзился в его мёртвую грудь. 

– Папоротник надо запретить, – помолчав, сказал я. – Слишком легко от необходимости в нём мы переходим к удовольствию. А потом не отвыкнешь. Особенно теперь, когда все так потрясены…

– Верно, - вздохнул Хорхе. – Особенно теперь! Боюсь, друзья, Верена убила не только аббата, но и тот рэдволльский дух братства, любви и доверия, который мы все так ценили. Звери боятся друг друга, а ожидание предательского удара сводит их с ума. Все нападения, какие были в истории, сплачивали нас, но это убийство, напротив, разобщило. Ни один хищник не мог добиться такого!

– Кстати, а как там Вереск? – торопливо спросил я. 

Печальные воздыхания наставника терзали мой слух, но, увы, не согласиться с ними я не мог.

– Поправляется, во-во! Жрёт в три глотки, да ещё обещает помочь Розе, когда она… у неё… Ну, вы поняли. Джерри, кстати, Агнеция заставила ухаживать за лаской, несмотря на весь его вой! Камилла тоже чувствует себя лучше. С утра пила чай с Агнецией. И, судя по тому, что никто из них не отравился, они помирились, во!

Я усмехнулся и закатил глаза.

– Стало быть, Верена просто забыла снять со связки ключ от лазарета, который туда прицепила?

– Полагаю, она уже не знала, какой именно использовала, во! Видишь ли, товарищ, мне сдаётся, отнять ключ у аббата было идеей Берты, а выдра об этом ничего не знала. Меняя ключи, она впопыхах прицепила тот, который лежал отдельно. Когда мы говорили с барсучихой, Верена наверняка подслушивала из своей комнаты, но та сказала, что ключей у аббата было несколько. Каких именно он не имел, она так и не узнала. И, кстати, о ключах… На самом деле ключ от камеры у аббата был, но не в связке. Он лежит во внутреннем кармане его сутаны. Видно, аббат боялся, что его отнимут, и он лишится всякой возможности поговорить с Вереском. Самой большой загадкой для меня осталось, чего же хотела Берта. Умирая, она прошептала имя Вилайи… А чем известна эта соболь-плутовка? Не тем ли, что пыталась подчинить Рэдволл через захват заложников? И так называемое убежище могло бы…

– Это всё очень занимательно, дорогие братья, – вставил Хорхе, – но я всё время вспоминаю слова старого слепца Симеона… «Пока стоит этот мир, злу никогда не победить добра!» Помните, конечно? Так вот, я к тому, что, быть может, мы их не вполне верно понимаем. Что, если точнее будет сказать – мир будет стоять, пока зло на победит добра? Но где оно может победить, спросим себя? Да в нас самих!

Хорхе с силой ударил себя по впалой груди.

– Давайте вспомним, как древний Барсучий дом превратился сначала в логово гадюк, а затем стал домом Велайи. Весьма интересный символ, не находите? Обитель добра превращается в обитель зла! Так почему же подобное не может произойти с добрым зверем? Или так и будем считать, что Тугга Брастер был всего лишь печальным исключением?

– Месть… – вздохнул я. – Как мы восхищались героями, которые мстили злодеям! Феллдо, Мэриел, Грат, Трисс… Но что, если один хороший зверь захочет отомстить другому, тоже хорошему? И, может быть… Может, нам давно пора было понять, что самые страшные хищники – это те, которые живут внутри нас самих?

– Аминь! – торжественно произнёс Хорхе.

– Во-во… А что, всё-таки, будешь решать насчёт убежищ? Что скажем Лорду Урбану и Белкингам? Они ждут ответа, товарищ!

– Эта идея, в конце концов, стоила аббату жизни, а ближайшие к нему звери опоганили её, – задумчиво ответил я, снова подойдя к окну. – Но это не значит, что нам надо отступать. Нет, выкидывать жемчужины в море мы не будем. Так и передай своему Лорду.

– Мы все поддержим тебя, во…

Заячья лапа мягко легла на моё плечо. В окно открывался прекрасный вид на внутренний двор, покрытый снежной периной, в которой звери под руководством Кротоначальника уже прорыли замысловатые ходы. Спал в ожидании весны сад, и снежные шапки высились на его ветвях. Глубокая небесная синева сияла, будто умытая недавним бураном, а заснеженные красные стены походили на морковный салат под белым грибным соусом. Но, разглядывая эти милые сердцу всякого рэдволльца красоты, я старался не смотреть в дальний угол. Туда, где на фоне стены высилась грубая деревянная рама, а на ней висел чуть припорошенный снегом труп убийцы моего несчастного предшественника.